Струги, неизменно следующие за баржей, тут же попытались затормозить и отвернуть. Кому-то это удалось, кому-то и нет…
Два плавсредства – с Сёстрами милосердными на борту, успешно оплыли баржу по противоположным сторонам, а вот третий, центровой струг, где и находилась Санька – Главная Сестра, успешно и крепко впечатался в высокую баржевую корму. Новый могучий удар, опрокинутые масленые светильники, зажжённые в спешке после первого удара, коварные невысокие языки огня, слегка прыгающие по толстым персидским коврам и деревянной обшивке старой баржи, как результат конечный – сильный пожар, всеобщая паника, ночь…
Волей-неволей пришлось приставать к берегу…
Ночь – великая Волшебница, лучшая тётушка-фея – для всех влюблённых этой древней Планеты… Что есть Время? Что такое сто миллионов лет? Что было на самом деле, сто миллионов лет тому назад? Кто ответит? Кто? Наверняка, и там был летний чудесный рассвет, и там безудержно цвели степные цветы, распространяя вокруг, на многие вёрсты резкие и тревожные ароматы, обещающие неземное и волшебное счастье…
Нежные, чуть дрожащие, женские беззащитные губы – на грубых и обветренных, жёстких мужских губах еле сдержанный взаимный стон, несказанные – но взаимно услышанные нежные слова, шорох безжалостно сминаемой травы…
– Саша, любимый, что ты делаешь? Ведь нельзя, Указ…
– Саня, остановись…
Счастье – вещь сугубо субъективная (или, наоборот, объективная?) – в своей истиной и непреложной ипостаси.
Утром передовые суда неуклонно и планомерно забирали влево, продираясь через заросли лилово-фиолетовых камышей, жаркое солнце поднималось всё выше и выше, отставшие струги затерялись где-то – в жарком бесстыжем мареве…
Вдруг впереди опять блеснула полоска чистой серебристой воды.
– Дон-батюшка! Прорвались, слава Богу! – объявил, облегчённо отдуваясь, Титов. – Версту спустимся сейчас, а там уже и лагерь, Митишева пристань! Там этот ваш бешеный генерал, весь одетый в железо, – ждёт…
Все холмы и косогоры, попадающие в поле зрения, были покрыты одинаковыми светло-бежевыми полотняными палатками, расставленными строго по прямым линиям. Это был лагерь генерала Гордона, пришедшего сюда сушей – с пятнадцатитысячным корпусом, от Черкасска, ещё полтора месяца назад.
– Вот что значит природный немец! – уверенно прокомментировал Пётр. – Всё – прямо! Всё – ровненько!
– Мин херц! – тихонько шепнул на ухо царю Егор. – Гордон-то, он будет из шотландцев! Обидится ещё, ты в разговоре будь точнее…
– Обидится… Шотландец… Слышь, Алексашка, может, проедемся в эту Европу? Посмотрим, чего да как? Выясним, в чём там разница. Чего всё – слушать сказки замороченные? Один одно бает, другой – обратное талдычит…
– А чего, господин Бом Бар Дир, съездим, конечно, со всем нашим удовольствием! Пусть любезный тебе герр Франц наметит, спишется с тамошними государями да баронами, чтобы встретили, накормили, обогрели, приютили… Только вот одно…
– Что ещё у тебя?
– Со стрельцами надо предварительно разобраться, мин херц! Не бери лишнего в голову, государь! Там, на Москве, князь Фёдор надзирает, вернёмся – разберёмся…
Егор чётко понимал,[10] что по сути (да и – формально!) поступает совершенно неправильно: из всех исторических книг и документов было достоверно известно, что бунт стрелецких полков произойдёт именно во время годичного отъезда царя за границу, но… По всем расчётам выходило, что Санька в это время уже родит, и с детьми малыми останется одна – то есть без него. Он же в это время будет с царём за границей… В московском доме каменном, или – в новой вотчине воронежской переживут это время его жена и дети? Да какая разница – в одно место… неприглядное! Всем ведь известно, что во время бунта народного, скоротечного, кровавого – и последствия бывают самыми страшными и гадкими… И нет против них защиты никакой, хоть сколь действенной… Что уж тут говорить – про гарантии надёжные, железобетонные…
Наконец началось главное, то, ради чего они все и прибыли сюда, штурм Азова.
Крепость, надо должное ей отдать, была просто превосходна: высоченные серо-жёлтые стены, из-за которых высовывались тоненькие и изящные минареты, компактная и очень аккуратная (французы проектировали – мать их французскую!), с возможностью приставать серьёзным кораблям и лодкам легкомысленным – прямо к низким и высоким крепостным причалам, предусмотренным заранее.
