Он опрокинул рюмку, захрустел огурцом.
– Консервы возьмешь? Сахарин? Муку? - спросила она.
– Этого у нас у самих в отвал. Нам бы… - Коля поискал глазами и снял со стены старинную, изукрашенную перламутром гитару с роскошным голубым бантом.
– Мальчик играет? - улыбнулся он. - Если бы девочка, бант розовым должен быть…
– Все-то ты знаешь, - посмотрела она недобро. - Не подавился бы - от излишка знаний.
– Мы не подавимся, мы - Берендея Кутькова выученики, - гордо сказал Коля и ударил по струнам:
Перебиты, поломаны крылья.
Тяжкой думою душу свело.
Кокаином - серебряной пылью
Все дороги мои замело…
Коля отложил гитару:
– Поняла, на что шелк сменяю?
– Тебе зачем? Сам нюхаешь или кому сбываешь? - спросила она.
– Коммерческая тайна. Я же не интересуюсь, откуда у вас, сочувствующей советской власти женщины, марафет? А?
– Язва ты, - усмехнулась она. - Черт с тобой, дам. Понравился ты мне. Люблю огромных мужчин.
Она томно потянулась. Коля испуганно вскочил, схватил мешок:
– Давай к делу, дамочка. Некогда мне.
– А я тебе разве не дело предлагаю? - Она придвинулась к нему.
Коля оцепенел. Он понимал, что в данной ситуации ему не миновать объятий адвокатши. Если ее оттолкнуть - развалится, лопнет, как мыльный пузырь, с таким трудом и риском налаженный контакт, а вместе с контактом провалится, не начавшись, операция по ликвидации Пантелеева. "Вот и решай… - лихорадочно соображал Коля. - Что делать и чем пожертвовать - чистотой взаимоотношений с Машей или поимкой Пантелеева…"
– Что-то ты темнишь, - сказала она. - Почему не хочешь? Не нравлюсь?
Коля подошел к прикроватной тумбочке, на которой стояли фотографии в рамочках, и незаметно уронил на столешницу фотографию Пантелеева.
– Нравишься, - повернулся он. - Не на того только нарвалась. Я, мать, не кобель, поняла? Сначала хахалей своих прогони, а потом видно будет! - И Коля яростно швырнул ей в лицо карточку Пантелеева.
Она послушно подобрала ее с пола и почти с нежностью посмотрела на Колю.
– Ревнивый, - сказала она грудным голосом. - Я о таком всю жизнь грезила. Муж у меня, видишь ли, дубина был. Совсем бесчувственный, не горячий совсем. А ты, я вижу… - она скрипнула зубами.
Коля схватил мешок, пулей вылетел в коридор.
– Марафет забыл, - зашипела она ему вслед.
Коля вернулся, схватил пробирку с белым порошком и наткнулся на ее колючий, вопрошающий взгляд.
– Я ждать буду. - Она жарко дохнула ему в лицо, но Коля вдруг поймал себя на том, что не верит ей. "Слова любовные, а глаза холодные, - подумал он. - Здесь что-то не чисто".
– Ровно через три дня жду, - сказала она. - Не забудь.
…Коля не ошибся. Едва закрылась за ним дверь, как из соседней комнаты вышел Пантелеев, задумчиво взглянул на адвокатшу:
– Рисковая ты, Раиса.
– Я подумала: если он из легашей - тебе надо самому посмотреть. Ты ведь бывший… - она усмехнулась.
– Не шути этим. Леня этого не любит, - сказал Пантелеев тихо, и она осела под его взглядом, словно вдруг напоролась на безразличные глаза гадюки.
– Я его пока не понял, - продолжал Пантелеев. - Да это и не важно - рисковать мне нельзя. В следующий раз придет - пусть за ним наши протопают. Легавый - в канал его. А не легавый… все равно в канал. На всякий случай. Береженого и бог бережет. Я, Раечка, год назад наплевал бы на этот, как бы сказать, юридический казус. Год назад, но не сегодня. Они, суки, растут на глазах, понимаешь? Оперативное мастерство у них растет. Кое в чем они теперь и сыскную полицию переплюнут. Делан, как сказал.
Через час Коля уже докладывал на оперативном совещании о результатах своего визита.
– Сделаем засаду, и как только появится, - возьмем, - потер руки Вася. - Чувствую я, что отгулял наш бывший сослуживец, трясця его матери!
– Не юродствуй, - оборвал Васю Бушмакин. - Оперативно неграмотное предложение.
– Почему? - обиделся Вася.
– Вы, Василий Дмитриевич, мерите аршином трехгодичной давности, - заметил Колычев. - Тогда юнкеров так ловили, мальчишек. А теперь мы имеем дело с профессионалом по двум линиям: и уголовной и нашей. Это никак нельзя сбрасывать со счетов!
– Коля должен выявить круг своей дамочки, - сказал Гриша. - Выйти на Пантелеева. Обставить его. Тогда - все. Рви яблочко, оно созрело.
– Верно, - кивнула Маруська. - Но как быть, если Пантелеев действует? А это значит - убивает! Вот сводка. Двадцать четвертого Пантелеев ограбил артельщика телеграфа и убил. Двадцать шестого - совершил налет на квартиру врача Левина. Всех убил! Ты, Григорий, не лекцию в академии читаешь, ты на работе, между прочим! Нет у нас времени на все эти опер премудрости. Действовать нужно просто и быстро. В чем-то Василий прав, я так считаю!
