сообщения до предела.
Неожиданно сквозь грохот прорвался чей-то тоненький обиженный голосок.
— Ой, ой, мамочки, ой, ой...
Ваня обернулся, привстал на носках и увидел несущегося к траншее растрепанного солдатика с катушкой телефонного провода на плече. Маленького, тщедушного, в форме размера на два больше, выписывающего замысловатые зигзаги и причитающего на бегу.
— Ой, ой, мамочки... — добравшись до окопа, он кубарем сверзился вниз, сел, ошарашенно уставился на взводного и Ваню с Петрухой, после чего пискнул тонким голоском. — Вы что ли, штрафные?
— А ты кто такой? — Рощин хмыкнул и вздернул солдатика за шиворот на ноги. — Представься по форме, красноармеец.
Тот недовольно зыркнул на старлея, ткнул ему под нос телефонный аппарат, следом продемонстрировал облезлый бинокль, болтавшийся у него на шее, после чего солидно сообщил.
— Богатырев Ефим я! Вот! Корректировать, значит буду! Прислали. А ну пусти...
Рощин хмыкнул и отпустил корректировщика.
Тот мгновенно развил бешенную деятельность, подсоединил телефонный аппарат к проводу, проверил связь, а потом взялся за бинокль, приподнялся на цыпочках и состроил обиженную мину на чумазой мордахе.
— Тутой эта... значит, не достаю... подмогнить, а?
Ваня невольно улыбнулся.
Рощин еще раз хмыкнул и приказал «подмогнуть».
Составленные в штабель три патронных ящика несколько поправили положение.
Ефим взобрался на них, поглазел в бинокль, а потом начал накручивать ручку телефона и нести в трубку жутко сумбурную ахинею, как, по мнению Ивана.
— Бяреза, Бяреза, я Дуб...
— Право два, грю, два!!!
— Дальше три...
— По фронту, по фронту...
— Ориентир четыре...
— Чего? Три, грю, три...
— Бяреза, Бяреза, ответь Дубу, ой, етить...
— Да что же это такое, мамочки родные...
Поорав в трубку, он обернулся к штрафникам и обиженно пробурчал:
— Все, значит, откорректировался. Видать жилку оборвало. Полезу сращивать. А ну подсоби...
Но только Ваня успел его подсадить, как над головой с воем пронеслись снаряды и неожиданно точно шарахнули прямо по «Тиграм».
Угловатые силуэты сразу закрыло разрывами и заволокло дымом.
Иван едва не заорал от радости, но, когда дымную пелену снесло ветерком, стало ясно что танки совершенно не пострадали. Правда они сразу начали расползаться по сторонам.
— Твою мать!!! — разочарованно заорал Рощин. — Ну где ты там, давай сращивай живее свою жилку...
Иван снова обернулся.
Богатырев лежал всего в десятке метров от траншеи. Пилотка слетела, ветерок шевелил белобрысые волосы на затылке, а вся спина была залита кровью.
Скрипнули зубы, Иван уже привык к смерти вокруг, но гибель этого несуразного солдатика неожиданно сильно тронула его.
— Ну как же так! Сука, Береза, мать твою, отвечай... — Рощин сам принялся накручивать ручку аппарата, но очень быстро отбросил его в сторону.
Второй залп тоже пришелся по «Тиграм», но только условно. Угловатые здоровенные коробки продолжили расползаться по фронту, но, неожиданно, одна за одной начали останавливаться.
Наша артиллерия сразу сосредоточила огонь на них.
Но тут на позиции штрафников налетело звено пикировщиков и Ивану сразу стало не до «Тигров».
Дикий, вибрирующий визг пробирал до костей, сердце почти остановилось, а кровь в венах превратилась в ледяной кисель.
Ваня как завороженный смотрел на быстро приближающийся черный силуэт и не мог оторвать от него взгляда.
От крыльев пикировщика отделились две точки.
Ивану показалось, что бомбы летят прямо в него. Он машинально закрыл глаза рукой и стал ждать смерти.
Но взрывы почему-то грянули в стороне.
— Бля... — Ваня обматерил себя за трусость, утер лицо локтем и взялся за немецкий пулемет.
К тому времени, Т-4 подобрались совсем близко, за ними замаячили густые цепи немецкой пехоты.
— Бамм!!! — сочно бахнуло противотанковое ружье.
Вырвавшийся вперед танк закрутился, роняя гусеницу.
— Патрон!!! — истошно заорал Карнаухов. — Патрон, мать твою!
Его голос заглушили взрывы, серия минометных мин легла прямо по траншее. Все заволок едкий дым. Легкие взорвались огнем, Иван забился в кашле и сблевал рядом с собой. Утер рукавом рот и увидел немецкие цепи совсем рядом.
Немцы шли красиво, словно на параде, солдаты маршировали, делая короткие остановки и стреляя из карабинов на ходу.
МГ-34 забился словно припадочный. Ваня даже не целился, просто поливал огнем все впереди себя.
Время замедлилось до предела, Иван своими глазами видел, как затвор выбрасывает стрелянные гильзы, красиво кувыркающиеся по высокой дуге, видел, как огненные росчерки тонут в фашистах, видел, как они картинно падают, всплескивая руками. Ваня стрелял из немецкого пулемета всего в третий раз, но каким-то загадочным образом попадал по фрицам.
Неожиданно, вхолостую щелкнул боек.
— Ленту! — машинально заорал Ваня, но потом сообразил, что второго номера у него нет и принялся сам лихорадочно перезаряжать пулемет, брякая лентой об жестяную коробку.
Справился, передернул затвор и понял, что стрелять уже не по кому.
Немцы отступили, один Т-4 густо дымил, второй весело горел, все перед позициями было усеяно неподвижными телами в серых мундирах.
Два «Тигра» куда-то исчезли, остался только один. Совершенно целый, опустивший пушку с дульным тормозом и завязший по самую корму в грязи.
Над траншеями штрафников грянул гвалт.
— Видел, видал, как я его срезал!!!
— За мою Машку!!!
— За Родину, за Сталина!!!
— Закрой рот или я тебе сам закрою, вылупок...
— Ура, товарищи!
— Вот же, сука...
— Живой, мать его за ногу, я живой!..
— Ур-рааа!
— Блядь, Федьку убило...
Иван не радовался. Он прекрасно понимал, что скоро последует следующая атака, потом вторая и третья, снова начнут работать минометы, снова прилетят пикировщики и так до бесконечности.
Честно говоря, его больше интересовал собственный желудок, уже сжимавшийся в спазмах от голода.
Плеснув на руки из фляги, Ваня достал из сидора большую банку, белая этикетка которой подсказывала, что это крольчатина с зеленым горошком.
Нож с аппетитным чмоканьем пробил гофрированную жесть.
— Плохой еда... — Петруха укоризненно покачал головой, но тут же достал ложку.
— Ага, — согласился Ваня. — Хрень какая-то.
И тоже полез в вещмешок за ложкой
— Так, парни... — рядом появился Рощин и сразу схватил вскрытую консервную банку. — Угу... красиво живете... а ну... — он отобрал у Петрухи ложку, запустил ее в банку, отправил в рот и смачно зачавкал.
Ваня молча на него посмотрел.
— Чего пялишься? — хмыкнул взводный. — Дело у меня к вам есть. Приказывать я вам уже не могу, а точнее могу, но не хочу. Вы и так искупили по самый край. Короче... видели вон ту хрень? —
