собиралась в клинику. Я пытался дозвониться. Пытался много раз, но она не… она ни
хрена не отвечала, - я задыхался от воспоминаний. - Я застрял в пробке, и когда оказался
на месте, она… она… все было кончено. Совсем. Больше мы не общались.
Комната погрузилась в молчание, причиняющее боль.
- Эйвери?
- Я люблю тебя.
Дыхание перехватило, глаза начали гореть.
- Это еще не все.
- Я все равно тебя люблю.
Я стиснул зубы, стараясь не сломаться, а затем рассказал ей о смерти Кайлы и обо
всем, что случилось после.
Я поведал о своем детстве, колледже и о времени между этими периодами. Эйвери
слушала и продолжала меня любить. Я говорил, пока голос не начал сипеть, подобно
наждачной бумаге, и пока не уснул, держа ее в своих объятиях.
Когда я проснулся, руки натолкнулись на одни прохладные пустые простыни.
Сердце сжалось от внезапного осознания, я остался один.
Отбросив одеяло, быстро надел джинсы и натянул через голову футболку. Я чуть не
упал, пока пытался обуть кроссовки. Со всех ног бросился из своей комнаты. И как только
оказался в гостиной, замер, услышав голос Эйвери.
Она не ушла от меня. Я обернулся и увидел Эйвери и маму, сидящих за кухонным
столом, попивающих кофе и разговаривающих.
- Доброе утро, - поздоровалась Эйвери. Она притянула одно колено к груди и
отхлебнула из чашки. – Я сварила кофе.
Мне пришлось посильнее потереть заднюю часть шеи, стараясь уловить, что
происходит. Эйвери не только осталась, но, похоже, еще и завела приятный разговор с
моей мамой.
Обойдя комнату, я наклонился и прижался губами к ее лбу, задержав их на
несколько секунд.
- Как ты себя чувствуешь? – Поинтересовался я.
- Лучше. – Ее добрая улыбка немного облегчила мое состояние.
Я выпрямился и перевел взгляд на маму. Она смотрела куда угодно, но только не на
меня, стараясь избежать зрительного контакта. Приятно знать, что ее совесть никуда не
делась.
Взяв из шкафчика кружку, я наполнил ее дымящимся кофе и сел рядом с Эйвери.
Она объясняла моей матери, чем занималась. Эйвери описывала учебу в медицинской
школе, смены в скорой помощи, мама очень внимательно слушала и казалась
заинтересованной.
Трудно было сосредоточиться на их разговоре, пока я с восхищением наблюдал за
Эйвери и удивлялся самому себе, как заслужил настолько чуткого человека.
Мы уже не будем прежними, когда вернемся домой… к нам домой. Следующим
шагом должно стать мое предложение. И я просто обязан сдержать себя и не упасть перед
ней на колени в первые секунды, как только мы окажемся внутри.
Глава 15.
Эйвери.
Прошел час с тех пор, как Куинн сообщил по рации, что они везут подростка в
критическом состоянии в «Святую Анну». Как только скорая прибыла, Куинн вместе с Дэб
втолкнули каталку сквозь раздвижные двери больницы. Джош сидел верхом на мальчике и, отсчитывая цифры, делал непрямой массаж сердца. Доктор Розенберг появился, когда мы
с Дэб определяли жизненно важные показатели.
Спустя сорок минут после прибытия пациента, я промокнула взмокший лоб Джоша
салфеткой, обратив внимание на зеленые и красные украшения, свисающие с потолка.
- Не хочешь передохнуть? – Спросила я, обрабатывая повреждение головы.
Джош покачал головой.
- Но ты отдыхал всего раз, - дышать удавалось с трудом. Челка облепила мое лицо,
взмокшее от усилий, тишину палаты нарушала отлаженная деятельность.
Джош отказался сдаваться, все еще находясь на каталке и используя верхнюю часть
своего тела, не поддаваясь усталости.
- Он умер, - произнес доктор Розенберг. – Я объявляю.
- Нет, не умер! – продолжал упорствовать Джош.
Электрокардиограф демонстрировал всего один синусовый ритм, внезапно
нарушенный всплеском активности. Все замерли.
Дэб прижала пальцы к шее подростка.
- Пульса нет.
- Продолжаем запускать его сердце, - Джош прижал основания ладоней в
необходимом положении, заработав еще усерднее. – Он возвращается. Он вернется.
- Джош, что ты делаешь? – Спросил доктор Розенберг. – У него огнестрельное
ранение в голову.
- Но ведь Рождество! – Возразил Джош, тяжело дыша. – Он всего лишь долбаный
ребенок, его мама ждет, когда мы сообщим, что с ее сыном все будет в порядке!
- Хорошо, еще раз, - согласился доктор, указав на меня. – Эпинефрин.