– Просто идеальная красавица! – искренне, как маленький пятилетний ребёнок, громко восхищался Гордон, даже в тридцатиградусную жару надевавший на себя фамильные стальные латы. – Такую и разрушать грех страшный, непростительный…
– Разрушать! – твёрдо велел Пётр. – Упорно и дельно разрушать крепость сию, как заранее и договаривались… Какое у неё, мать её, место самое слабое, а, охранитель?
– Малая площадь внутренних помещений, мин херц! – тут же объяснил Егор. – На такой территории – самое большее что можно: трёх-пятимесячный запас продовольствия и пороха содержать, не более! Вода? Да, там есть глубокие колодцы… Но не будешь сыт одной сырой водой! А порох, пули, ядра? Блокаду надо незамедлительно устанавливать! Полную, однозначную, без шуток всяких…
Флот, по приказу Петра, незамедлительно пошёл вперёд. Через сутки – под дружным огнём корабельной артиллерии – пала первая турецкая каланча, разрушенная до самого основания, из второй каланчи янычары благоразумно сами отошли, оставив нападавшим даже восемь новеньких французских мортир. Пушечные корабли, дождавшись, когда специальный десант (лучшие солдаты Преображенского и Семёновского полков), ведомый Егором, высадится на берег и разобьёт (вернее – утопит в реке) шесть толстых цепных преград, проследовали до самого моря.
После жаркого двухчасового боя турецкие галеры и фелюги, оставшиеся на плаву, спешно ретировались в направлении дальнего южного берега, скрытого плотной сиреневой дымкой… Началась полновесная блокада Азовской крепости…
На длинный и узкий остров, расположенный почти посередине Дона, напротив восточного крепостного бастиона, переправили ломовые пушки и мортиры, начали методичную бомбардировку, вскоре в Азове вспыхнули сильные пожары, речную гладь заволокло вонючим жёлто-чёрным дымом…
Убедившись, что ловушка крепко и однозначно захлопнулась, царь собрал военный Совет, прошёлся вдоль длинных столов, выстроенных в ряд на свежем воздухе – с отличным видом на морские заманчивые дали, задал три конкретных вопроса:
– Что будем делать дальше, други мои? Штурмовать сразу – без трусливых промедления и сомнений? Брать долгим и терпеливым измором? Эй, морды бесстыжие, кончайте орать хором! По очереди, холопы, талдычьте! Вот ты, Автоном, чего предложишь?
– А я чего? – обидчиво набычился Головин. – По мне так уже завтра нужно идти на лихой штурм, людишек не жалея! А вот твой охранитель призывает их жалеть… Не знаю, может, он и прав. Но если прикажешь, я – тут же… На штурм решительный! Хоть в одиночку, с одной шпагой! Погибну – так с музыкой весёлой…
– Понятно всё! – довольно и поощрительно ухмыльнулся Пётр. – Ежели дойдёт до жаркого дела – возглавишь штурмовую колонну… Герр Франц! А ты предложишь чего?
Лефорт плотоядно потёр одну ладошку о другую:
– Я вот предлагаю усердно рыть апроши[11] и подкопы! Инженеры есть дельные, пороха в достатке… За три недели подведём подкоп под северный бастион, заряд заложим – пудов сто, сто двадцать. Рванёт – просто на загляденье…
– А мы с Картеном Брандом и фон Зоммером займёмся боевыми брандерами! – объявил Гордон. – Три, а может и все четыре под прикрытием пушек корабельных подведём по реке к самой стене крепостной. Пороху заложим – сразу пудов двести…
– Верно, верно! – загорелся Пётр. – Только надо так сделать, чтобы подземный заряд и брандеры взорвались одновременно! Вот так-то оно совсем дельно будет! А ты, Данилыч, чем меня порадуешь?
Егор многообещающе улыбнулся:
– А я вот хочу гранаты новой конструкции опробовать… Первым делом ручные бомбы, оснащённые короткими зажигательными фитилями, на совесть пропитанными фосфорным составом, были розданы бойцам казачьих конных полков и сотен, приданных к основным частям в качестве надёжной охраны – от возможных набегов степной татарской конницы.
Сперва бородатые и недоверчивые казаки только непонимающе крутили головами и криво ухмылялись, но, испытав предложенную новинку в скоротечных схватках с кавалерией противника, резко поменяли своё пессимистическое мнение на прямо противоположное…
– Данилыч! Ещё давай нам этих своих штуковин! – настойчиво и слёзно просил казачий атаман Матвей Шуба. – Ох, не нравятся они узкоглазым! Бежит гололобая татарва от твоих гранат – как черти от церковного ладана!
А ещё через неделю и два дня татарская конница, понеся очередные серьёзные потери, и вовсе ушла из донских степей – откочевала куда-то на восток…
