Меньше всего их обоих интересовал сейчас Бестужев, но Павел ответил:
— Принял меня, выслушал… Он доволен. Доволен, что вывели из строя агентов Версаля…
— Тут заслуги моей нет, слава Богу!
— …а бумаги, добытые Надеждой Кирилловной, раскрывая двойную игру Лестока, помогут доказать вице-канцлеру свою правоту перед Государыней и повысить его кредит.
Наталья усмехнулась.
— Что ж, он так-таки и раскрыл сразу перед вами свои карты?
— Нет, но о некоторых вещах нетрудно догадаться.
— Вы очень неплохо осведомлены о положении дел в столице для человека, несколько лет подвизавшегося вдали от мира…
— Не стоит насмехаться, Наталья Алексеевна! Добиваясь встречи с главой внешней политики России, я был бы полным дураком, если б сам не разобрался, насколько было возможно за столь краткий срок, во всей этой кухне.
— Когда же вы успели?
— А сие не так уж и сложно! С Бестужевым, кстати, разговаривали мы довольно долго и совершенно понравились друг другу. Он просил передать, чтобы вы ничего не опасались, что покровительство графа Разумовского…
— «Ничего не опасались»?! — вскрикнула Наталья, перебивая. — Несколько дней назад арестовали моего брата, и что мне теперь чье бы то ни было покровительство!
— Арестовали?!
— Да… я так думаю. Воинская команда крутилась возле наших мест, да и…
Наталья не сдержалась, вновь расплакалась.
— А вот теперь и я… — произнесла она через минуту совсем другим уже тоном, в котором Павел уловил нотки отчаяния и призыв о помощи, — теперь уже я спрошу у вас, Павел Дмитриевич… что же мне делать?
— Главное — не отчаиваться, — мягко ответил он, — мы что-нибудь придумаем…
Глава одиннадцатая
Дочь и отец
Подъезжая к дому Натальи, Павел нервничал все сильнее. Он и вспомнить не мог, когда в последний раз испытывал подобную робость. «Как же так? — не укладывалось у него в голове. — Как же это?..»
Маша была спокойна. Ничто внешне не предвещало никакого волнения. Тишина и спокойствие… хоть и спокойствие застоявшейся воды, в которой много всякой мути. Но сейчас это даже хорошо, — очень хочется отодвинуть подальше часы новых волнений, о которых возвещает предчувствие…
Петруша быстро оправлялся, он приходил к возлюбленной, долгие часы проводил в ее комнате, но странное дело… У обоих словно исчезли из памяти все слова. Часы протекали в полном молчании. Маша, сидя у окна, склонялась над пяльцами или вязанием. Петр подолгу не отрывал от нее глаз, думая о чем-то. Она в ответ поднимала на него взгляд, ласково улыбалась, и вновь опускала глаза на свою работу, а Петруша старался угадать ее мысли… И хотя им было очень хорошо вдвоем, но обоим почему-то, особенно Маше, чувствовалось, что есть что-то болезненно-тяжкое в их положении. Но говорить об этом они и не могли, да и не хотели…
Иногда Маша играла, вспоминая, как учили ее музицировать в доме Любимова во времена фавора у барышни Катеньки. Петр очень любил ее слушать, да и Наталья не отказывалась, — в этом искусстве ей до Маши было далеко.
Как раз перед появлением князя Мстиславского Маша, поддавшись уговорам Петруши, вышла в гостиную и села за инструмент. Серебристые звуки разлились по комнатам, и Наталья с Павлом услышали их, войдя в дом.
— Это она, — сказала Наталья почему-то шепотом. — Никто здесь не может играть так, как она.
— Мой дочь… — пробормотал Павел в растерянности. Он был бледен, и Наталье показалось, что руки его дрожат. В сердце девушки поднялась новая смягчающая душу волна сострадания, и она позволила себе ободрительно и даже ласково провести пальцами по кисти его руки. Он сразу же уловил все, скрытое в этом осторожном жесте, и безо всякого смущения пожал ей руку. Наталья спросила:
— Вы скажете ей?..
— Нет… нет, только не сейчас!
— А если она догадается? Ведь я-то догадалась…
— Она так похожа на меня?
— Сами увидите. — Наталья отворила дверь в гостиную.
