— Почему ж тогда он называет твоего мужа отцом?
— А я почем знаю? Никакой Гас ему не отец. Муж где-то подобрал его и над ним сжалился.
Гробовщик незаметно толкнул Могильщика в бок, показав ему глазами на четыре коричневых чемодана из искусственной кожи, которые стояли у стены под обеденным столом.
— А где Гас? — спросил Могильщик.
Мулатка опять насупилась.
— Откуда я знаю. Пошел, наверное, на пожар поглазеть.
— А он случаем не за наркотиками отправился? — сделал предположение Могильщик, вспомнив карлика Джейка.
— Гас?! За наркотиками?! — Мулатка задохнулась от возмущения. — Нет у него такой привычки. Нет и никогда не было. К чему он привык, так это в церковь ходить. — Она помолчала и добавила: — Наверное, спустился в каптерку за сундуком, а его кто-то в коридор выставил.
— У Гаса, говоришь, такой привычки нет? А у кого есть? — не отставал Гробовщик.
— У Мизинца. Он героин употребляет. Я точно знаю.
— А откуда у него на героин деньги?
— Почему ты меня об этом спрашиваешь?
Могильщик перевел взгляд на перепуганного африканца.
— Что этот человек здесь делает? — внезапно спросил он.
— Это африканский вождь, — с гордостью сказала мулатка.
— Охотно верю, но на мой вопрос ты не ответила.
— Он продал Гасу ферму.
— Какую еще ферму?
— Соевую плантацию в Гане, куда мы едем.
— Твой муж купил у африканца соевую плантацию? — недоверчиво переспросил Гробовщик. — Что-то не верится.
— Покажи ему паспорт, — сказала африканцу мулатка.
Африканец выудил паспорт из складок своего балахона и протянул его Могильщику.
Могильщик не обратил на паспорт никакого внимания, зато Гробовщик взял его и, прежде чем вернуть владельцу, долго с любопытством изучал.
— Я одного не пойму, — сказал Могильщик и, сняв шляпу, почесал голову. — Откуда у вас такие деньги берутся? Твой муж на зарплату домоуправляющего покупает в Гане плантацию. Мизинец героином балуется…
— Откуда деньги у Мизинца, я понятия не имею, — сказала мулатка. — А у Гаса незаконных доходов нет. Его жена умерла и оставила ему в Северной Каролине табачную ферму, а он ее продал.
Могильщик и Гробовщик опять переглянулись.
— А я думал, его жена — ты, — сказал Могильщик мулатке.
— Да, сейчас — я, — с победоносным видом ответила та.
— Выходит, он — двоеженец?
— Уже нет. — Она захихикала.
Могильщик покачал головой:
— Везет же людям.
С улицы послышался рев моторов, пожарные машины возвращались в гараж.
— Где был пожар? — спросила мулатка.
— Пожара не было, — ответил Могильщик. — Это Мизинец дал ложный сигнал тревоги. Он хотел вызвать полицию.
Из узких желтые глаза мулатки сделались величиной с миндаль:
— Вот как? А зачем ему понадобилась полиция?
— Говорит, что вы вместе с этим африканским вождем грабили и убивали его отца.
Ее лицо приобрело землистый оттенок, а африканец, вскочив на ноги, как будто его укусила в задницу оса, начал что-то быстро лопотать в свое оправдание на непонятном гортанном английском языке.
— Да заткнись ты! — в сердцах перебила его мулатка. — Гас сам с ним разберется. Альбинос поганый! Сколько мы ему добра сделали, а он, скотина, подгадить нам норовит. Да еще накануне отъезда!
— А зачем ему было на вас наговаривать?
— А затем, что он африканцев на дух не переносит. Завидует им. У него ведь кожа ни то ни се, даром что негр.
Могильщик и Гробовщик, не сговариваясь, покачали головами.
— Давайте разберемся, — сказал Могильщик. — Сегодня ночью альбинос по кличке Мизинец дал ложный сигнал тревоги, сообщил, что горит Риверсайдская церковь, в результате чего сюда съехалась половина всех нью-йоркских пожарных и вся полиция района. Спрашивается, почему он это сделал?
— А все потому, что нефов с темной кожей не любит, — съязвил Гробовщик.
— Почему же, интересно, он невзлюбил нефов с темной кожей? От жары, что ли?
В этот момент раздался длинный, пронзительный звонок в дверь. На кнопку жали с таким остервенением, как будто пытались вдавить ее в стену.
— Кого еще черти принесли? — буркнула мулатка.
— Может, это Гас? — предположил Гробовщик. — Может, он ключ потерял?
— Если этот придурок снова пожарных вызвал, пусть лучше мне на глаза не попадается, — пригрозила мулатка.
Она вышла в вестибюль и в сопровождении обоих сыщиков поднялась по лестнице к входной двери.
Сквозь стекло они увидели наряд полиции.
