На стадионе полицейский контроль продолжался, хотя и не такой тесный – один ряд полицейских стоял внизу, по ту сторону ограждения; другой – наверху; и еще два справа и слева, дабы не допустить контакта между местными и приезжими суппортерами. Казалось, что полицейские довольны уже тем, что оцепили это пространство – потому как войти внутрь они не могли. Суппортерам же «Челси» удалось «зайти на сектор» – подобно уличному рыжему террористу, то тут, то там они провоцировали небольшие стычки, по большей части оставшиеся незаметными для полиции. У меня создалось впечатление, что полицейские рады «не замечать» того, что происходит внутри оцепленного ими пространства – их беспокоило то, чтобы ничего не было снаружи, а если кому достанется внутри – что ж, сам виноват, виноват хотя бы тем, что оказался там.
Это было неприятное ощущение. Да и сама атмосфера, в которой проходила игра, была неприятной – колючей, неуютной. Было холодно, дул сильный ветер: глаза слезились от мелкой пыли, я ощущал ее на волосах и на теле под одеждой. Не прекращалось движение: народу внутри оказалось слишком много, знакомый трюк, чтобы убрать людей с улицы, и все, что оставалось – пытаться не упасть да толкаться, чтобы хоть что-то видеть на поле. То и дело что-то где-то происходило, спровоцированное теми, что «зашли на сектор», и все вставали на цыпочки и вытягивали шеи, чтобы разглядеть, что именно, но разглядеть не удавалось. А потом что-то случалось в другом месте, и шеи вытягивались уже в другом направлении. И далее в том же духе. Кто-то вдруг начал кидать горящие шашки – стоявшему рядом со мной такая чиркнула по лбу. Было неприятно, «клаустрофобично». Вокруг говорили, что кого-то пырнули ножом, но я этого не видел; другие говорили, что этого не было, но если это все-таки правда, то ничуть не удивительно.
Ближе к концу матча я снова заметил рыжеволосого суппортера «Челси». Я так и думал, что он будет среди тех, кто зашел на гостевую трибуну. Теперь я его увидел. Хоть он и улыбался, лицо его все равно выглядело злым, злобным. На щеке у него был уже знакомый мне шрам от ножа. Небольшого роста – ниже меня примерно на голову – но низкий рост отнюдь не был в его случае слабостью: наоборот, он делал его более компактным, подвижным и резким. Смотреть на него было неприятно: маленький механизм для причинения боли. Когда он, пробираясь к выходу, подошел ближе и прошел совсем рядом со мной, у меня возникло искушение схватить его сзади за шею и задушить. Искушение было сильным, и когда он ушел, я пожалел, что не последовал своему первому порыву.
К концу матча напряжение и ожесточение достигло крайней точки; «атмосфера» изменилась, и напоминала теперь состояние, которое ощущаешь в воздухе перед грозой. Но я устал. Я хотел в тепло. Я хотел домой. Мне надоело стоять, мне надоела полиция, мне надоела холодная погода, от которой раз плюнуть подхватить простуду, мне нравилась перспектива оставаться на трибуне среди этих парней, от которых пахнет дешевой едой и дешевым пивом, ждать, пока полицейские очистят улицы вокруг стадиона от вражеских суппортеров. И я решил, что нужно попытаться пройти через оцепление.
Полицейский сделал движение в мою сторону, посмотрел так, словно сейчас остановит меня, но не сделал этого. И я оказался на другой стороне. Я мог идти куда угодно. Я почувствовал себя заново родившимся.
Я узнал человека, идущего рядом со мной, – суппортер «Манчестера». Я подумал, что он руководствуется теми же, что и я, соображениями; выглядел он очень одиноко, погруженным в собственные мысли – последний человек на земле, которому придет в голову мысль об участии в беспорядках.
Я шел дальше. Тут я заметил Роберта. А Роберт-то каким образом здесь оказался?
Следом за Робертом шел еще один парень. Этот, также в полном одиночестве, двигался в той же манере: сосредоточенно, не привлекая внимания. Это уже казалось подозрительным. Потом я увидел еще одного, и тогда наконец до меня дошло, что все эти люди специально разделились, чтобы беспрепятственно пройти через оцепление. После секундной нерешительности все они начали двигаться вниз по Фулхэм-роуд, не торопясь, но и не слишком быстро, с одним и тем же выражением на лице: «я здесь по своим делам и мне нет дела до каких-то там беспорядков». Не знаю, было ли это запланировано; мне показалось, что все произошло спонтанно. Возникла толпа, возник эффект появления чего-то. К нам присоединялись все новые и новые люди, привлеченные знакомой магией толпы, причем было такое ощущение, что они появляются не извне, а как бы сама толпа рождает их. Казалось, что толпа растет, как живое существо, как некий биологический организм, чьи клетки делятся и рождают новые, все больше и больше.