Когда она вошли, Маша уже закончила играть и обернулась. Увидев входящих, вежливо поднялась. И Павел едва сдержался — он увидел сейчас перед собой молоденькую Варвару Любимову, женщину, любившую его когда-то пылко, отчаянно, которую сам-то он любил, как и многих — на денек да часок… Пригляделся. Она — и не она. Есть в этой девушке многое, чего в Варваре не было. И обаяние Машино, сильнее красоты завораживающее — это было от него. И некая сила, безошибочно угадывающаяся в таком тихом и хрупком существе — тоже от него. И внешнее сходство тоже было, хоть и уродилась Маша в мать… Наталья взволнованно представила их друг другу. На Машу, кажется, князь Мстиславский впечатления не произвел…
Подошло время обеда. За столом Наталья усадила их друг против друга, чтобы отец мог смотреть на дочь. Маша тут же углубилась в свои мысли, никого не замечая, тем более — чужого человека. Белозеров же заметил жадный взгляд этого чужака, устремленный на его невесту. Он вспыхнул, послал князю красноречивый негодующий взор и… едва не поперхнулся. Обожаемые им Машины карие глаза увидел он на мужественном, приятном лице Павла Дмитриевича. И не страстным был взгляд этих глаз, а нежным. И чем-то очень смущен был Павел Дмитриевич. Петр едва не поперхнулся, уткнулся в тарелку, принялся что-то вяло жевать. И то и дело вскидывал взгляд на Мстиславского. Наталья все это замечала. Ей было тревожно…
После обеда Петруша уловил мгновение и перехватил Наталью, когда она уже собиралась выходить. Коротко, без вступлений, задал ей мучивший его вопрос:
— Кто этот господин? — понятно, что не только об имени спрашивал.
Наталья вскинула голову, и Петруша с некоторым трепетом и досадой ощутил, что даже побаивается эту девочку…
— Это князь Павел Дмитриевич Мстиславский, — прозвучало с некоторым вызовом, — друг мой…
У Петруши ком в горле встал.
— А что… что за человек? Этот… друг твой?
— Кажется, Петр Григорьевич, — медленно выговорила ему девушка, — вы уже давно потеряли право задавать мне подобные вопросы.
— Да, — согласился Белозеров, — но если он твой… твой друг, то почему так смотрит на мою невесту?! — вырвалось у него страстно.
— Как смотрит? — притворно удивилась Наталья. — Я не заметила…
Поручик ощутил себя полным дураком.
— Я… — запинаясь, пробормотал он. — Наташа… Прости…
Он рассеянно дотронулся до ее руки и собирался было уйти. Наталье стало его жаль.
— Он не причинит тебе хлопот, — уверила она Петрушу. — Он мой — слышишь: мой! — гость в моем доме.
Петр посмотрел ей в глаза. Вдруг он ощутил чувство огромного облегчения оттого, что Наталья увлеклась этим человеком: это было видно невооруженным глазом. И выпалил:
— Но они так похожи!
— Похожи? — Наталья разыграла недоумение.
— Да, Маша и… этот господин. Главное, глаза… Неужели ты не заметила? Наверное, — совсем потерявшись, несчастно вымолвил Петруша, — мне показалось…
— Наверное, — улыбнулась Наталья.
— Что вы намерены делать? — спрашивала она через некоторое время Павла Дмитриевича.
— Ехать в Любимовку! — отрезал он. — Причем, завтра же, с рассветом. Эта девушка… она удивительная. Никак не могу поверить, что у меня есть дочь. Не думаю, что смогу исправить зло, ей причиненное. Но сделаю все, что в моих силах. Я вырву у Степана вольную для нее, чего бы мне это не стоило!
— Степан Степанович лежит, разбитый параличом, — мягко напомнила Наталья.
— Ах, да. Но все равно я поеду…
Тут на лице ее он заметил странное выражение. Казалось, Наталья вдруг совсем перестала его слушать… И, действительно, она о другом сейчас думала. Потом глаза ее возбужденно заблестели.
— Знаю… знаю, что сделать, чтобы разузнать о брате.
— И что же это? — подивился Мстиславский.
— О нет! Я все сделаю сама, с Сенькой…
Павел пристально смотрел на нее. Он не сомневался, что пылкая красавица задумала какое-то сумасбродство.
— Я должна отправиться в Петербург! Решено…
— Может быть, — любезно осведомился Павел Дмитриевич, — речь идет об играх с Тайной канцелярией? Я угадал, сударыня?
Наталья молчала.
— В таком случае, — заявил Павел, с нежностью глядя на нее, — я не отпущу вас в столицу!
— Но…
— О, как вы изумились! Избаловали вас, Наталья Алексеевна… Но теперь я вас, голубушка, оберегать стану и глупить вам не позволю… в том, конечно же, случае, если вы мне окажете честь, согласившись стать моей женой.
— Боже мой! — Наталья была ошеломлена. Павел принялся целовать ее руки.
— Как же вы… так неожиданно… — растерялась девушка. — Так… скоро.
— Наверное, я должен был сделать это раньше. Я убежден, совершенно убежден, что мы встретились для того, чтобы стать единым целым… для того и родились на свет. И вы, простите, моя драгоценная амазонка, без меня пропадете… Однако мне нечего предложить вам. Вряд ли удастся вернуть мое именье… Только одно я и могу вам отдать — свою любовь. Я люблю вас! Наташа… Я люблю тебя.