Я дважды постучала по заранее подготовленному шприцу, затем ввела иглу в
специальный клапан капельницы, вкалывая один миллиграмм адреналина.
Джош равномерно давил на грудь мальчика еще три минуты, после чего Дэб
проверила пульс и ритм сердца.
Ее брови сошлись на переносице. – Остановка сердца, доктор.
Джош вновь склонился над мальчиком, поставив руки в нужное место.
– Продолжаем.
- Достаточно, Джош, - раздался приказ доктора Розенберга.
Взгляды медицинского персонала метались между Джошем и доктором.
Доктор Розенберг одним движением сорвал с себя перчатки.
– Время смерти: час двадцать два утра.
Челюсть Джоша напряглась. Он прекрасно слышал команду доктора, но,
проигнорировав ее, продолжал делать закрытый массаж сердца.
Я посмотрела на доктора Розенберга, опасаясь, если у того сложатся ощущения,
будто Джош потерял контроль в отделении, его могут лишить работы.
Вытянув руку, прикоснулась к предплечью Джоша, оставляя в том месте кровавый
след.
– Джош, он умер. Хватит.
Джош, задыхаясь, уперся руками в колени. С его волос стекал пот. Он вытерся лбом
о предплечье, размазывая темную кровь по коже.
Мы все смотрели на монитор, в ожидании чуда. Но помимо прямой линии никакой
активности не наблюдалось.
- Черт тебя подери! Глупый ребенок! - Заорал Джош.
- Джош, - я стояла, вытянув руки по бокам покрытой кровью униформы.
Джош изо всех сил пнул столик, опрокинув его, глаза мужчины горели диким
огнем.
Все кроме меня отступили.
– Эйвери! Вон отсюда! – Не выдержала я.
Джош пробрался к выходу, пока остальной персонал сгрудился вокруг
четырнадцатилетнего мальчика. Рентген технолог покинул помещение, прихватив с собой
переносную аппаратуру, за ним последовал специалист по обслуживанию аппарата
искусственной вентиляции легких. Дэб распечатала последнюю диаграмму,
показывающую прямую линию, и все по очереди принялись удалять трубки и устранять
беспорядок.
- Пойду поговорю с членами семьи, - произнес доктор Розенберг.
- Доктор, - остановил его мой голос. – Может для начала стоит переодеться?
Он опустил взгляд на перепачканный халат и кивнул.
- Я закончу, - сообщила Дэб.
Я стянула бахилы с перчатками и, кивнув ей в ответ, вытерла лицо тыльной
стороной запястья. Затем вышла из операционной, прошла по холлу и повернула за угол, пытаясь найти Джоша. Он сидел на полу комнаты отдыха, опираясь спиной о стену.
Я опустилась перед ним на колени.
– Ты не можешь так поступать.
- Знаю, - зарычал он.
- Посмотри на меня, - попросила я. Его голова поднялась. – Не можешь выделывать
подобное в моем отделении, понимаешь?
Его плечи поникли, и он кивнул, отводя в сторону взгляд. Сдвинул челюсть.
– Прости меня. Просто, все дело… это же гребаное Рождество. Мальчуган вышиб
себе мозги на рождественское дерево новым маминым пистолетом.
- Я знаю, - ответила я, не в силах придумать что-то более утешительное, но в
случившимся просто невозможно подобрать правильные слова.
Джош вытер мокрую от слез щеку, втянул в себя воздух и поморщился.
– Чувствую себя чертовой тряпкой.
- Ничего. Все реагируют по-разному.
- Малышка, - он потянулся, чтобы вытереть мое лицо.
Но я отстранилась.
- Я сама. Пойду приведу себя в порядок. Не забудь сообщить о случившимся в
отделении.
Затем поднялась на ноги, оглядывая большие огромные пятна на форме.
- Слышишь? – Ждала подтверждение.
Он снова возмущенно кивнул.
- Да, да, хорошо.
- Увидимся дома.
Нижняя губа Джоша на мгновение задрожала, но он тяжело выдохнул и встал, взяв
себя в руки.
У каждого имеется собственная причина заниматься этой работой. Сострадание
Джоша уходило глубже, чем он сам представлял. Он делал свое дело не ради денег и
славы. Нам случалось проводить ужасные часы, получая дерьмовую зарплату, но в конце
дня Джош мог ложиться спать с чувством выполненного долга, зная, что хоть кому-то
помог, некоторые вещи для него были гораздо важнее.
Женскую раздевалку нарядили недорогими зелеными и красными украшениями.
Большинство шкафчиков хранили в себе фотографии детей, племянниц или племянников
медсестер. Мой же был пустым, за исключением черно-белой фотографии меня и Джоша, сделанной в квартире матери Куинна на День Благодарения. Я прошла мимо шкафчиков в
