– Дрянь! Ты поплатишься! – заметался Гена, вцепившись в кочергу. Трусливые глазки заполошно бегали, острый кадык ходуном ходил на курьей шее. Робик выдернул смешное оружие и швырнул за печь.
– Закройте рот, херр Геннадий, не то я вырву ваш поганый язык.
Вслепую молотя воздух кулаками, Вадим встал, и Матвей завернул ему локти назад. Мышцы толстяка напряглись, но мешали сало и сбившееся дыхание. Между хриплой вентиляцией перегара он умудрялся взмыкивать.
– Пожалуйста, не повредите херру Вадиму локтевые суставы, Михаил Васильевич, – сказал Робик.
– Спасибо, я постараюсь, Роберт Альбертович.
Они были вежливы.
– Анюта, пока нельзя! – крикнул Матвей, когда кто-то постучал в дверь, и на всякий случай отпустил плененные локти Вадима…
Через порог ступили двое мужчин – настоящие господа, чей высокий социальный статус не вызывал сомнений.
Оценив спортивную фигуру и холеное лицо первого из вошедших, Матвей понял, что именно на таких людях кончилась цивилизация и началась эра потребления. Финансовые возможности этого человека наверняка превосходили доходы рыночного хозяина Федоры многократным числом олимпийских колец. Второй был в очках, с длинным носом. Хрящеватые ноздри обоняли воздух брезгливо и мелко – очевидно, дорогостоящая канцелярская крыса. Под мышкой очкастый держал черную кожаную папку.
– Что здесь происходит? – осведомился первый, испуская волны элитного парфюма. – Вадим Юрьевич, вы обещали, что разговор продлится не дольше трех минут. Мы ждали восемнадцать.
Багровый и потный, будто опрысканный водой, толстяк принялся пространно оправдываться.
Вытянув шею к Федоре, блатарь прошелестел:
– Говорили тебе – Поливанов нотариуса привез!
Сосед, понял Матвей. Владелец английского замка собственной вип-персоной. Поливанов обратился к нему:
– Как нам сообщили, целью вашего визита была покупка картин, так что же заставило вас вмешаться в чужую полемику?
– Ваши парламентарии выказали непочтение к даме.
– Ай-яй-яй, – делец покачал головой, смягчив надменность глаз улыбчивой рекламой зубной пасты. – Не могли бы вы ненадолго нас оставить? Нам необходимо побеседовать с дамой тет-а-тет. При мне, уверяю вас, с ней ничего плохого не случится. Буквально через пять минут вы снова приступите к вашей эстетической миссии.
Пять минут, пять минут! Он, кажется, очень дорожил временем. В отличие от Матвея. Матвей не мог покинуть Федору с ребенком, не разобравшись в неожиданных загадках.
Гена засуетился, угодливо подсовывая стулья под барственные седалища.
– Спасибо, – проговорил нотариус и выложил на стол какие-то бумаги из папки.
Рекламную улыбку Поливанова подпортила легкая досада.
– Господа, прошу вас, – махнул он на дверь рукой.
В смысле «пошли вон». Матвей демонстративно опустился на табурет и закинул ногу на ногу.
– В данные пять минут мы представляем интересы дамы.
Студенистые брыли Вадима затрепетали:
– Ах ты, су…
Поливанов саркастически поднял брови:
– Простите, с кем имею честь?
Матвей назвался, очень надеясь, что и этому, из калашного ряда, не известны имена Кукрыниксов.
– И-и?..
– И друг Федоры Юрьевны.
– Да ты чё врешь, бля! – вскинулся Гена.
– Федора Юрьевна! – не выдержал нотариус. – Вы согласны подписать отказ от доли наследства?
Она не успела ответить: зашла Анюта и робко встала у двери. Федора протянула к девочке руки. Поливанов внезапно полыхнул глазами. Не человек, а кот, следящий за рыбкой в аквариуме…
– О-о, какая прелестная малышка!
Матвея охватило чувство нереальности. Почудилось, что лощеный декорум скрывает хищника более страшного, чем братцы-мерзавцы. Средневековые замки, легенды о вампирах, жертвоприношения, оргии, пытки… В настороженном взгляде нотариуса из-под очков читалось, что любование прелестными малышками, так же как знакомство с нежелательными свидетелями, не входило в его крысьи планы.
– Чья девочка? – поинтересовался нотариус у Вадима.
– Это не важно, – встрял Поливанов. – Ручаюсь, что органы опеки и попечительства вас не побеспокоят. Федора Юрьевна, заполните, пожалуйста, форму заявления, и вы сейчас же навсегда избавитесь от нас.
Гена сбоку с восторгом заглянул Поливанову в рот – как в карман, полный ассигнаций. Лицо Федоры было мертвенно белым, левой рукой она прижимала к себе Анюту.
– Постойте! – воскликнул Робик. – Но ведь этот участок принадлежит не ей?
