не считая общего прошлого и общего убийцы?
Эмилия поняла, что единая для этих двоих и профессора Уэрет нота – это отчётливый, тонкий и неотвязный запах, запах безумия.
Она до мелочей помнила момент, когда в неё вошла Исис. Не было постепенного осознания, необъяснимых знаков и предчувствия. Всё свершилось сразу, в единый миг, в ту первую их ночь, когда его смуглое тело накрыло её, жемчужное, будто ночь слилась с бледным лунным светом. Она распахнула глаза и увидела, как небо закручивается в спираль, звёзды падают в воронку, а потом вспыхивают с новой силой. Она выгнулась навстречу ночи, и вместе с наслаждением в неё вонзилась сила Исис. На мгновение провалилась в небытие, а когда вновь открыла глаза, небесные звёзды уже были в них. И этот мальчишка перестал быть человеком и обернулся её божественным братом и возлюбленным. Лёгкость трансформации только подтвердила подлинность происшедшего – не потребовалось никакого самообмана, алхимических превращений и тайных схем призыва, Исис лишь ожидала, когда соединятся две подходящие души. Вот так и вышло, что на песок неподалёку от лагеря падали два человеческих тела, а встали с него два бога. Так вышло, что безымянный смертный парень стал вместилищем Исура, а она, холодная инглийская профессорша, расхитительница храмов и разрушительница гробниц, впустила в себя Исис. Может ли быть, что роль сыграло место их совокупления и проснулось святилище, сокрытое в земле под сплетёнными телами? Она предпочитала думать, что дело именно в ней, в её душе, бывшей обломком божественной сущности и нашедшей в ту ночь свою недостающую часть. Во всём ей виделось предназначение, а не случайное стечение событий.
С тех пор она обрела особое виденье мира, которое приходило не всегда – и это к лучшему, слабый человеческий рассудок не вынес бы постоянного напряжения. Но иногда ей удавалось уловить связи и взаимодействия, о которых она и раньше подозревала, а теперь убедилась воочию. Вся существующая реальность суть единый механизм, поддающийся исчислению и описанию, если приглядеться, можно понять работу сцепляющихся шестерёнок, предсказать дальнейшие движения, а главное, повлиять на них. Потянуть за ниточку здесь, чтобы колокольчик отозвался там. Она замечала незримое свечение в земле, приказывала копать и находила медную шкатулку со свитком. Мимолётный обмен взглядами стал внятен, как пылающие буквы на лбах, и она мгновенно разоблачала хитрости рабочих, замысливших утаить очередную находку. Смотрела на небо и знала, что в бездонной синеве зарождается вихрь, и скоро горячий песок поднимется в воздух и закроет солнце. За некоторые рычаги она уже умела тянуть, меняя ход событий, но пока мир не требовал особого вмешательства – всё шло хорошо и правильно.
Никто не заметил случившихся перемен, для подчинённых она оставалась тем же строгим профессором Уэрет, высокомерным, быстрым на расправу и властным. Знала только она и он. Исур в теле смертного.
Но главное происходило между ними, между их телами и душами. Нужно ли рассказывать, как это было? Непостижимо, как у богов, и точно так же, как происходит с каждой женщиной, которая любит. Сейчас или в прошлом, но ты знаешь – ты, я, она. Даже если дала себе забыть, запретила вспоминать, почти поверила, что всё это глупость и самообман. Но ведь ночь, когда ты сливалась со звёздным небом, – была.
И был день, когда ты – ты, я, она, – узнала, что любовь умерла.
Есения ни минуты не думала, что это произойдёт с ними. Способно ли какое-то короткоживущее ничтожество вмешаться в союз двух божественных сущностей и помешать предначертанному? Невозможно.
Однажды он вернулся из города позже обычного, усталый и отводящий глаза, а вечером она не дождалась его в обычном месте. Она лежала на шёлковом платке, расстеленном на песке, рассматривала яркие мохнатые звёзды, чувствовала, как остывает воздух, и не могла поверить, что он не придёт. Ближе к рассвету её пронзила догадка: что, если он заболел и сейчас лежит в беспамятстве? Ведь только смерть могла бы помешать его желанию. Есения побежала в лагерь, тихо прокралась к его палатке, с минуту послушала ровное, спокойное дыхание и ушла к себе.
Но и тогда не подумала, что в дело может быть замешана какая-то другая женщина. Подозревала неприятности, вроде карточного проигрыша, задетое самолюбие, долги – мало ли вещей, в которых мужчина не может признаться возлюбленной. Но при этом внимательно смотрела, слушала, ловила взгляды и шепотки. В следующую поездку отправилась с ним – стоило бы сказать, «увязалась», настолько внятным было его недовольство. А в ближайшую пятницу отослала его с поручением в банк, отпустила рабочих пораньше и, сказавшись больной, ушла к себе в палатку. В лагере осталась ленивая полусонная охрана, от которой ничего не стоило ускользнуть, и на своём мобиле она оказалась в городе раньше, чем та развалюха, на которой тряслась бригада.
Новое особенное чувство мира позволило ей рассчитать время так, чтобы увидеть, как он легко распахивает двери банка, на секунду задерживается на крыльце, а потом уверенно идёт в сторону рынка. Она двинулась за ним, сливаясь с тенями деревьев на обочине и осознавая себя почти невидимой – и призрак, и кукловод, и зритель в одном лице. Он стремительно пересёк площадь и скрылся в лавочке, торгующей шёлком. Так вот откуда был тот платок, что он подарил ей в прошлом месяце. Милый мальчик, опять готовит ей сюрприз.
Что сюрприз не будет приятным, Есения поняла через несколько минут, когда он снова показался на улице, в обнимку с девицей. Невзрачная молоденькая продавщица цвела и розовела в его объятиях, а он смотрел на неё со знакомой насмешливой страстью и всё норовил прижать к себе её бедра, невзначай скользнуть ладонью по округлому животу. Есения присмотрелась: нет, не беременная, просто распущенное пузо девки, не думающей о диетах и тренировках. А ему, похоже, нравилось, готов был задрать ей юбку прямо здесь, в ближайшем тёмном углу. Его животное нетерпение обычно возбуждало Есению, но сегодня, направленное на другую женщину, оно казалось отвратительным. Гнев оттого, что его страсть изливалась на эту мышь, обжигал.
Есения увидела всё, что хотела, поэтому позволила парочке уйти в сторону дешёвой гостиницы, а сама свернула в переулок, надо было кое-что уладить. Закончив, вернулась в лагерь, так и оставшись незамеченной.
В ночи услышала шорох шин его бицикла и на некоторое время перестала дышать: если он сейчас подойдёт к её палатке и окликнет, если только обнимет её снова – может, и правда ничего не изменилось между ними? Но шаги приблизились
