Вот и сейчас, едва только ирбис поравнялся с "Кирасирами", как тут же угадил колесом в выбоину. Машину хорошенько тряхнуло, да так тряхнуло, что дальнейшая тряска показалась Кочевнику сущей ерундой. Семёнов сидел и молча костерил этот "осколок старины", поездка по которому стоила ему прикушенного языка. А потом ему стало смешно. И он рассмеялся, вызывав мимолётную озабоченность майора, бросившего недоумённый взгляд через зеркало заднего вида.
– Язык прикусил. Хорошо что несильно, – сказал Семёнов на невысказанный вопрос майора. – Давно я себя так глупо не чувствовал.
– Эх, – виновато выдохнул майор Мосцевой, – надо было мне всё-таки в объезд. Это минут двадцать-тридцать где-то.
В ответ Кочевник лишь посмеялся. Его позабавило, что какая-то старая дорога вызвала в нём столько эмоций. Даже мысли о насущных делах отступили на задний план. И появилось зыбкое ощущение мирного времени, когда какая-нибудь ерунда, не стоившая по существу и яйца выеденного, вдруг начинала казаться проблемой.
Подметив повышение настроения полковника, майор поспешил поддержать его шутливым рассказом о военном городке, который был целью их поездки. Рассказчик из майора вышел неплохой, Семёнов благодаря ему составил некоторое впечатление о внутренней кухне здешнего гарнизона.
Наконец ирбис притормозил у высокого бетонного забора, какие обычно ограждают все воинские части, дислоцируемые в городах. Во время войны жизнь в гарнизонах не прекращалась, в казармы пребывало пополнение, из которых формировались маршевые роты для кадровых частей: резервистов как правило отправляли сразу на фронт, если их боевая подготовка сохранялась на высоте; из новобранцев формировали учебные роты и батальоны, из-за чего в гарнизонах зачастую получались дублирующие полки с теми же номерами, что и находящиеся на фронте.
Из будки КПП вышел молодцеватый унтер, козырнул и с тоской проверил документы водителя и пассажира ирбиса. Вновь козырнув, он махнул рукой чтоб открывали ворота. Майор уверенно пропетлял по узким, очерченным побелёнными поребриками, дорогам и остановился у жёлтого двухэтажного кирпичного здания, бывшего в мирное время учебным корпусом. Раньше здесь проводились лекционно-демонстрационные занятия с личным составом 1-го полка 1-й стрелковой дивизии. Теперь жёлтый корпус, стоявший обособленно за спортгородком, занимала войсковая часть 977-316.
По словам Мосцевого, среди пехотинцев 1-го полка, в/ч со странным номером порождала немало вопросов и сплетен. Причину майор видел в том, что в жёлтом корпусе обитали преимущественно штаб-офицеры, бывало, наведывались в него и генералы, а вот простого подпоручика или прапорщика встретить там удавалось крайне редко, что лишь добавляло "соседям" ореола таинственности. Случалось, появлялись в корпусе группы унтеров и солдат "разнузданного" вида, щеголявших с боевыми орденами и красными или жёлтыми нашивками. Вся их "разнузданность" касалась вольной трактовки правил ношения формы одежды, что временами искушало дежурных по полку, выражаясь приличным языком, поставить наглецов на место в чётком соответствии с уставом. Впрочем, как рассказал майор, далеко не каждый полковой офицер или унтер спешил цепляться к "соседям", у многих верх брало благоразумие или нежелание лезть в чужое хозяйство, тем более когда нарушители – фронтовики. Но благоразумие и осторожность коснулись не всех. Собственно, после первой же попытки приструнить "соседских нерях", рвение гарнизонных офицеров пропало вчистую. Некоего ретивого капитана, фамилию которого Мосцевой умолчал, вздумавшего вздрючить "не своих", прервал он сам, проходя в тот момент мимо. Прервал и очень вежливо пригласил в гости. В жёлтом корпусе он как мог доходчиво объяснил капитану, что соваться с придирками к чужим подчиненным, по меньшей мере, некрасиво, даже если они носят пехотные эмблемы и пребывают на территории славного давними боевыми традициями 1-го стрелкового полка. Однако капитан оказался на редкость непонятливым, за что и поплатился. Пришлось копнуть его послужной. Выяснилось, что не в меру ретивый офицер провёл два месяца на фронте в самом начале войны, чем весьма впечатлился и воспользовался первой же возможностью перевестись на тыловую должность, где с тех пор и пребывал, рос в чинах и совершенно не рвался обратно на фронт. Но на фронт его всё-таки отправили – вместе с маршевой ротой, ведь в действующем 1-м стрелковом полку остро не хватало офицеров.
