А ещё через неделю из Азовской крепости прибыл парламентёр – с белым платком в одной руке и пергаментным свитком в другой. Прочитав послание, царь скорчил недовольную гримасу, нахмурился, велел посланнику прийти за ответом следующим утром, а сам тут же созвал всех генералов и высших офицеров в свой шатёр – на экстренный военный Совет.
Пётр поднялся со своего раскладного стула, внимательно и печально оглядел верных соратников, объявил – слегка расстроенно:
– Турки хотят сдать крепость! При условии, что мы всех их выпустим – с оружием и знамёнами… Улыбаетесь, смотрю? Рады? Что, уже навоевались? А я вот – нет! Госпожа Главная Сестра! – обратился к Саньке, которую неожиданно для всех тоже пригласил на Совет. – Расскажи, что у нас с потерями. Сколько мёртвых, раненых?
– Всего умерло, господин Бом Бар Дир, двести сорок пять человек: большинство от полученных в бою ран, несколько – от болезней, – совершенно невозмутимым голосом, будто с младых лет участвовала в государственных делах и Советах, ответила Санька, посматривая в основном только на Егора. – Казаков, ранненых в схватках с татарской конницей, – четырнадцать. Флотских людей – девять. Армейских – четыреста пятьдесят девять. Но очень много больных и хворых, порядка шестисот человек.
– Шесть сотен больных? – удивлённо нахмурился царь. – Чем страдают? Может – притворяются, чтобы избежать тяжкой лямки солдатской?
– Нет, не притворяются, Пётр Алексеевич! – мимолётно и строго улыбнулась Санька. – Желудками все страдают, поносом кровавым. И всё из-за того, что чистоту не соблюдают! Вот я намедни, третьего дня, читала Воинское Уложение. Много чего там предусмотрено из того, что солдат должен иметь с собой в походе, упомянуты даже косичка накладная и смесь пудры с мукою ржаной. А вот мыла обычного нет в том подробном перечне! Отсюда и грязь, а где грязь – там и болезни! – смущённо покосилась на Егора, чуть покраснела и добавила: – А мыло-то – вещь очень даже полезная…
– Дельно говорит Александра! – загудел бас Гордона. – Дельно! Надо мыло держать в войсках. В порядке обязательном!
– Мыло? – брезгливо передёрнул плечами Пётр, сам никогда не отличавшийся трепетной любовью к чистоте. – Если на всех служивых людишек мыло в Англии закупать, никакой казны не хватит!
– Если будет надо, то и мыловаренный заводик поставим на Москве! – мягко заверил Лефорт, предварительно перемигнувшись с Егором. – Ворвани-то в Архангельске – с избытком значительным…
– Ладно, коммерсанты ушлые! Перемигиваются ещё, морды… – недоверчиво покачал головой царь. – Потом поговорим про то. А сейчас – по делу. Главная Сестра нам только что доложила, что потери в армии и флоте – совсем копеечные. Так с чего нам войну прекращать, турка с почестями и знамёнами выпускать из крепости?
– Точно, Пётр Алексеевич! – горячо поддержал Головин. – Либо пусть сдаются – вместе со всеми знамёнами, пушками, ружьями, ятаганами – и следуют в Сибирь, либо – штурм кровавый и беспощадный! Хоть прямо завтра! Шпагу из ножен, и – Форверст!
– А у меня подкоп почти готов, – негромко похвастался Лефорт. – Дней пять-шесть, и можно будет порох заносить…
– Брандеры давно уже подготовлены! – сообщил Гордон. – Только и ждём, что герра Франца. Чтобы рвануть – одновременно…
На том и порешили: сообщить утром турецкому парламентёру, что принятие решения откладывается на неделю, мол, царь отъехал в Черкесск – баню посетить тамошнюю. А по прошествии этого времени взорвать всё, что только можно взорвать, и посмотреть – что, в конце концов, получится из этой задумки…
– До чего же все мужчины кровожадные! – неодобрительно покачала головой Санька, но вступать в спор благоразумно не стала.
Через шесть дней, сразу после торопливого завтрака, Пётр и все его ближайшие сподвижники проследовали на ближайший высокий холм, с которого открывался превосходный вид на Азовскую крепость, и, вооружившись подзорными трубами, стали ждать. Отсутствовали только Лефорт и Картен Бранд, находящиеся непосредственно на вверенных им боевых объектах.
– Что, государь, как рванёт, так сразу и двинемся на штурм? – нетерпеливо спросил Головин, нервно облизывая свои тонкие губы.