Я пошел следом за ними, боясь пропустить что-нибудь интересное. Не знаю, почему они пошли именно в эту сторону, я решил, что куда бы они ни пошли, пойду следом. Я уже забыл, что только что собирался домой. Я больше не был уставшим и простуженным, меня, как и всех вокруг, оживило ожидание того, что вот-вот произойдет.
Вокруг были незнакомые лица – суппортеры лет тридцати пяти – сорока, ветераны насилия, приехавшие сегодня потому, что это матч против «Челси». Происходящее было им настолько знакомым, что они просто излучали уверенность в себе и спокойное знание. Опытные, мудрые и неразговорчивые.
Пока группа – все так же неторопливо, «случайно» – прошла мимо станции метро «Фулхэм Бродуэй» и свернула в боковую улицу. Полицейские с собаками, на лошадях, в минивэнах, концентрировались у входа в метро. Все понимали, что раз зашли так далеко, нельзя «пропалиться». Это создавало странный эффект: все равно, что тысяча людей на цыпочках крадется через гостиную, в то время как хозяин спит в кресле перед телевизором. Чтобы «пропалить», достаточно было взгляда одного полицейского. Но этого взгляда не было. С каждым шагом предвкушение росло. Я заметил табличку с названием улицы – Вэнстон-плейс. Этот район я не знал; зарубки ставить, что ли? Все пошли направо, я следом. Потом все повернули налево, очень быстро. У них получилось: «Фулхэм Бродуэй» осталась позади.
Суппортеров «Челси» я не видел. Но я уже был достаточно опытным, что осознавать значение того факта, что нигде не видно и полиции. Вот что самое главное: полиция ждет на каждой станции от «Фулхэм Бродуэй» до «Юстон Стейшн», ждет появления суппортеров, которые никогда там не появятся. Ощущение было непередаваемым. Никто ничего не говорил – молчание было полным – все было написано на лицах.
«Мы прошли», – говорили лица.
«Полиция осталась сзади», – уверяли лица.
«Теперь нас никто не остановит».
Весь день толпа пыталась собраться, и весь день ей не давали этого сделать. Весь день она находилась в рамках, накапливая негативную энергию. Все события дня были связаны с нахождением в ограниченном пространстве: утром в пабе, в поезде на «Юстон Сквер», на станции «Фулхэм Бродуэй», где всех обыскивали, осматривали, потом оцепили и под эскортом повели на стадион. В ограниченном пространстве их держали и на самом стадионе – держали в коробке со стальными решетками со всех сторон. Весь день ограничение было абсолютным. В каждый период времени существовали свои рамки.
И вот они перестали существовать.
Скорость движения возросла. Я почувствовал буквально приказ идти быстрее, не исходящий ни от кого конкретно, и в то же время исходящий от каждого, это было как инстинкт – чем быстрее мы идем, тем мы сильнее, опаснее, тем круче ощущения. Неторопливая прогулка сменилась деловым шагом, а потом и вовсе перешла почти что на бег. Все шли, все так же молча, тесной группой.
Мне это нравилось. Меня это возбуждало. Что-то должно случиться: толпа испытывает голод, этот голод должен быть утолен. Сформировавшуюся толпу рассеять не так-то легко. Это такой момент: точка невозвращения.
В глаза мне бросилось название улицы: Доус-роуд. Повторяя его про себя, я еще больше ускорился, пытаясь пробиться в первые ряды. Перед глазами мелькали вывески со знакомыми названиями – Лэбрукс, Ллойдс Банк, префектура, овощной магазин – но они могли находиться где угодно. Значит, и я сейчас находился где угодно.
Становилось тесно. Я шел по тротуару, со всех сторон окруженный суппортерами; пробиться вперед было невозможно. Еще больше суппортеров шли по тротуару на противоположной стороне улицы, а некоторые лавировали между машинами на проезжей части.
В этот момент в первый раз я услышал крик, хотя доносился он издалека. Это было что-то футбольное, но что, я не разобрал. Меня это просто удивило. Но кто-то сказал: «Их парни». Эти слова звучали слегка навязчиво – их парни – и они эхом отдались у меня в голове. Крики, понял я теперь, шли со стороны суппортеров «Челси». Что бы это могло означать? Что суппортеры «Челси» нас преследуют? Мысль показалась мне интригующей. У толпы была цель: ее были суппортеры «Челси». И тут же я обнаружил, что у моей мысли – несколько аспектов. Помимо прочего, она меня пугает: полиции нет, все может зайти очень далеко. Мысль стала казаться неприятной: как суппортерам «Челси» удалось оказаться позади нас? Я оглянулся, но ничего не увидел: только парни из Манчестера, теперь они, казалось, сбились еще плотнее и шли по всей ширине Доус-роуд. Из-за них ничего дальше мне видно не было. Я не видел тех, кто шел за нами, зато я их слышал. Да, скандирование было определенно «Челси».