Распрощавшись с весёлым майором, Семёнов подошёл к крыльцу жёлтого корпуса, по пути ответив на салютование кучки чего-то или кого-то ждавших унтеров, мимоходом взглянул на табличку "в/ч 977-316" и с усмешкой открыл дверь. В здании с недавних пор разместился возглавляемый генерал-майором Красновым отдел, который его обитатели между собой называли "Охотничьим". В отделе по штату числилась едва ли дюжина офицеров и долго они тут не задерживались, стремясь поскорей перевестись в "охотничьи" группы. По сути отдел являлся одновременно и штабом, и перевалочным пунктом для бойцов, которых перебрасывали через столицу. Левое крыло жёлтого корпуса было отведено под казарму, где и размещали унтеров и солдат. Однако в казарме они только ночевали и хранили свои немногочисленные пожитки. Днём они пропадали в городе, тратя боевые и наградные, или приударяли за местными барышнями, а бывало, и за вдовами, не появляясь в казармах и ночью.
Сам Краснов появлялся здесь нечасто, но сегодня он вынуждено покинул свою "укромную нору" – объект Л14/6 по вызову в штаб-квартиру Главразведупра. Решив все намеченные вопросы с генералом Хромовым, он наведался и в мозговой центр "охотников", заодно вызвав к себе Семёнова.
– Господин генерал-майор не велел его беспокоить, – с усталостью в голосе сообщил дежурный по отделу капитан, судя по покрасневшим глазам, не спавший около трёх суток.
– Передайте, что прибыл Кочевник. Он меня ждёт.
Капитан снял трубку внутреннего телефона и не успел толком доложить, как был прерван на полуслове.
– Есть, пропустить! – сказал он и повесил трубку. – Проходите, господин полковник.
Семёнов взошёл по лестнице на второй этаж и свернул налево, где в самом конце коридора размещался кабинет генерала. Постучал в дверь и вошёл с уставным "разрешите!"
Краснов показал рукой на стул и, быстро дописав резолюцию на рапорте, с хлопком закрыл папку.
– Дима, вот ей-богу! Ну нельзя же так на меня вытрещаться! – с улыбкой произнёс он, приподнимаясь и протягивая руку.
– Давно вас не видел, Пётр Викторович, – Кочевник стиснул ладонь, отметив, что "старику" изменила его всегдашняя сдержанность, выглядит он не то чтоб раздражённым, но наэлектризованность в нём ощущается.
– Тебе ли жаловаться? Вон Хельга скоро совершенно одичает в Пустошах. Похоже, она совсем там обжилась. Даже уже не спрашивает, до каких пор ей там торчать.
– А и в самом деле, – Семёнов положил на стол фуражку и поймал взгляд "старика", – долго ей там ещё дикарствовать?
Краснов хитро прищурился и пожал плечами, задумчиво уставившись в противоположную от окна стену. Кочевник проследил его взгляд и зацепился глазами на плакате со схемой осколочно-нажимной мины. Под плакатом стояла остеклённая тумба с учебным макетом мины с пропилом в округлом корпусе, обнажавшем её внутреннее устройство. Судя по другим плакатам, в кабинете некогда размещался лекционный класс по сапёрно-инженерной подготовке.
– Боюсь, ей там долго ещё обретаться, – ответил Краснов, словно только сейчас услышал вопрос Кочевника.
– Неужели сдвиг наметился?
– Сдвиг?… Пожалуй, да. Это можно назвать сдвигом.
Семёнов замер. Со стороны казалось, что он зачарованно пялится на тулью собственной фуражки, будто увидал её впервые. Он не хотел давать волю надежде, вдруг пробудившейся от осознания, что в их самом главном в этом мире предприятии наметилась долгожданная подвижка.
– Представляю себе ход твоей мысли, – на губах Краснова заиграла лукавая полуулыбка. – Ты знаешь, я не люблю, когда тянут резину, поэтому не стану больше интриговать. Итак… Хельге удалось кое-что нащупать. Это "кое-что" пока что на уровне предположения, но… сам понимаешь! Как говорится, курочка по зёрнышку – весь двор в дерьме…
– Что за предположение, Пётр Викторович?
– Если кратко, то дело обстоит так: через наших друзей хъхуров удалось выйти на одно далёкое хъхурье племя, которое торгует с ещё одним далёким племенем. Так вот, по поверьям того племени, где-то глубоко в Пустошах есть некая священная гора. Они называют её Горой Дороги В Истинный Мир. Ничего себе названьеце, да? Хельге удалось узнать, что в последний раз Гора пробуждалась тридцать лет назад.
– Значит…
– Именно! – перебил Краснов. – Очень уж похоже на то, что мы ищём. Хельга сразу смекнула, что Гора имеет отношение к Ключу.
