что-то удастся выудить. Бактерии. Я где-то слышал или читал, что существуют бактерии, которые могут убивать другие бактерии. Красители (не спрашивайте, считайте, что духи нашептали). Сульфаты (тоже с потолка, возможно, я ошибаюсь). А также всё, что ещё придумаете. Наконец, вакцина. Может быть есть какой-то бычий туберкулёз по аналогии с коровьей оспой? Или использовать мёртвые бактерии?
Я понимаю, что человеку, которого мы оба знаем, и ради которого я всё это делаю, вакцина уже вряд ли поможет. Но может помочь кому-то ещё.
Чтобы не перебирать тысячи веществ, мне кажется, стоит исследовать жизнеспособность туберкулёзной палочки: сколько времени она выживает в различных средах. В воде, в почве, на открытом воздухе, без воздуха, на солнце, в тени. Может быть, это натолкнёт нас на какую-то полезную мысль.
Одного этого вам хватит на десяток статей.
Работа большая, тяжелая и опасная. Готовы ли вы отдать на это несколько лет вашей жизни? Возможно всю жизнь?
Я буду расширять лабораторию. Денег на это пока нет, но обычно я нахожу. Если всё получится, готовы ли вы переехать в Петербург и взять на себя организацию исследований? Ведь Московский университет вас больше не держит.
Ваш Великий князь Александр Александрович'.
* * *
Письмо Склифосовскому Саша отправил днём.
Про то, что первые противотуберкулёзные препараты были получены из красителей он где-то слышал или читал там, в будущем. Но не был уверен, что ничего не перепутал.
Использовать бактерии придумал по аналогии с бактериофагами. Он знал, что бактериофаги — вирусы, но вирусы пока неизвестны. Может, бактерии тоже сработают.
А на идею сульфатов его натолкнуло лекарство «сульфадиметоксин», хотя он не был уверен, что его название происходит именно от сульфатов.
А в шесть вечера планировался семейный обед. Слава Богу с небольшим количеством участников. А то папа́ мог и тридцать человек собрать.
Однако присутствовали Володя, Алёша и Маша с Тютчевой, что было не совсем кстати.
— Папа́, — сказал он на этапе клубники со сливками, — мне нужно кое-что обсудить с тобой, Никсой и мама́. Это важно.
Царь посмотрел внимательно, но возражать не стал.
— Хорошо.
После обеда младших братьев увёл Казнаков, а Машу Тютчева, и они остались в нужном составе.
— Что у тебя случилось? — поинтересовался папа́.
— Случилось не у меня, — сказал Саша. — У Никсы рецидив золотухи. Это было, в общем ожидаемо. Пирогов снабдил нас рецептами, и, думаю, с симптомами мы в очередной раз справимся. Дело не в этом. Мне не нравится отношение Шестова. Он не верит, что золотуха — это кожный туберкулёз, хотя мы с моей командой доказали это, как дважды два. Ну, мол, золотуха. Ничего страшного. Летом поправим дело морскими купаниями, а пока попросим рецепт у Пирогова.
— Саша! — сказал царь. — Шестов — доктор медицины, окончивший с серебряной медалью Медико-Хирургическую Академию, после чего год учился за границей. И его рекомендовал Енохин.
— Енохин, верящий в миазмы и наследственную чахотку, — возразил Саша. — Енохин, устроивший на тёплое место своего родственника.
— У тебя есть другие кандидатуры?
— Кто угодно из моей команды. Да хоть Андреев. У него золотая медаль.
— Он не доктор медицины, — возразил царь.
— Ну, хорошо, — сдался Саша. — Если моя зелёная молодёжь не устраивает, есть Здекауер. Он, конечно, поклонник каломели, но хоть диагнозы ставить умеет.
— Здекауера я и так собираюсь назначить лейб-медиком при Высочайшем дворе, — сказал папа́. — Енохин выходит в отставку по возрасту.
