— Мы больше уже не мальчики. Завтра мы будем сражаться как мужчины. И победим, лишь если вы будете на нашей стороне. Говоря «вы», я имею в виду не кого-то из вас и не большинство из вас, но всех вас! (Громкие аплодисменты и топот.) Вы нужны нам! Это вы в минуты борьбы будете вселять в нас силы своими голосами! Так произнесите же снова свой боевой клич!
Мы закричали еще громче — на этот раз эхо было похоже на рев истребителя, пронесшегося над долиной. Адреналин кипел в моих жилах. Хотелось что-нибудь сломать. Мои зубы были стиснуты, левая рука сжимала плечо Бешеного Пса, а правая — Верна. Малёк был готов порвать всех!
Ребята из сборной старшеклассников потихоньку разошлись и зашагали к школе. Нападающий Оливер Браун вернулся на поле потренировать удар. Болельщики с трибун, разгоряченные своими кричалками и полуобмороженные на ужасном холоде, принялись гоняться друг за другом. Бешеный Пес напал на Верна и Геккона, которые смотрели, как Браун забивает голы. Затем Рэмбо повалил на землю Бешеного Пса. Тот погнался за ним, но Саймон поставил ему подножку. Вскоре и Саймона повалили. Мальчишки бегали, кричали, смеялись и пытались надавать друг другу тумаков. Никогда еще дух школьного единства не был так силен.
29 апреля, суббота
За завтраком Пи-Джей Лутули отвел меня в сторонку и сказал, что Глокеншпиль немедленно вызывает меня в свой кабинет. Сперва я подумал, что это шутка, но одного взгляда на лицо Лутули было достаточно, чтобы понять, что это не так. С бешено бьющимся сердцем, весь в холодном поту, я зашагал через двор к кабинету директора, проигрывая в голове события последних нескольких дней. Не иначе как у меня большие неприятности, а то меня бы не вызвали. Секретарша Глока проводила меня в его кабинет и, видимо заметив мой ужас, погладила меня по плечу, прежде чем закрыть дверь.
— Садитесь, Мильтон. — Глок удобно расселся в кожаном кресле, расстелив перед собой газету. Он жестом пригласил меня сесть на стул по другую сторону стола. — Только подумайте, этот идиот считает, что сегодня мы проиграем школе Линкольна! Прошли те дни, когда местными газетами заведовали наши бывшие выпускники. — Он вздохнул, сложил газету и прямо посмотрел на меня: — Не надо так бояться, мальчик мой. Ты же не сделал ничего плохого, не так ли?
Я покачал головой и что-то пропищал в ответ.
— Вот и хорошо. Я вызвал тебя потому, что ты, видимо, произвел немалое впечатление на моего дорогого друга Джонни Криспо. В завещании он попросил тебя спеть куплет из его любимого псалма, «Иерусалим», на своих похоронах. Завтра утром после службы мисс Робертс с тобой порепетирует. Похороны во вторник. Спасибо, Мильтон. Можешь идти.
Когда я вернулся за стол, члены Безумной восьмерки по-прежнему гадали, с какой стати меня вызвали к Глоку. Гоблин уже принимал ставки: Рэмбо поставил один ранд на то, что меня выпорют (десять к одному), Саймон — два бакса на то, что я докладываю на Щуку за издевательства над нами (двадцать к одному). Узнав, что меня попросили спеть на похоронах Криспо, они были просто поражены. Прикарманив выигрыш, Гоблин признался, что если бы кто и предположил такое, это была бы ставка сто к одному. (Выходит, по его мнению, я в пять раз больше похож на стукача, чем на исполнителя церковных псалмов!) Жиртрест повинился, что съел мой омлет с беконом, пока меня не было, — подумал, что после встречи с Глоком я завтракать уже не захочу. По правде говоря, при мысли о том, что придется петь соло на похоронах Криспо, у меня действительно пропал аппетит.
11.00. Мой первый матч по регби. К перерыву между таймами счет составил 52 очка в пользу школы Линкольна (мы набрали ноль). Мистер Лилли со всех сил старался приободрить нас перед вторым таймом, однако решение нашего тренера игнорировать боевые приемы обернулось нам боком. Кроме того, игроки нашей команды не привыкли к громким свисткам и иногда от неожиданности роняли мяч. Судья был милосерден и объявил конец матча, когда школа Линкольна набрала за сто очков. Мне так и не представилось возможности забить гол, и я понуро уплелся с поля, радуясь, что родители не приехали и видели этого позора. Лилли собрал нас под деревом и сказал, что гордится тем, как мы вели себя под давлением — мол, мы проиграли с великим достоинством. Он был в восторге оттого, что никто не пострадал (что было неизбежно: ведь мы даже не пытались нападать на игроков команды противника или отталкивать их, когда те нападали на нас).
