В это время старик протянул руку, что-то взял у своего спутника, флягу вроде бы, и при том полуобернулся. Его, в отличие от герба, я знала.
И встала во весь рост.
— Доброй ночи, граф.
Граф Бан, сеньор Динас-Атаса и Великий Магистр ордена Гидры Имперской, поперхнулся и закашлялся.
Один из его сотоварищей, рыча, потянулся за оружием. Но старый воин, не потеряв самообладания, сделал успокаивающий жест.
— Этель?
— Она самая, граф, — и предупреждая следующий вопрос, добавила. — И я не привидение, будьте благонадежны.
— А мы не числили вас среди живых... ведь вы исчезли, покинув крепость Балдино.
— Я выполнила ваше поручение и не стала обременять орден своей персоной.
— Что же вы делаете здесь, ночью, в степях Оркостана?
— Путешествую.
— Одна?
Если б я сказала «одна», он бы поверил — в замок Атасный я приехала в полном одиночестве. Но я стараюсь не лгать сверх необходимого, а сейчас такой необходимости я не видела.
— Нет. Поднимайтесь, господа! — и для большей доходчивости я слегка зацепила носком сапога сперва Кирдыка, потом Ласкавого.
Когда те поднялись из травы, схватились за оружие не только спутники магистра, но и он сам.
— Спокойствие, господа! Это мои соратники, Кирдык и Ласкавый Загремим-оглы, рыцари незримого поля боя. Я ручаюсь за них обоих.
— Мечи в ножны, сэры! — скомандовал граф Бан, и был не совсем прав. Меч имелся только у одного из двоих — тощего, с вытянутой физиономией, немытыми русыми волосами до плеч и редкой бороденкой. Второй — здоровенный, высокий, белобрысый, с квадратной рожей и носом картошкой — был вооружен боевым топором. — В таком случае я должен представить вам своих спутников. Это, — он указал на бугая с топором, — славный конунг Ауди Гоблинсон. А это, — последовал небрежный кивок в сторону тощего, — миннезингер Шланг.
— Гоблинсон? Уж не родич ли Грабли Гоблинсон?
— Великий воин Грабли был моим старшим братом, — пробасил северянин. — Он сгинул под стенами Балдинсхейма.
— Да, я видела, как его убили.
— А его правда убили в бою? Он не умер от ран в своей постели, как непорядочный?
— Правда.
Перед этим Грабли предал орден (скорее всего, не из вредности, а просто не поняв, что происходит), и его случайно зашиб собственный соратник. Но скорбящему брату вовсе незачем было знать такие подробности. Да и волновало его совсем не это.
— То славные вести! — воскликнул он. Потом поднатужился и сказал такую вису:
Пир мечей завершился.Храбрый к богам уходит,Просто праздник какой-то!
Миннезингер, к моему удивлению, не промолвил ничего, что вовсе не характерно для представителей его профессии. Напротив, он, стиснув зубы, прилагал все усилия, чтоб не издать ни звука. Еще более странно — такое поведение ничуть не удивляло Ауди и графа.
— А я, со своей стороны, имею ли право спросить, что делает в этой степи граф Бан Атасный, Великий Магистр гидрантов, вдали от своего замка и своего ордена?
Граф Бан вздохнул.
— Увы, дитя мое. Нет больше графа Бана Атасного, есть воевода Бан Заволчанский. И нет больше прежних гидрантов.
Я невольно покосилась на Кирдыка и Ласкавого. Их лица были невозмутимы. Впрочем, Кирдык мог и не знать про гидрантов. Его сфера деятельности — другой регион.
— Это очень долгая и печальная история... — сказал граф (называть его воеводой у меня язык не поворачивался).
— ... и ее неплохо бы запить, — наконец разомкнул уста миннезингер. Голос у него был хриплый, не в пример многим собратьям. — Ежели, конечно, у вас есть жрачка.
— Это можно, — откликнулся Ласкавый. Похоже, ему так осточертели вода и молоко, что он готов был поделиться последней бараниной. — Кирдык, приведи лошадей!
— Нет уж! — заявила я. — Кирдык здесь побудет. А лошадей мы с тобой приведем.
Как только мы отошли от костра, я спросила:
— Ты уже знал, что приключилось с гидрантами, когда арестовал меня в Суржике?
— Ну, знал. Оттого, собственно, ты и привлекла внимание нашей конторы.
— Что же ты мне не сказал, когда мы из этой конторы утекли. Я понимаю — раньше не мог, но после-то?..
— Сначала некогда было... а потом как-то необходимость отпала...
После нашего возвращения Ласкавый принялся подогревать мясо, поддев его на саблю, а по рукам пошла миннезингерова фляга с аквавитой. Даже Кирдык не отказался глотнуть.
Но и я не собиралась отказываться от рассказа графа Бана.
— Так что же случилось с гидрантами?
