Мусси, который позже написал о начале чумы книгу на латыни: «История болезни или Великое умирание, произошедшее в год от Рождества Христова 1348».
Осада длилась три года, но осаждённым могли доставлять продовольствие, что вселяло в них надежду. Эпидемия сначала охватила армию осаждавших и убивала тысячи людей каждый день. Медицина была бессильна, люди умирали, как только на их телах появлялись признаки болезни: опухоли в подмышечной впадине или паху.
Тогда татаро-монголы поместили трупы в катапульты и сбросили их на город. Внутри городских стен выросли горы мертвецов. Христиане не могли ни спрятаться, ни убежать от них, хотя сбросили в море столько тел, сколько смогли.
— И заражались, когда бросали, — заметил Саша. — Думаю, катапульты были излишни. Мыши, крысы и блохи и так бы проникли за крепостные стены.
Саша помнил этот эпизод, кажется, он видел его в каком-то фильме про Средние века.
— Да, — кивнул Пирогов, — так эпидемия пришла в Каффу. Болезнь объяснили тем, что гниющие трупы отравили воздух и источники воды. Зловоние стало настолько невыносимым, что едва ли один из нескольких тысяч находил силы спастись из города бегством. Однако такие люди были: они бежали на лодках на Сицилию, в Геную, Венецию и другие христианские города. И везли с собой чуму.
Когда один человек заболевал, он заражал всю свою семью, а когда умирал — тех, кто хоронил его тело. Смерть проникала за окна и двери, через стены домов, из больниц, где чумных держали в карантине, и всё равно поражала города, наводя на жителей ужас.
— Неудивительно, — заметил Саша. — Мыши, крысы, блохи.
— Из Италии и Южной Франции чума распространялась на север. Прокатилось по всей Европе: от Испании до Скандинавии и Гренландии. Пришла и в Московское княжество.
Родители бросали заболевших детей, дети — родителей, мужья предавали жён, а жёны забывали о мужьях.
Тогда Парижский университет советовал бежать от мора cito, longe, tarde — «быстро, далеко и надолго».
Однако беженцев не всегда принимали. Зачастую местные жители выставляли заслоны и встречали гостей дубинами, а позже — ружейными выстрелами.
Это не были пустые страхи. Бывало, что из заражённого города выезжала компания совершенно здоровых людей, а в дороге ни с того, ни с сего кто-то заболевал и заражал товарищей. Бывало, что из порта выходил корабль с абсолютно здоровой командой и пассажирами, несколько недель был в море, и потом кто-то всё равно заболевал и заражал остальных. Ходили слухи о судах, полных мертвецов, которые скитаются по морям по воле течений и ветра.
Тогда и придумали сорокадневные карантины в память о Христе, который пробыл в пустыне сорок дней. Но и карантины не всегда помогали.
— Согласитесь, Николай Иванович, всё это очень хорошо вписывается в концепцию распространения чумы грызунами и живущими на них блохами.
— Да, пожалуй, — кивнул Пирогов. — Тогда венецианский дож велел сорок дней держать прибывающие корабли на острове Лазаретто. Оттуда и пошло слово «лазарет».
В 1348 году папа Климент Шестой разрешил проводить вскрытия трупов умерших от чумы. Одним из первых врачей, проводивших вскрытия чумных, был Ги де Шолиак, впоследствии ставший папским лейб-медиком, а теперь считается отцом хирургии.
Он, конечно, заболел. Обнаружив у себя симптомы, он отгородился от окружающих, заперся один и сам вскрывал свои бубоны, выдавливал из них гной и прижигал железом. Это продолжалось по крайней мере неделю и потребовало от него огромного мужества. Но он выжил и потом дожил до семидесяти лет.
После выздоровления он предлагал свою помощь другим и многих спас от смерти.
— И, наверное, больше не заболел, — предположил Саша.
— Ему повезло. Но случаи повторного заражения бывали.
— Значит, вакцина может быть не эффективной.
— Её пока нет, — улыбнулся Пирогов. — Тогда же была впервые описана лёгочная форма чумы. Для неё характерна не только лихорадка, но и кашель с кровавой мокротой.
— То есть при Юстиниане её не было?
— Видимо, не было. Нигде в источниках того времени не описан такой яркий симптом, как кровохарканье. При лёгочной чуме не выживал почти никто. И она распространялась с ужасающей скоростью.
— Естественно. Потому что передаётся воздушно-капельным путём от человека к человеку.
— За шесть лет эпидемии с 1346 по 1353 год в Европе умерли от 25 до 34 миллионов человек: от трети до половины населения Европы. Но чума не ушла, возвращаясь примерно каждые 10–15 лет, вплоть до конца 18 века.
— Да, — сказал Саша. — Чуть не в каждом европейском городе стоят чумные колонны в память об умерших, и они в основном барочные — 17–18 века. Интересно, почему в России их нет? Ведь чума была при Екатерине Великой.
— Просто не было традиции, — объяснил Пирогов. — У нас в честь избавления от эпидемии было принято строить церкви.
— Жаль, церкви можно строить по любому поводу. Они никак не указывают на жертвы чумы.
— Мне осталось только сказать, что чуме часто предшествовали извержения вулканов. Её даже связывали с отравлением вулканическими газами.
— Вулканы могут иметь отношение, — сказал Саша. — Пепел от очень сильного извержения может долго находиться в воздухе и не пропускать солнечные лучи, что приводит к похолоданию. В результате грызуны пустынь и степей, всякие тушканчики и суслики, могут мигрировать на север и переносить чуму. Дело в том, что они — естественных резервуар болезни, и могут долго носить в себе бактерию, не погибая. И успевают многих заразить. К тому же местное население не брезгует есть их мясо.
— Да, недавно приходили вести из Китая. Там опять случаи чумы.
Раздался стук в дверь. Саша послал Кошева открыть, и в комнату вошёл Никса.
— Ты пропустил всё самое интересное! — сказал Саша. — Николай Иванович прочитал мне совершенно роскошную лекцию про чуму!
— Про чуму, да? — переспросил Никса.
Он, кажется был взволнован и бледнее обычного.
— Николай Иванович, — сказал он. — Я знал, что вы у Саши, я искал вас. У меня к вам просьба.
Глава 16
— Чем могу служить, Ваше Императорское Высочество? — спросил Пирогов.
Никса стал расстёгивать воротник.
— Не посмо́трите?
— Опять золотуха?
Брат кивнул.
На шее, в том же месте, где и полтора года назад, кожа у Никсы приобрела лиловый оттенок и были видны бугорки с гноем.
Пирогов поближе пододвинул подсвечник с горящими свечами и внимательно смотрел на золотушное воспаление.
— У тебя же совсем всё прошло! — сказал Саша.
— Да, — кивнул Никса, — после ртутной мази Николая Ивановича и Гапсалы. Но в ноябре началось опять.
— Что ж ты молчал? — спросил Саша.
— Ты занимался спасением Николы, а потом Ростовцева.
— А Шестов твой, куда смотрит?
Николай Александрович Шестов — полный тёзка
