рассветом двинем кто куда.
Девочки взяли Балу за руки и ноги. Подтащили к яме и бросили ее туда. Труп упал боком. Если не присматриваться, можно подумать, что в земле лежит спящий человек. На нем спортивный костюм, футболка с олимпийской символикой, обрезанные валенки. Сверху тело накрыли одеялом.
Начали закапывать.
Когда поверхность стала ровной, они закидали ее снегом. Притоптали. И все равно могила, как бельмо, сразу бросалась в глаза.
– Когда пойдет снег, все сровняется, – не очень уверенно проговорила Маришка.
– Я видела старый стол на заднем дворе, давайте его перенесем сюда, – предложила Элиза. – Рядом яблоня. Мы поставим его, будто хозяйка летом любит пить чай из самовара под плодоносящим деревом.
Так и сделали. Стол поставили. Его тоже снежком закидали. А рядом березовые пеньки из дровницы разместили вместо стульев. Стало лучше.
Девушки вернулись в дом. Грязные, потные, они хотели бы принять душ, но его не было. Вода из-под крана также не лилась. Была наполненная бочка, но ее на всех бы не хватило. Они стали набирать снег и растапливать его у печи.
Алка сбегала в подвал. Одна она его не боялась. Даже Матвей не согласилась идти туда за мешком продуктов, что кинула им Балу до того, как умереть. А Мелкая принесла сначала его, потом пакеты с фекалиями и мусором.
– Никто не должен узнать, что в подвале держали пленных, – сказала она. – Матрасы, одеяла я тоже собрала в кучу. Будто там склад старья.
– Ты вернешься в детдом? – спросила Ленка. Она не ела. Только пила воду. Ее ей подносила Элиза. Сама Пила не могла ничего взять. Ее руки раздулись и посинели.
– А куда еще? У меня нет другого выбора.
– Можешь отправиться со мной, – бросила Матвей.
– Нет, я не хочу скитаться. Как и быть тебе обузой. – Она засунула руку в карман джинсов и достала из него доллары. – Но в тебя я верю. Поэтому отдаю тебе половину своей доли.
– Я не возьму, – мотнула головой та.
– Мне и пятьсот много. Но оставлю, чтобы подмазаться у директора.
– Алка, возьми из моих половину, – бросила Ленка. – Но отдай Маре. Ей тоже начинать новую жизнь.
– Но тебе нужна скрипка!
– Смогу ли я играть хотя бы на ведрах? Отдай.
Та послушалась.
Пару минут они молча ели, думая каждый о своем.
– Нам нужна клятва, – нарушила тишину Матвей.
– Что ты еще придумала? – всплеснула руками Алла.
– Мы зарыли Балу. Давайте закопаем и прошлое, что с ней связано.
– Забудем об этих девяти днях?
– Не только. Друг о друге тоже. Когда разойдемся сегодня, то начнем новую жизнь. Каждая из нас. Даже те, кто вернутся в свои дома.
– Банды лифчиков нет и никогда не было? – спросила Дашка.
– Да, Тюля.
– Тогда и Тюли нет, – сказала Ленка. – Пилы, Одессы, Мелкой, Богемы, Матвея. Не исключено, что жизнь нас столкнет вновь, так давайте будем друг для друга Дашей, Марой, Элизой… Девочками, которые когда-то были приятельницами.
– А что с этим делать? – спросила Тюля и достала из кармана своей необъятной джинсовой юбки стопку мятых фотографий. Тех самых, что подарила всем на Новый год.
– Я думала, они сгорели, – ахнула Элиза.
– Перед тем как сбежать из горящего дома, я схватила их. Спасла то, что было для меня ценным. Не чучело совы, как некоторые, – и показала глазами на Богему. – Вы хоть и относитесь ко мне как к человеку второго сорта, я вас люблю. И эти полгода для меня были чуть ли не лучшими в жизни.
– Если не считать последних девяти дней? – Богема взяла у нее фотографии. Перевернула верхнюю. – Мы хотели написать пожелания на каждой, помните? – И она будто собралась это сделать, заходила по комнате в поисках ручки.
– Уже не актуально, – вздохнула Алка. – А я, когда засыпала, придумывала текст для каждой из вас. И было это… В прошлой жизни.
– Правильно говоришь. – Матвей вырвала из рук Богемы фото и швырнула их в печь. Затем разворошила угли, чтобы те точно сгорели. – Все, официально заявляю, банды лифчиков никогда не существовало. Давайте принесем клятву, пока снимки горят.
Все встали. Каждая из девушек вытянула руку. Они, договариваясь, ударялись кулачками. Решили сделать это в последний раз. Пухлая ладошка Тюли, крохотная Мелкой, смуглая, покрытая шелковистыми волосками Одессы, конопатая Богемы, с белыми шрамами на костяшках и едва зажившим ожогом Матвея, скрюченная лапа Пилы.
– На раз, два, три?
– Три! – выпалила Ленка и сделала движение кистью. Она не могла смотреть на свои руки. – И давайте уже уйдем отсюда. Мы находимся в одном помещении с покойником. Второй зарыт за порогом. С нами точно что-то не так!
– Еще нет и шести утра. Куда мы пойдем?
– Электрички уже ходят. Машины по трассе тоже. Мне надо в больницу. Я пошла.
– Давай я провожу тебя? – обратилась к ней Богема. – А хочешь, я с тобой поеду? Потом буду навещать? Кто-то должен…
– Все, Элиза, НАС больше нет. Пока, девочки, надеюсь, мы переживем все это.
– Но что ты собираешься делать?
– Выйду на дорогу, увижу машину, упаду. Притворюсь жертвой дорожно-транспортного происшествия.
– А если водитель не остановится?
– Кто-нибудь подберет. В массе своей у нас народ добрый.
И ушла, проигнорировав Мару, которая хотела на прощание обняться.
– Тоже пойду, – вздохнула Матвей. – Правильно сказала Ленка, электрички уже ходят. Всем счастья! Пока.
Она сняла с вешалки тулуп, но не Балу, а какой-то маленький. Может, Коленькин? И все равно утонула в нем. Накинув на голову капюшон, покинула дом.
– Мне почему-то до сих пор кажется, что они вернутся, – прошептала Алка. – Я не представляю, как мы будем жить друг без друга…
