– Даже во время великих крестовых походов в благословенную Палестину многих славных рыцарей Господних сопровождали в трудах тех нелёгких их благородные жёны! И не менее благородные подруги! – непреклонно вещал Лефорт, очарованный Санькиной красотой и непосредственностью – сразу и навсегда…
Москву на время предстоящей баталии воинской Пётр оставил на попечение верного Фёдора Ромодановского. Егор до возвращения из Азовского похода также переподчинил всех своих сотрудников, остающихся в городе, под твёрдую и бестрепетную руку князя.
– Фёдор Юрьевич! – душевно просил Егор при личной их встрече-беседе. – Главное – за стрельцами смотри внимательно! Очень тебя прошу! Бди неустанно! Назревает там что-то нехорошее – навроде простудного гнойного фурункула… Мои люди тебе подробнее расскажут. А ты, князь, их (сотрудников-то моих) понукай чаще, пинай без стеснения своими сапогами, если будут лениться: пусть внимательнее смотрят за слободами стрелецкими. По осени мы с Петром Алексеевичем обязательно вернёмся, подчистим там всё – в этом запущенном гадюшнике – не дожидаясь, когда змеи жалить начнут…
Караван шёл речной гладью ходко, без продолжительных и нудных остановок. Заранее проверенные и тщательно отремонтированные струги, баркасы и каторги почти не протекали, запасных вёсел – взамен ломающимся от усердия сытых гребцов – было изготовлено в достатке. Проплыли по светлой и приветливой Оке, вышли в полноводную, благородно-тёмную Волгу, не причаливая, миновали Казань. За Самарой началась вольная степь, навалился нешуточный сонный зной, ещё через пять дней спустились до Царицына, несуетливо пристали к голому и неприветливому берегу.
Четверо суток без устали перетаскивали пушки и мортиры, порох, заряды и прочие грузы к городку Паншино, разбитому на высоком берегу Дона.
– Обязательно здесь надо рыть канал! Широкий, глубокий, настоящий! – настойчиво советовал Лефорт. – Чтобы можно было прямо из Москвы доплыть до самого Стамбула турецкого…
– А что ж, и выроем, Бог даст! – уверенно пообещал Пётр, смахивая обильный пот со лба: он наравне с солдатами нёс за плечами плотный мешок, заполненный огневыми припасами и чугунными ядрами. – Вот возьмём Азов, в Керченском проливе отстроим крепостницу крепкую, надёжную, тогда и выкопаем, ужо…
На бескрайних паншинских складах наблюдался образцовый порядок: амбары и схроны были под самые крыши заполнены мешками, рогожными кулями, бочками и бочонками, всюду были выставлены серьёзные караулы, в незначительном отдалении вились весёлые дымки полевых кузниц, восточнее складов паслись стреноженные табуны сменных лошадей.
– Молодцы, обрадовали! Потешили мне душу! – как заведённый повторял Пётр, осматривая Паншинский городок и без устали похлопывая по хлипкой спине и тощим плечам боярина Тихона Стрешнева, ведавшего всеми кормовыми припасами для нужд армейских. – Кстати, Никитьевич, кто тут у нас числится в поставщиках? Наградить требуется всех – по их знатным заслугам! Дабы и другим был пример доходчивый! Ну, Тихон, друг любезный, назови нескольких, вспомни! Всех-то и не надо, только самых крупных и надёжных…
– Дык, господин Бом Бар Дир, тут и вспоминать нечего! – торопливо тараторил худенький и подвижный Стрешнев, очень похожий из-за своей тощей козлиной бородки на обычного думного дьячка. – Сейчас у меня всего два надёжных подрядчика: его Превосходительство генерал Лефорт и Бровкин Иван – тесть охранителя вашего, Меньшикова Александра Даниловича. Остальных-то мне и даром не надо, вороватые уж больно, скользкие…
Пётр глухо закашлялся от неожиданности, обернулся и недоверчиво, по очереди, внимательно оглядел с головы до пят Лефорта и Егора, стоявших за его спиной, проговорил со значением:
– Ну-ну, добрые соратники! Благодарю вас, конечно, за службу справную! Но потом – ещё поговорим, родные, ох, поговорим! – развернулся и широко зашагал, размахивая длиннющими ручищами, в сторону своего шатра, разбитого на краю высокого мелового утёса, нависающего над Днепром-батюшкой.
Лефорт ободряюще подмигнул Тихону – чем и ограничился, мелко засеменив вслед за уходящим царём, Егор же задержался на минуту-другую и строго спросил у Стрешнева, имевшего от всех этих поставок более чем приличную долю:
– Надеюсь, Тихон Никитьевич, с бумагами-документами у тебя всё в полном порядке?
– Голодный комар носа не подточит, Данилыч! – истово заверил его столбовой боярин, он же – деловой компаньон. – Всё, как ты учил, бумажка к бумажке: запрос – ответ, предложение – решение, опции всякие.