Вот матч сборной старшеклассников — это было совсем другое дело. Под оглушительные звуки кричалки капитан Гиллсон вывел на поле команду в великолепной красно-белой форме. Атмосфера накалилась, и мы докричались до хрипоты, а наши ребята сразу вышли вперед. Роб Андерсон забил гол, бросившись наперехват противнику, а Оливер Браун за весь матч не пропустил ни одного мяча. Финальный счет — 28:3 в нашу пользу. Единственный идиотский момент был, когда Берт вырвался из кучи-малы, пролетел над линией и подбросил мяч в воздух, радуясь своей победе, лишь чтобы позднее понять, что приземлился в 22-метровой зоне, а не в зачетном поле. С Лутули случился приступ хохота минут на пять, не меньше, и на это время кричалки пришлось прекратить. После матча вся школа гудела ульем — все разговоры были о том, что, возможно, в этом сезоне мы выйдем победителями и порвем даже великую команду Кингз-колледжа.
Еще хорошая новость: Деврис, который играет центральным в шестой сборной, сломал руку и теперь ходит в гипсе и повязке.
30 апреля, воскресенье
Как и обещал, Лутули поднял нас в три утра для восхождения на печально известный пик Инлазане. Мои ноги были как гири, а зубы стучали, когда я выползал из своей теплой кровати. Роджер недовольно замяукал, увидев, что Верн уходит. Каждому дали маленький пакетик с припасами — сок, булочка, яблоко и шоколадка. В кромешной темноте мы вышли за Лутули, который шагал впереди. Мы видели лишь его белую кепку в темноте. Наш староста корпуса шел очень быстро, и Верну, Геккону и мне приходилось почти бежать, чтобы поспевать за ним. Жиртресту повезло: из-за шумов в сердце ему разрешили остаться в школе.
Мы пересекли долину и взобрались на холм, у подножия которого стояла школа. К сожалению, дорога все время шла в горку. К рассвету мы добрались до хребта под названием Семь сестер (вскоре переименованных в Семь стерв). Семь сестер были явно созданы Богом, чтобы мучить гуляющих. Стоило забраться на одну, как перед тобой тут же вырастала другая. И так продолжалось — семь гор, каждая выше другой. Могу представить, что чувствовал бедняга Фродо Бэггинс, отправляясь в Мордор во «Властелине колец», хотя сомневаюсь, что Роковые горы были так же непроходимы, как эти!
Вскоре потеплело, а потом стало жарко. Припасы закончились, а источника пресной воды нигде не было и в помине. То, что мы умрем от жажды, казалось, не волновало Лутули, который продолжал идти стремительным шагом, не замедляясь ни в гору, ни с горы. Гоблин отстал, запутавшись в заборе из колючей проволоки, а на Геккона, сошедшего с тропы по нужде, напал взбешенный бык с огромным членом и бросил его в терновый куст.
11.30. Лутули заставил нас обойти гору, и мы начали последний подъем. Мы ковыляли за ним, хватаясь за камни и траву, чтобы перебраться через рвы и ущелья. В конце концов мы дошли до вершины, и перед нами открылась самая потрясающая панорама из всех, что я видел в жизни. Слева были заснеженные пики Драконовых гор. Справа — гигантская дамба Мидмар, разлившаяся и похожая на огромную ладонь. Повсюду были зеленые поля, животные жевали травку, а сквозь рощи почти голых платанов проглядывали красивые старые фермерские дома. На вершине дул прохладный ветерок. Лутули дал нам на отдых полчаса. Я воспользовался возможностью посидеть и полюбоваться видом и все это время смотрел на Драконовы горы (которые на зулусском называются «барьером копий»). Я думал о путешествии Фродо в Мордор, о пьесе, моем дне рождения, Русалке, Криспо и Папаше. Я думал о тысячах людей, которые взобрались на эту гору до меня, сидели на том самом месте, где я сейчас, и думали, возможно, о том же самом. Мне вдруг захотелось, чтобы рядом была Русалка и мы бы сидели, разговаривали и слушали, дышали и целовались.
Бешеный Пес нашел сигнальный огонь и приказал нам помочиться на него, чтобы ощутить дух единства. Якобы таким образом мы оставим свой след и положим начало новой традиции. Мы окружили бедный маяк и оторвались по полной. (Кроме Верна, который вдруг страшно застеснялся.)
Возвращение домой было долгим и мучительным. Наши ноги устали, кожа обгорела, началось обезвоживание. Надеясь найти воду, Лутули повел нас другой дорогой. В конце концов мы попили из довольно вонючего пруда и пошли дальше навстречу заходящему солнцу. Саймон неудачно упал и подвернул ногу, и большую часть пути ему пришлось хромать. Встревожившись, что полузащитник его команды получил серьезную травму, Рэмбо помогал ему на спусках.
