— Ну что? Все-таки определился? — с настойчивостью спрашивает Морин.
Говоря по правде, был и у него самый-самый счастливый момент, пятнадцать лет назад. Это когда его дорогая жена забрала Роберта и уехала на месяц к родителям, перебравшимся к тому времени в Австралию. Единственная измена за всю супружескую карьеру, скоротечный роман с секретаршей из отдела комплектации рекламы. Морин даже ничего не заподозрила, а он весь млел и таял, непередаваемое ощущение. Чарли хорошо помнил, как проснулся однажды в ее квартире, снаружи по подоконнику прогуливалась сорока, потом она улетела, а он провожал ее взглядом, пока она не превратилась в маленькую точку. Он помнил запах кофе. И запах ее духов, похожие на аромат земли. Он помнил, как она гладила его лицо, когда ему отдавалась. Он думал о ней постоянно, изо дня в день.
Примерно через полмесяца после возвращения Морин секретарша уволилась, нашла работу где-то за границей, и больше они не виделись. Она стала последней его любовницей, после этого приключения Чарли спал исключительно с законной женой.
— Да, конечно. День, когда ты подарила мне сына.
И снова оба увязают в неловком молчании.
— Что слышно у тебя в типографии? — наконец говорит Морин.
— Они там занимаются всякой чертовней, пидоры проклятые. Всё хотят нас запугать.
Морин вдруг вспоминает, что за все эти годы только раз была у Чарли на работе, но тогда так и не поняла, что он там целыми днями делает. Он попытался ей объяснить, но она сразу запуталась. Не то чтобы это было очень сложно, но ей неохота было забивать себе голову. Естественно, Чарли она об этом не сказала. Она понимала, что далеко не обо всем следует рассказывать, и понимала гораздо лучше, чем ее муж.
— Теперь нашли себе очередное развлечение, новые технологии им подавай. Пытаются их нам навязать. Чтобы у нас было все как в Штатах… Компьютеры. Нажимай себе на клавиши, и текст тут же выводится на страницу. Говорят, от тебя нужно только одно — не перепутать клавиши. А набор? А компоновка отлитых строк? Это же ремесло, очень тонкое ремесло, существующее уже несколько веков. И что теперь? Все давние традиции и секреты мастерства на помойку? Мы не можем допустить, чтобы эти зарвавшиеся бизнесмены все порушили. А политики им потакают. Всем главное побольше урвать. А рабочий человек для них пустое место. Но у них ничего не выйдет, наша позиция твердая.
Он замечает в глазах жены знакомое отсутствующее выражение. Он уже собирался рассказать ей о разграничении сфер деятельности, существующем на данный момент в их профсоюзе, и о накопившихся разногласиях, но слова застревают у него в горле.
— Мне нужно в комнату для девочек, — говорит Морин, поднимаясь со стула и с трудом протискиваясь между их и соседним столиком. После рождения Роберта бедра ее раздались и с годами все больше раздаются вширь, несмотря на все диеты, несмотря на тренажеры и массажеры, несмотря на пробежки и утренние зарядки. Ее фигура не желает стройнеть, сохраняя характерные очертания немолодой уже дамы, мамаши.
Мамаша. Чарли смотрит ей вслед, невольно сравнивая ее силуэт с точеными фигурками двух идущих впереди двадцатилеток, втиснутыми в черные платья. И ему невольно вспоминается тот день, когда судьба наградила Морин этим титулом — мать. Стоило ли так радоваться этому дню? И чему, собственно, было радоваться, чем гордиться? Тем, что они окончательно влипли?
Морин возвращается. Прошло уже полчаса, а заказ им все не несут. Оба умирают от голода. Чтобы хоть чем-то заполнить это голодное молчание, Чарли решает устроить жене лекцию о положении дел в полиграфической промышленности.