— Хорошо, может быть подстрахует, — вздохнул Саша. — Но можно попросить Пирогова ещё кого-то рекомендовать.
— Мне кажется, Саша прав, — вмешалась мама́, — возможно у Николая Ивановича есть кто-то на примете.
— Шестов только осенью назначен, — возразил царь. — Пусть хоть год отслужит, а там посмотрим.
— Можем опоздать, — заметил Саша.
— Шестов говорит, что при правильном уходе золотуха не смертельна, — возразил папа́.
— Не смертельна, пока она золотуха, а не чахотка, — сказал Саша. — Впрочем, Пирогов более осторожно выразился: редко смертельна.
— Ты закончил? — поинтересовался царь. — Это всё?
— Конечно, нет, — признался Саша. — Мы с моей командой собираемся заняться поиском лекарства от туберкулёза. Я набросал Склифосовскому мои соображения на этот счёт. Работа очень большая, моих лабораторий не хватит, поэтому я хочу построить институт.
— Институт? — переспросил папа́.
— Научно-исследовательский. Например: «Первый Всероссийский научно-исследовательский институт микробиологии». Мне кажется, Склифосовский — неплохая кандидатура на должность директора.
— Саша! — вздохнул царь. — В стране банковый кризис!
— Я что-то говорил о деньгах? — поинтересовался Саша. — Мне нужно только добро. Казна не пострадает.
— И где ты их собираешься искать?
— Везде. Учредим благотворительный фонд. Например: «Всероссийский фонд борьбы с туберкулёзом». И я дам объявления в газеты о подписке. Будем собирать деньги под моё имя и имя Николая Ивановича. Если ты войдёшь в попечительский совет — будет вообще супер.
— Я войду, — сказала мама́.
— Я тоже, — присоединился Никса.
— Ладно, — вздохнул царь. — Войду.
— Директором фонда я бы назначил графа Строганова, — предложил Саша.
— Я у него спрошу, — пообещал Николай.
Утром пришли статьи Склифосовского о туберкулёзе. Саше понравилось скрупулёзность, системность и использование контрольных групп морских свинок. О чём Саша послал Николаю Васильевичу телеграмму прямо из Зимнего:
«По-моему, хорошо. Подождите отзыв Пирогова и публикуйте».
В тот же день пришёл ответ: «Спасибо. Чахотка. Исследования. Согласен».
Ну, директор есть. Осталось собрать деньги на НИИ. Реакции папа́ обнадёживала. Саша ожидал большего сопротивления столь революционной идее. Видимо, помогло то, что не выклянчивал финансирование.
Отзыв Пирогова не заставил себя ждать, поскольку статьи пришли ему в тот же день. Николай Иванович сказал, что у него есть пара замечаний, но он передаст их на словах, ибо в Киев всё равно ехать через Москву. В середине недели Саша проводил Николая Ивановича на вокзал.
Первый цикл лекций по медицине закончился, но Саша вытряс из академика обещание приехать ещё.
Дома Сашу ждала бандероль из Москвы. Внутри оказались проекты общежития и письмо от студенческого совета. Писал, собственно, Столетов.
Самой приятной новостью была та, что студсовет вообще работал: ректорат не посмел разогнать изобретение Великого князя, а папа́ побухтел для порядка, но, по своему обыкновению, оставил, как есть.
Аутсорсинг студенческого питания тоже работал. Столетов отчитывался, что кормёжка стала гораздо лучше.
Значит Альфонского нет необходимости отдавать под суд.
Саша вздохнул с облегчением, отложил письмо и открыл чертёж будущего общежития.
Автором был Евграф Дмитриевич Тюрин, человек уже не молодой, когда-то строивший так называемое «новое» здание Московского университета на Моховой улице и церковь Святой Татьяны при нём.
Саша всецело одобрял. Ампир с классицизмом выглядел несколько старомодно, но зато должен был идеально дополнить архитектурный ансамбль университета.
По эстетике Саша предпочёл бы Штакеншнейдера, строившего Мариинский и Фермерский