— О, история эта не новость, она случалась вовсе времена. Мы стали слишком сильны, слишком богаты... и его императорское величество взревновал к нашей славе. Тем более, что после гибели Армии Теней и разгрома мятежного маршала Мордальона империи ничто не угрожало, и мы стали не нужны.
О чем-то подобном намекал мне по приезде в Киндергартен дознаватель ван Штанген. Но потом я была слишком занята, чтобы поинтересоваться развитием событий.
— Ах, эта извечная неблагодарность власть имущих... Нас обвинили в государственной измене в пользу Шерамура. Поскольку маршал Мордальон, с которым сражались гидранты, бунтовал против короля Шерамурского, извечного врага империи, а враг нашего врага — наш друг.
Ну, если на то пошло, Мордальона прикончила Армия Теней, а вовсе не гидранты.
— Кого это волновало? И кто вообще верил к тому времени в Армию Теней? Ведь с ней воевали только гидранты... Короче, был отдан приказ об аресте орденских братьев. По счастью нас успели предупредить...
— И вы бежали.
— Вы вправе осудить меня... увы, это так, постановили, что лучше скрыться, чем предстать перед предвзятыми судьями. Стыдно признаться из Динас-Атаса мы бежали, спрятавшись в возу с сеном...
— Хорош же должен быть воз... — пробормотала я. — И что же было дальше?
— Те орденские братья, что находились в капитанствах на побережье Радужного моря, бежали в Кабальерру. Большинство тех, кто ушел от ареста, нашли приют на пиратском острове Флеш-Рояль и бросили вызов империи, нападая на ее корабли. Я же с горсткой верных людей испросил политического убежища у Иванов, повторив стихи древнего поэта:
Примите нас под свои покров,Питомцы Волчьих берегов!
Миннезингер Шланг утробно заурчал, но от комментариев снова воздержался.
— Царь Иван Родства-не-Помнящий теперь в дела управления не вмешивается. Но регент, царевич Иван, принял нас милостиво. И тогда я сложил с себя звание Великого Магистра — ведь я потерял на него права, постыдно бежав от суда — и передал их Ивану-Ду... то есть царевичу.
— Но он же другого вероисповедания!
— Вероятно, он решил, что это поможет в его трудностях...
— Что, опять царевна Милена спуталась с Кащеем или Бармалеем?
— Вижу, вы осведомлены о нравах правящего дома Волкодавля... Увы, там дела посерьезнее. Религиозный раскол, столкновения между сторонниками Матери и Матрицы...
— А старый царь совсем из ума выжил и требует какую-то жар-птицу! — выкрикнул Шланг и тут же зажал себе рот ладонью.
— Помолчите, Шланг, — сурово заметил граф. —Так или иначе, Иван-Царевич даровал мне удел в Заволчье — село, именуемое Братки, где теперь и находится моя резиденция.
— Эй, мясо пережарится! — предупредил Ауди.
— Действительно, — Ласкавый извлек баранину из огня.
Некоторое время мы молча насыщались, затем экс-магистр продолжил свой рассказ:
— Потому-то теперь имперская гидра и присоединена к гербу Иванов, я же выезжаю под собственным гербом. Вот он — на моем значке. Тигр, лев и кошка. Оттого он и получил в незапамятные времена прозвище «Трикотин»...
— И как дела в Заволчье?
— Лучше, чем можно было ожидать. Тамошние леса таковы, что поборники Матрицы, вкупе с искателями потерянного города Кипежа, легко заблуждаются и остаются в своих заблуждениях. Потому я и выехал сюда, препоручив охрану Братков испытанному воину Блину Горелому. Вы, кажется, его знаете.
— Верно. А доктор Халигали? Он тоже с вами?
— Нет, он-то как раз бежал в Шерамур. Я получил от него письмо — он уговаривал меня ехать в Парлеву, уверяя, что гидрантов там прекрасно примут.
— Почему же вы этого не сделали?
— Но ведь это значило бы — подтвердить все выдвинутые против меня обвинения! — возмутился старый рыцарь. — И, вдобавок, ответить черной неблагодарностью на гостеприимство моего нового сюзерена! А именно ради него я оказался здесь, в безлюдной степи...
— Не такая уж она и безлюдная, — вполголоса заметил Ласкавый, но его слова остались без ответа.
— Прошу вас, продолжайте, граф.
— Шланг, кажется, упомянул, что старый царь Иван желает получить жар-птицу, которая вернула бы ему силы и здоровье. У меня насчет этой птицы есть свои предположения. От пленных орков нам стало известно (Кирдык метнул на графа быстрый взгляд) о золотой статуэтке фазана, хранящейся во дворце Верховного Бабая. Мы знали о магических атаках на Суржик и о том, что за ними стоит пришлый маг, именующий себя Ик Бен Бангом или тому подобным варварским прозвищем. У меня есть основания верить, что Золотой Фазан орков и есть та самая волшебная птица, в которую верят поволчане. И мы решили захватить ее... его... и доставить Ивану-регенту.