Мулатка распахнула дверь.
— Чего вы тут забыли? — крикнула она.
Белые полицейские с интересом оглядывали чернокожих сыщиков.
— Жильцы жалуются, что возле дома ошиваются двое подозрительного вида цветных, — громко, с вызовом сказал один из полицейских. — Вам об этом что-нибудь известно?
— Подозрительные цветные — это мы, — сказал Могильщик, предъявляя свой полицейский жетон. — Это мы здесь ошиваемся.
Полицейский покраснел.
— Простите, ребята, — сказал он. — Наша вина: надо было сначала эти жалобы проверить.
— Бывает, — сказал Могильщик. — В такую жару мозги ни у кого не работают.
Могильщик и Гробовщик ушли вместе с полицией и отправились в сторону церкви посмотреть, что с Джейком. Но его на газоне не было. Сидевший в патрульной машине полицейский сообщил, что карлика увезли в больницу.
Пожарные уехали, но у тротуара еще стояло несколько патрульных машин: полицейские безуспешно прочесывали парк в поисках альбиноса-исполина по кличке Мизинец.
Гробовщик взглянул на часы:
— Двенадцать минут третьего. Эта история уже битый час длится.
— Бары закрылись, — сказал Могильщик. — Надо бы, прежде чем сдавать дежурство, заглянуть в Долину, ты не находишь?
— А как же Джейк?
— Никуда твой Джейк не денется. Давай-ка сперва прокатимся — посмотрим, что еще в этом пекле творится.
И они вразвалочку направились к своему маленькому черному седану. Со стороны их можно было принять за двух фермеров, которые впервые приехали в столицу.
Глава 3
В полицейский участок они вернулись только в половине четвертого утра.
А все из-за жары.
Даже в половине третьего ночи Долина, район Гарлема в низине, к востоку от Седьмой авеню, напоминала раскаленную сковороду. Асфальт нагрелся и разбух, от него в воздух подымался нестерпимый жар, а атмосферное давление прибивало этот жар обратно к земле — как крышку от стоящей на огне кастрюли.
Цветное население Долины бодрствовало даже в это время суток — в перенаселенных многоквартирных домах, в ночных барах, в борделях, вело жизнь, приправленную пороком, болезнями и преступлениями.
Над этой раскаленной сковородой в жарком, неподвижном воздухе низко стоял густой, терпкий запах шашлыка, опаленных волос, выхлопных газов, гниющего мусора, дешевых духов, немытых тел, разрушенных зданий, собачьих, крысиных и кошачьих испражнений. Запах виски и блевотины. Запах бедности — застарелый и высушенный.
Полуголые люди сидели у открытых окон, толпились на черных лестницах, шаркали взад-вперед по тротуарам, носились по черным улицам на разбитых машинах.
Из-за жары невозможно было спать, из-за разлитого в воздухе греха — любить, из-за шума — мечтать о прохладных водоемах и тенистых аллеях. В ночном воздухе надрывались, стараясь перекричать друг друга, бесчисленные радиоприемники, оглушительно визжали возившиеся на улицах кошки; тишину разрывали истерический смех, какофония автомобильных гудков, грубые ругательства, громкие споры, истошный визг поножовщины.
Бары закрылись, и пили поэтому прямо на улице, из горлышка. Мучась от жары, хлестали дешевое крепкое виски, еще больше мучились от жары и шли драться или воровать.
Могильщик и Гробовщик столкнулись с массой крупных и мелких преступлений.
Грабители вломились в супермаркет и украли пятьдесят фунтов парной говядины, двадцать фунтов копченой колбасы, двадцать фунтов куриной печенки, двадцать девять фунтов маргарина, тридцать два фунта топленого жира и один телевизор.
Какой-то пьянчуга забрел в похоронное бюро и отказывался уйти, пока его не обслужат «по первому разряду».
Мужчина зарезал женщину за то, что та «не давала, ну хоть тресни».
Женщина зарезала мужчину, который, как она уверяла, пребольно наступил ей на мозоль.
Во второразрядном ресторанчике на углу Восьмой авеню и Сто двадцать шестой улицы завязалась драка. Началась драка с того, что в задней комнате ресторана во время игры в кости один негр набросился с ножом на другого. Тот не долго думая выскочил на улицу и вооружился обломком железной трубы, которую, прежде чем пойти играть в кости, он предусмотрительно припрятал в мусорном баке. Негр с ножом, увидев, что его обидчик возвращается с железной трубой, вскочил и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, ретировался в противоположном направлении. Тогда его приятель бросился с бейсбольной битой на негра с трубой. После этого негр с ножом вернулся и пришел на помощь нефу с бейсбольной битой. Увидев, что двое напали на одного, из кухни, размахивая топором, выскочил повар, тоже негр, после чего между нефом с ножом и поваром завязалась ожесточенная схватка один на один.