– Не суетись, Автономка, не суетись! – отмахивался от него Пётр – как от приставучей навозной мухи, неотрывно глядя в окуляр подзорной трубы. – Дождёмся, посмотрим, вот тогда и определимся…
Внезапно под крепостной стеной земля заметно вспучилась, раздался страшный грохот, от которого тут же заложило уши, над бастионом поднялся устрашающий огненный столб, во все стороны полетели крупные камни и обломки брёвен…
А ещё через полминуты крепостная стена зашаталась, дрогнула, потекла…
– Ура! – завопил Автоном. – Есть широкий пролом! Пётр Алексеевич! Давай команду на штурм решительный!
– Подождём брандеров! – после короткого раздумья решил царь. – Нам нынче спешить некуда. А басурманы пусть понервничают, бродяги…
Турки действительно не понимали, что происходит: после взрыва в крепостной стене образовался кривой пролом, но русские войска почему-то не торопились идти на решительный приступ…
– Государь, Пётр Алексеевич! – тоненько взвыл Головин. – Вон басурманы уже строительную команду направили – заделывать проём! Позволь мне…
– Ждать, я сказал!
Наконец и над речной гладью один за другим прогремели три сильных взрыва, Азовская крепость вновь скрылась в сплошном дыму, когда же он рассеялся, Санька радостно объявила:
– Восточный бастион полностью рухнул! Прямо в реку!
– На штурм! – истошно завопил Головин. – Ура! Форверст!
Пётр устало и довольно улыбнулся:
– Не требуется уже штурм! Вон, все уцелевшие стены – в белых тряпках! Сдаются турки! Без всяких переговоров и дополнительных условий сдаются…[12]
Глава двенадцатая
Утро стрелецкой казни
Ранним августовским утром войска, участвовавшие в осаде Азовской крепости, торжественно, с громким барабанным боем и развёрнутыми знамёнами, прошествовали через всю Москву и разошлись по местам постоянной дислокации. Царь в сопровождении Преображенского и Семёновского полков, проследовал прямо в Преображенский дворец, где сразу же и заперся с Егором в своём рабочем кабинете, появившемся ещё год назад благодаря рассказам Лефорта о порядках и обычаях при европейских королевских дворах, заговорил о делах насущных:
– Не будем времени терять понапрасну на всякие бестолковые балы и праздничные пирушки. Я, Алексашка, уже твёрдо и окончательно решил: по весне обязательно отправимся в Европу – Великим Посольством. Что мы должны сделать до этого времени, чтобы отбыть со спокойным сердцем? Давай, перечисли мне всё сразу! Только не забудь – важного чего…
– Перво-наперво, – осторожно начал Егор, – надо обязательно закрепить победу Азовскую. Предусмотреть деньги на ремонт крепости, на обустройство Керченского пролива и на рытьё канала судоходного – между Волгой и Доном…
– С этим всё понятно! – нетерпеливо перебил Пётр. – Распорядишься потом, чтобы завтра собралась большая Дума. Чтобы съехались все толстозадые и важные, бояре то бишь… Ну, и наших скликай, сподвижников и соратников! Продолжай, охранитель!
– Второе, мин херц, это полки стрелецкие… Алёшка Бровкин выехал нам навстречу, успел мне доложить вкратце. Очень серьёзные дела намечаются, надо пресекать – без всякой жалости! И письма имеются перехваченные: от стрельцов – к Софье и в сторону обратную…
– На завтрашний вечер, когда закончится большая Дума, пригласи для тайной беседы князя Фёдора Юрьевича! – подумав, велел царь. – И твои пусть будут – Василий Волков и Бровкин Алёша. Почитаем эти письма, ужо… Что там ещё?
– К весне надо будет подготовить пару твоих, мин херц, двойников…
– Как это – двойников?
– Ну, таких мужиков – из простых, понятное дело, которые внешне похожи на тебя: лицом там, фигурой. Одного оставим на Москве – для всеобщего непонимания. Второго возьмём с собой, в Европы… Вдруг опять появятся наёмные убийцы? Вот пусть и убивают этих мужиков, думая, что это ты, государь…
– Это – твои дела, охранитель! – небрежно отмахнулся Пётр. – Делай, как знаешь… Всё у тебя, надеюсь?
– Одно только дело осталось! – тяжело вздохнул Егор. – Это касается, Пётр Алексеевич, сынка твоего, Алексея…
– А с ним чего приключилось? Заболел, что ли? – нахмурился царь, не испытавший, впрочем, к своему отпрыску никаких чувств нежных. – Так лекарей хороших отряди к нему!
– Не в том дело, мин херц…
– А в чём тогда?
Егор задумчиво взлохматил на затылке свой огненно-рыжий парик:
– Алексею уже шесть лет, большой уже мальчик… В этом возрасте дети всё впитывают в себя, что вокруг них. А что (и кто?) сейчас вокруг царевича? Попы да Лопухины. Те и другие – жадны без меры до власти и денег. Нашепчут они на ухо мальчишке всяких знатных гадостей, вырастит твой сынок злобным волчонком, зубастым, ненавидящим отца своего…