И эти… как их… оферты… Короче говоря, все правила этих, как их…
– Тендерных торгов, – подсказал Егор.
– Да, условия тендерных торгов соблюдены полностью…
Егор, сознательно не торопясь, шёл к царскому шатру и вдумчиво рассуждал про себя:
«Как было Лефорту отказать? Он мужик хваткий, хоть и строит из себя не пойми чего… Сразу же просёк ситуацию: где монополия – там и деньги серьёзные, где конкуренция – там один головняк безденежный. Естественно, подмяли под себя все поставки лакомые… Но ведь поставлено всё необходимое, в конечном итоге! Да, прибыль нажили приличную, не шутейную вовсе, но и государственное дело завершили безупречно: продовольствия и всего прочего – на два таких похода хватит! У меня теперь семья: молодая жена, дети пойдут скоро, расходов прибавится… Что ж теперь, каждую полушку-копейку выпрашивать у царя? С другой стороны, и зарываться так не стоит… Чего-то меня понесло вдруг. Слова эти – из других Времён: „оферты“, „тендеры“, „опции“. Когда в Ливии месяц в госпитале провалялся – с малярией, начитался всяких умных книжек экономических – на свою голову, блин горелый! Вот и прилипли эти словечки высокоумные… Не, осторожней надо быть, смотреть тщательней – за своим лексиконом и повседневным поведением…»
По Дону войска уже поплыли на судах свежей, воронежской постройки. С Санькой Егор виделся по нескольку раз за день, но только издали: вежливо махали друг другу руками, перемигивались, иногда даже перебрасывались приветственными фразами. Что тут поделаешь, Указ царский строго запрещал: «Сёстрам милосердным во время потех воинских вступать в особые отношения с мужеским полом – под страхом плетей, каторги и полного бесчестия…» Что-то подсказывало Егору, что Пётр в этот раз совсем и не шутил, более того, даже будет рад, если хоть кто-нибудь нарушит данный запрет…
Погода тогда установилась просто чудесная: яркое жёлтое солнце – но без убийственной колючей жары, мягкий речной воздух, разливающий небесную негу во всём теле, звёздно-чёрные ночи, полные сладкой истомы и загадочного пения никогда не унывающих южных цикад…
День за днём дружная цепочка из пушечных кораблей, стругов, брандеров, галер и казацких ялов, выстроенная в прерывистую кривую, проплывала мимо знаменитых старинных казачьих городков, разбросанных по многочисленным солидным донским островам и крохотным островкам. Вскоре в утренней нежно-розоватой дымке показались и редкие белёсые дымки Черкасска. Сразу стало понятно, что и здесь не теряли времени зря: высокие и солидные дубовые стены крепостного прямоугольника, берега, закрытые свежими плетёными изгородями, из-за которых угрожающе высовывались жерла мортир и картечных пушек…
Ещё через сутки с небольшим, окончательно убедившись, что отставших и потерявшихся нет, флот неуклонно двинулся дальше – непосредственно к Азову, через одну из многочисленных и широких проток речного устья.
– Честное слово, господин полковник, не знаю, где мы сейчас плывём! – делился с Егором своими переживаниями лоцман Кузьма Титов – из потомственных казаков астраханских, третьего уже поколения: – Устье гуляет почти каждую весну, как хочет! Ещё четыре года назад этот рукав назывался Койсогой. По местным понятиям – «очень глубокий и широкий». А сейчас? Видишь – сплошные камыши, высокие, разноцветные… Не, надо срочно возвращаться и плыть по основному руслу ещё версты три с половиной. Похоже, что знатно «откочевал» прошлой весной этот Койсогой к югу…
В ту тёмную южную ночь, когда русский речной караван, развернувшись на сто восемьдесят градусов, тронулся обратно – в поисках судоходной речной протоки, Егору удалось, наконец-таки, встретиться с собственной женой.
Широкая и неповоротливая царская баржа (ещё старой, «доворонежской» работы, но очень прочная и устойчивая) всё-таки умудрилась сесть на речную мель: неожиданный сильный удар, всё и вся летит куда-то, звон бьющейся посуды, треск рассыпающейся мебели, жалобные стоны и всхлипы пострадавших и ушибленных.
Струги, неизменно следующие за баржей, тут же попытались затормозить и отвернуть. Кому-то это удалось, кому-то и нет…
Два плавсредства – с Сёстрами милосердными на борту, успешно оплыли баржу по противоположным сторонам, а вот третий, центровой струг, где и находилась Санька – Главная Сестра, успешно и крепко впечатался в высокую баржевую корму. Новый могучий удар, опрокинутые масленые светильники, зажжённые в спешке после первого удара, коварные невысокие языки огня, слегка прыгающие по толстым персидским коврам и деревянной обшивке старой баржи, как результат конечный – сильный пожар, всеобщая паника, ночь…
