Угрозу я понял — вообще стал смышленым в последнее время. В конце концов я получал крышу над головой жратву и возможность осмотреться, притом за весьма приличные бабки — надо же и совесть иметь. И я сказал угрюмо:
— Конечно, вы понимаете, что пользуетесь моей ситуацией, но у меня, как вы правильно заметили, выбора нет — что ж, я принимаю ваши условия.
— Ну вот и хорошо. Добре, — с удовлетворением кивнул он и сказал, — пани Гжеся покажет вам вашу комнату, сегодня вы свободны. Но начиная с пяти часов вечера вы обязаны каждый день быть на месте в ожидании заказов. Сегодня вы получите первое распоряжение.
И он встал, показывая, что аудиенция окончена.
Мой номер был просто прекрасным — с ворсистым ковровым покрытием, с мягкими дорогими креслами, с огромной двуспальной кроватью, застеленной покрывалом в тон шторам, ковру и обивке кресел Я посмотрел на все это великолепие и со злости не раздеваясь плюхнулся спиной на кровать.
— Вот дерьмо! — вырвалось у меня, — дерьмо!
Что же это такое получается — едва я вырвался из лап одной мафии, как тут же попал в лапы к другой! Да какого черта! И что это он себе воображает — это лощеный пан Войтек — что я так и буду всю жизнь себе на хлеб зарабатывать своей задницей, может быть он думает, что я от этого получаю особенное удовольствие? Сука. Он бы сам попробовал один раз — не уверен, что это вызвало бы у него восторг!
Я в принципе — хоть и имел половые отношения с мужчинами — никогда не ощущал себя гомосексуалистом. Да и мужчин-то у меня было — майор да Кевин. И то — это не от большой любви, а, что называется, по необходимости. Конечно, я мало задумывался на эту тему, но где-то подспудно у меня в голове была мысль, что как только я закончу армию — закончится и эта сторона моей сексуальной жизни. А теперь получается, что в мою задницу каждую ночь будут засовывать свои немытые вонючие члены ублюдки из разных стран — и они будут спускать в меня свою липкую сперму как будто моя задница — это общественная уборная. От одной этой мысли меня начало мутить. От злости и бессильного гнева я готов был разнести этот номер в клочья. Но я ограничился лишь тем, что пару раз стукнул кулаком по полированному столику, отчего он жалобно скрипнул.
— Дерьмо! — еще раз вызверился я.
Ну хорошо — а если успокоиться, если подумать — что можно сделать в этой ситуации? Может быть, пока есть время, все-таки сходить на рынок и поболтать с русскими, может кто чего и подскажет?
А что — это была идея. В конце концов — я ничего не теряю. А что касается карманных воришек — то они меня уже раз и навсегда научили осторожности. До пяти часов есть время — не валяться же мне здесь как полному идиоту.
Перед тем как выйти на улицу я заглянул в ванную — и на некоторое время там задержался — да, это было нечто, я вам скажу — даже джакузи Кевина показалось мне жалким убожеством по сравнению с этим хрустально-мраморным великолепием. Я начинал ценить комфорт — и не смог отказать себе в удовольствии принять ванну. Пробултыхавшись в ней еще часа полтора, натираясь всеми находящимися здесь шампунями и гелями, я отмокал в блаженстве — забыв на эти мгновенья обо все на свете. И, как оказалось, очень удачно я задержался, так как, когда я, уже завернутый в найденный мною в номере белый махровый халат, сох на кресле, в номер, не постучавшись, открыв дверь своим ключом вошла пани Гжеся и положила мне на стол двести долларов.
— Это вам просил передать пан Войтек, — вежливо сказала она, — он просил, чтобы вы купили себе бритву, крем, хороший одеколон и свежую рубашку.
Я благодарно кивнул и подумал что в моем положении есть все же некоторые плюсы — вон как обо мне заботятся. Ну конечно. Мальчик для дорогих клиентов должен быть свежевыбрит. Хорошо пахнущ и чисто одет. Ну и на том спасибо, но самый главный урок для меня был в том, что, оказывается, в мой номер могут войти внезапно без всякого предупреждения. Значит, мне надо придумать как прятать свои деньги, — никто не должен знать, что они у меня есть. Обшарив номер глазами и так и не найдя подходящего места для тайника я отложил этот вопрос на потом, оделся и вышел прогуляться. Причем одеваясь с изумлением обнаружил в кармане своих брюк мобильный телефон Кевина. Я и забыл про него. Понажимав кнопки я убедился, что телефон не работает — видимо сели батарейки По сути сейчас у меня в руках была совершенно бессмысленная пластиковая штучка. Но почему-то я чувствовал, что даже эта вещица мне дорога тем, что она напоминает мне о Кевине — хотите смейтесь, хотите нет, но этот человек навсегда останется в моей памяти очень теплым воспоминанием, ведь я знал, что его отношение ко мне было на самом деле искренним. Что ж, — подумалось мне, — я сохраню этот телефон как память о моем дорогом друге — и снова сунув его в карман брюк — отправился на разведку.
День уже был в зените — и рынок гудел как переполненный улей. Русских торговцев я нашел сразу. Сначала не решался заговорить, просто долго терся рядом с их прилавком наблюдая за всем происходящим. Терся так долго что наконец-то вызвал их беспокойство:
— Тебе чего надо, — довольно грубо обратилась ко мне одна очень толстая и боевого вида женщина, — ты бы шел отсюда.
— Да я просто поговорить хотел, — заметил с улыбкой я.
— Не о чем нам говорить — оборвала она, — я твоим бандитам дань уже в семь утра отдала, повадились тут по два раза в день народ обирать, ну-ка, пошел отсюда, — за ней выстроилась целая толпа русских, среди которых были и мужики, и молодые ребята и совсем еще юные девчушки. Все смотрели на меня враждебно. Я выбрал в толпе одно из самых небритых мужиков и обращаясь к нему сказал:
— Мужик, ну чего они на меня взъелись. Я тут в Польше вообще ничего не знаю, документы у меня на базаре вытянули, мне хоть потолковать с кем — куда идти, что делать, а эта вот, — я ткнул пальцем в женщину, — она вон гонит меня.
Баба непонимающе смотрела то на мужика, то на меня.
Он, решив что поболтать со мной не так уж и страшно, с видимым облегчением погладил бабу по руке:
— Охолонись, Шурка, парень кажется из нормальных, — подошел ко мне и сказал, пошли покурим?
Я весело кивнул головой, и мы отошли в сторону.
Мужик, затянувшись беломором, понятию не имею, где они в наше-то время достают эти папиросы, прищурив глаз смотрел на меня.
— Ты что — нелегал? — наконец спросил он.
— А что — заметно? — решил подыграть ему я.
— Ну, вид у тебя не дешевый. То есть ты не бомж. Значит — решил остаться. Приехал небось, по путевке — и теперь не знаешь куда лыжи навострить. Так?
Я кивнул, и мужик, гордый своим хорошим знанием людей, продолжал:
