постучимся…
– И что скажем?
– Правду.
– Нет.
– И что же мы будем делать?
– Сначала разберемся с Ядвигой. Пошли в дом.
– Только не стреляй в нее, пожалуйста. – И кинулась к Матвею, чтобы выхватить ружье.
– Не собираюсь, успокойся. С немощной бабкой мы и так справимся, коль смогли победить великаншу.
Она закинула винтовку на плечо и распахнула дверь, ведущую в дом.
В нем было тепло. Пахло хлебом. Балу им, очевидно, сегодня принесла домашний. Горел ночник в комнатке с высокой железной кроватью. Возле нее стояли тапки сорок второго размера. Там, очевидно, и обитала Балу.
А Ядвига все сидела в кресле. В той же шали. И смотрела в окно.
– Ядвига Павловна, – позвала ее Богема.
Старуха не пошевелилась.
– Вы спите? Это я, Элиза Райская, ваша соседка. – Тишина. – Спит, что ли?
– Или умерла.
Сказав это, Матвей решительно подошла к креслу, заглянула в лицо старухи и вскрикнула.
– Что? – испугались все.
– Да вы сами посмотрите. – И развернула кресло-качалку.
Увидев Ядвигу, Аллочка осела.
То была мумия. Высохшая, с кожей, что когда-то полопалась, а потом усохла. С оскалом, выбивающимися из-под шали седыми кудельками. Со скрещенными на коленях сизыми руками.
– Божечки, – прошептала Тюля и перекрестилась.
– Как давно ты видела Ядвигу? – спросила Ленка у Элизы.
– Года три назад. И через забор. Мы с ней здоровались, дед что-то спрашивал у нее, но она только кивала и уходила к себе. Не хотела ни с кем общаться.
– А на следующий год вы ее встречали?
– Не помню. Мы редко приезжали. Дед уже не в силах был.
– Старуха умерла года два назад, не меньше, – сказала Матвей. – И, судя по всему, своей смертью. В этом самом кресле преставилась.
– Почему же Балу не позвонила куда следует, чтобы труп забрали, предали земле?
– Догадайся.
– Хотела, чтобы с ней рядом оставался близкий человек, пусть и в таком виде?
– Богема, даже психи меркантильны. Она жила в квартире и доме Ядвиги. Получала за нее пенсию.
– Точно, – согласилась с ней Аллочка. – Сама-то она, как ты рассказывала, нелегалка. Ни гражданства, ни кола ни двора. А при Ядвиге хорошо, не голодно, крыша над головой. В Москве говорит всем, что та на даче живет. Тут, если спрашивают, обратное. Пенсию на книжку перечисляли. – И показала голубой блокнотик с логотипом Сбербанка. Потом паспорт. – Они были похожи, между прочим.
– Откуда знаешь?
– Сама глянь. – И ткнула пальцем в фотографию, что стояла на тумбочке.
Вообще-то снимок там был не один, по краям стояли еще два. На том, что в круглой рамке, Ядвига – чемпионка. Улыбающаяся, с медалью на груди. На ней олимпийская форма. В руках цветы и плюшевый мишка. На другой – девушка, стоящая на постаменте. И занимающая самую верхнюю ступеньку. Очевидно, Балу. На той же, к которой привлекла внимание Алла, запечатлены трое: две женщины и мальчик-подросток. Коленька.
– Какой хорошенький, – поразилась Мара.
– Папа говорил, что он был очень красивым ребенком, – поддакнула Элиза. – Сама Ядвига уродилась не очень привлекательной. Чернявой, с бровями густыми, усами. Но вы и сами это видите. А Коленька в папу пошел. Женщина его от прибалта родила. Он вроде и темненький, но кожа белая, глаза голубые. Только пустые.
– Как Балу его крепко держит, заметили?
– Будто любит не только как воспитанника…
– Она спала с ним, сто процентов.
– А он все равно бежал к таким, как мы, – припомнила слова Беллы Аллочка. – Девочки, надо решать, как быть дальше, и выбираться. Посмотрите на Ленку. Она из последних сил держится. Ей в больницу надо.
Пила на самом деле находилась на грани. Она вытаскивала себя из бессознательности, как Мюнхгаузен из болота. Хотелось провалиться в небытие, но она была нужна подругам.
– Ленка, тебе еще таблетку дать? – склонилась над ней Матвей. Пила сама не заметила, как опустилась на пол.
– У меня ничего не болит. Но я вырубаюсь. Мелкая права, надо решать.
– Какие предложения?
– Я свое озвучила, – подняла руку Богема.
– Мы убили человека. Ты хочешь об этом сообщить властям?
– Но это была самооборона.
– Готова доказывать? Учти, мы все скажем, что ты тоже принимала участие в расправе. Горло перерезала я, ОК. Но вы все помогали. Все, Тюля! – Матвей разразилась отборным матом. – Сука, ты жрешь? – Именно это она и делала. Нашла холодильник, плюхнулась возле него и закидывала в свою топку все, что попадалось под руки.
– Нужно уйти отсюда – и все, – с набитым ртом проговорила Дашка. – Балу сгниет в подвале. Ядвига истлеет. Их найдут через полгода, не раньше.
– Я предлагаю закопать труп Балу. Чтобы тот, кто когда-нибудь попадет в этот дом, не обнаружил его.
– А с Ядвигой что будем делать? – спросила Мара. Она толкнула кресло, и мумия начала раскачиваться туда-сюда. За этим с плаката наблюдал улыбающийся олимпийский мишка. Никогда ранее она не воспринимала его как зловещего персонажа. Но сейчас он пугал ее, и Одесса отвернулась.
– Пусть сидит. Умерла и умерла.
– Если будем хоронить Балу, надо и от ее вещей избавиться.
– Сожжем в печи. Но сначала обыщем дом.
Девушки разбрелись по нему. Только на мансардный этаж никто не полез, он явно был необитаем.
Одна Ленка не участвовала в обыске. Она сидела возле еще теплой печки и смотрела на мишек, улыбающихся ей из-за стекла. Оказывается, среди них был тот, что удостоился золотой медали. Именно ее выиграла Ядвига? Очевидно. А как раз этот медведь был любимцем Коленьки.
«Они обе были сумасшедшими, – пришло к Ленке. – И подпитывались друг от друга