– Позвольте, я скажу. - Коля встал. - Отношения с этой бабой у меня без пяти минут… самые горячие… Ты, Маруська, не волнуйся, я подлость Маше не сделаю, это я просто для сведения вам сказал, чтобы вы знали, как мне сладко.
– Если дело требует, - ухмыльнулся Вася.
– Я свою жену люблю и на это не пойду! - взорвался Коля. - Стыдно тебе шутить этим, Василий!
– А я чего? Я ничего, - стушевался Вася.
– Тебя никто не заставляет. Это… ну, в общем, ясно, - покраснел Бушмакин. - Используй ситуацию, вот и весь сказ. Понял? Свободны все.
– У меня два слова. - Колычев внимательно посмотрел на Колю. - Я, Коля, сижу и анализирую ваш рассказ - он очень красочен и подробен, словно я сам там побывал. Я эту… потаскушку хорошо знаю, я вам докладывал, помните. Так вот: у вас не возникло ощущения, что она… ну, скажем, неискренна? Не договаривает чего-то?
– Возникло, - кивнул Коля. - Именно так, как вы говорите. Я ушел с уверенностью, что она мне не очень поверила.
– Вы договорились встретиться через три дня? Идите к ней завтра же!
– Какие у вас основания? - спросил Бушмакин.
– Если Коля прав - через три дня она будет готова. К чему? Не знаю. Но уверен, что Колю ждет не слишком приятный сюрприз. Нужно ее опередить.
– Предлог? - спросил Коля.
– Случайно вам достались бриллиантовые серьги. Их нужно немедленно реализовать.
– Ничего себе, - вздохнул Бушмакин. - Бриллиантовые… Да мы шелк едва достали!
– Коля познакомился со мной в тот момент, - сказал Колычев, - когда бандиты хотели отобрать у моей жены бриллиантовые серьги. Помните, Коля?
Коля кивнул, уже догадываясь, куда клонит Колычев, и не ошибся. Колычев положил на стол черную, обтянутую кожей коробочку.
– Вот, товарищ начальник, - улыбнулся он. - Это то, что нужно.
Бушмакин открыл коробку. На черном бархате сверкнули крупные камни.
– Не-е-е… - Бушмакин закрыл коробку и пододвинул ее к Колычеву. - Мы не можем это принять.
– Неужели жизнь человека дешевле этой мишуры? - тихо спросил Колычев.
– А… Елизавета Меркурьевна? Жена ваша? - уже сдаваясь, спросил Бушмакин.
– Елизавета Меркурьевна произнесла по этому поводу те самые слова, которые я только что вам процитировал, - витиевато сказал Колычев.
Коля пришел домой и без сил повалился на диван. Маша вытащила у него из-за пояса кольт, положила на подоконник. В дверь заглянул Ганушкин, вслед за ним - Тая.
– Вот какое дело, - сказал Ганушкин виновато. - Я, конечно, понимаю, но жизнь - она свое берет. Ты, Маша, сказала уже?
– Нет, - Маша отрицательно покачала головой. - Ему не до меня…
– Что такое? - безразлично спросил Коля.
– Да исполком комнату Бирюкова решил вам отдать, - выпалила Тая. - Вот радость-то!
– А Егор Кузьмич намекнул мне, что у них с Таей ожидается прибавление семейства, - улыбнулась Маша.
– Ну и берите эту комнату! - почему-то обрадовался Коля. - Нам она все равно ни к чему.
– А если у вас дети будут? - неуверенно сказал Ганушкин.
– У нас? - грустно произнесла Маша. - Вы, как говорила одна моя знакомая дама, с меня смеетесь!
– Ни к чему нам дети, - буркнул Коля. - Пока ни к чему, - поправился он. - Вот построим новое общество - тогда.
– Бабы - они при любом обществе хотят рожать, - саркастически заметила Тая.
– Будет, будет тебе, - оборвал ее Ганушкин. - Лучше скажи спасибо Николаю и Маше и айда - им отдохнуть надо.
– Покой нам только снится, - вздохнула Маша.
Ганушкины ушли. Маша села рядом с Колей на диван:
– Когда мы последний раз виделись, горе мое?
– Позавчера, кажется, - виновато сказал Коля. - Или нет?
– Господи, - Маша погладила его по голове. - Я все время задаю себе вопрос: зачем мне такой муж, как ты? Есть будешь? - Она открыла деревянный, некрашеный шкафчик, поставила на стол хлеб, картошку и лук. Коля подошел к столу, отломил кусок хлеба.
– Ты на меня обиделась? Когда я о детях сказал?
– Нет. - Маша отвела глаза. - Я понимаю…
– Обиделась, - кивнул Коля. - Ты вот что пойми: меня могут убить в любую секунду. Я знаю, что слабая женщина сказала бы: "Умрешь ты, останется твой сын, твое продолжение". А ты что скажешь?
– "Женщина для мужчины - цель. Мужчина для женщины - средство", - процитировала Маша. - Так утверждал, один философ.