– Это наш участок, – пропыхтел Вадим. – То есть моей матери.
– Значит, если Федора Юрьевна отречется от своей части дома, ей с ребенком негде будет жить?..
– Тебе-то какое дело?
– Не волнуйтесь, все утрясем. – Поливанов улыбнулся натянуто, уже совсем не по-голливудски. Будто и не улыбнулся, а беззвучно сказал: «Мышь».
– А не подпишет – пожалеет! – взвизгнул Гена.
– Закон не допускает влияния на наследника при отказе от имущества, – заявил нотариус, пугливо стрельнув в Матвея стеклянными глазами, и сделал попытку подняться.
– Немного терпения. – Поливанов придавил плечо нотариуса властной дланью и, наклонившись к Федоре, вкрадчиво проворковал: – Вам ли упрямиться? Неужели вы хотите, чтобы ваша драгоценная девочка попала в детдом?
Пальцы Федоры стиснули ручку так сильно, что побелели костяшки пальцев.
– Где тут нужно заполнить?
Она чего-то боялась и уже сама торопилась покончить с мучительной ситуацией независимо от ее исхода, лишь бы обрести крохотную надежду на безопасность, хотя, кажется, никогда не чувствовала себя в безопасности.
Сдунув с бумаги опилочную пыль, нотариус поместил в папку подписанный документ и удовлетворенно произнес:
– Вы разумная женщина, Федора Юрьевна, и приняли собственное решение. Никто вас к этому не принуждал, так ведь? Вот и прекрасно, все сделки должны быть заключены по закону.
Чем правильнее слова продажного юриста, тем сильнее по нему плачет тюрьма. И тем бесполезнее ему возражать. Матвей и не стал. Движимый внезапным импульсом, он просто заговорил. Он сказал, что для дельцов не существует отказа. Им надо много, и нет конца этому «много», потому что нет предела человеческой алчности. Их идеалы лежат в банке, их ценности имеют только вещественный эквивалент, а закон – прейскурант. Особо пресыщенные, сказал Матвей, не довольствуются материальной наживой. Они разграбливают и обсасывают жизнь вокруг себя. После их людоедских пиршеств от человеков, когда-то разумных, остаются только косточки первобытных инстинктов.
Нотариус тихо исчез. Поливанов смотрел с ироничным любопытством. Братцы ворочали заржавленными шестеренками. А Матвея несло. Чувствуя себя семнадцатилетним мальчишкой, революционером и древним пророком, он трещал, как автомат: тра-та-та-та, тра-та-та-та. Так черти в преисподней расстреливают зарвавшихся крезов пульками, выплавленными из золотых слитков. Обличитель жаждал проверить, не вхолостую ли представители нынешнего пупер-сословия украшают себя разноцветными поясами восточных единоборств. Но Поливанов был обидно спокоен, и Матвей переключился на гавриков. Он рассчитывал уязвить их, пока от него не ушел запал вдохновения, и они не ушли.
– Во время ожидания «родственного разговора» Роберт Альбертович позвонил отцу в Германию. Господин Ватсон был страшно огорчен вестью о гибели талантливой художницы и попросил от его имени пригласить Федору Юрьевну в Магдебург. Ей предложено с нашей помощью доставить туда творческое наследие сестры. Федора Юрьевна представит экспозицию ее картин в одной из лучших художественных галерей Европы. Господин Ватсон уверен, что выставка станет хитом нынешнего сезона в изобразительном искусстве, ведь оглушительным успехом у знатоков живописи уже пользуется единственная картина Марины, приобретенная галереей у ее учителя, художника Вермеерского. Если Федора Юрьевна пожелает переменить место жительства, ее ждет увлекательная работа, общение с крупными мастерами современности…
Матвей быстро передохнул и, отведя глаза, поклонился Федоре:
– Простите, что не успели передать вам предложение сразу. Мы готовы к услугам и, если согласитесь, отправимся немедля. Вермеерский мечтает встретиться с вами до вашего отъезда в Магдебург.
В длинной тишине было слышно, как от кружения земного шара из щелей потолка летят опилки. Каждый думал о чем-то своем, даже Анюта. Матвей думал о преимуществах практики дворовых драк над тренировочной борьбой. У него все еще чесались руки.
Очнувшись, Поливанов насмешливо вымолвил:
– Спасибо за проповедь, Михаил Васильевич. Признаюсь, не ожидал столь ребячьей реакции на… – он пожевал губами и нашел нужные слова: – …обыкновенный договор между соседями. Вы польстили мне, преувеличив размер моего благосостояния. Вынужден огорчить вас: я не олигарх. Я бизнесмен чуть выше среднего, и до демонических злодеяний «пресыщенных дельцов» мне как рабочей лошадке до космоса… А за вас, Федора Юрьевна, я искренне рад. Надеюсь, что таможня без проволочек пропустит картины сестры за кордон. Удачи на аукционах и достойной оправы красавице, которая вырастет из вашей малышки.