Он все-таки рассказывает ей про строгое разграничение среди отраслевых профсоюзов, про непреодолимые разногласия, про тонкости горячего набора и линотипы. Она все это слышала уже много раз. И усвоила одно: похоже, он в этом своем наборном цеху не напрягается, вернее сказать, не слишком и нечасто. И тем не менее, в отличие от большинства ее знакомых, деньги получает неплохие — триста тридцать фунтов в неделю. Она с раздражением замечает знакомое выражение на его лице: сейчас начнутся жалобы на безнравственных обидчиков и притеснителей. Чарли очень огорчен тем, что "начальнички", так он называет всех, кто сумел пробиться на более высокие, чем он, должности, норовят навязать профсоюзу свои правила игры.
— …конечно, начальнички всегда давят. Это естественно. Если ты член профсоюза, то знаешь это, как никто другой. Само собой, и среди них попадаются приличные люди. Вот Мармадьюк Хасси, тот настоящий джентльмен. Но некоторые субъекты… особенно из этих, из выскочек… тот же Мердок… так вот, некоторые субъекты считают нас быдлом. Но мы заставим их понять, кто есть кто, это я тебе обещаю.
Морин наконец стряхивает с себя накатившую скуку, привычно закамуфлированную легкой полуулыбкой.
— Дорогой мой Чарли, технический прогресс все равно не остановишь — невозможно. Раз уж эти компьютеры где-то применяются, рано или поздно они появятся и у вас. Что вы сможете с этим поделать?
Чарли никак не ожидал, что Морин, вечно ему поддакивавшая, способна иметь другое мнение. На его лице отражается легкое изумление.
— Знаешь, детка, это сложно объяснить. Конечно, компьютеры должны появиться и у нас. Но когда? Вот в чем вопрос. Сейчас? На будущий год? Через пятьдесят лет? Кому решать? По-твоему, это должно решать только начальство?
— Начальству нужно налаживать ваши дела, так? Чтобы не прогореть, сохранить бизнес. Если им не удастся справиться с нынешними трудностями, вы же все лишитесь работы. А оставлять все по-прежнему невыгодно с экономической точки зрения.
После этой ее тирады изумление Чарли сменяется раздражением.
— Ты ничего не поняла. Чтобы наладить дела и сохранить бизнес, нужны рабочие, на которых как раз все и держится. Мы, рабочие, и есть этот самый бизнес. А они только снимают сливки, прибыль, так устроены все начальники. Сидят в своих креслах, греют свои жирные задницы и курят сигары. Что есть то есть. С ними нужно постоянно быть начеку, чтобы не наглели. Им дашь пальчик, а они всю руку готовы откусить.
Вино довольно крепкое, терпкое и насыщенное. Морин не привыкла пить на пустой желудок. Она настроена по-боевому и никак не может остановиться, хотя чувствует, что Чарли это раздражает.
— А что, если в других газетах начнут использовать компьютеры? Тогда они смогут сократить затраты и ускорить технологический процесс. Ну и что тогда будет со всеми вами?
Чарли проглатывает этот выпад. Памятуя о том, что сегодня у них все-таки торжественный день, он решает смягчить ответный удар. Выдавив из себя улыбку, он говорит:
— Знаешь, как бы тебя назвал один малый из нашей газеты, Майк Сандерленд?
Нет, этого Морин не знает.
— Он бы назвал тебя… погоди… Что-то вроде доносчика или гнусного предателя. Вспомнил! Он назвал бы тебя классовым врагом, вот.
— Понятно. Видимо, он так называет всех, кто говорит ему то, что он предпочел бы не слышать.
Морин все труднее скрывать внезапно накатившую злость. Губы ее кривятся, улыбка исчезает. У Чарли вырывается нетерпеливый вздох. Жену его сегодня что-то занесло. Что она вообще понимает в таких вещах? Он открывает рот, чтобы поставить ее на место, но тут появляется официант.
— Гаспачо.
— Это мне, — говорит Чарли.
Официант ставит суп перед Чарли, а перед Морин — жареных кальмаров. Порции очень маленькие. Чарли пристально смотрит на кабальеро. Что-то в нем — во всей его повадке, в брезгливо поджатых губах — говорит Чарли, что этот тип его ненавидит. Он придирчиво разглядывает свою тарелку с супом.
— Приятного аппетита.
Официант слегка улыбается, Чарли его улыбка кажется двусмысленной. Это настораживает… Он и в лучшие времена не доверял ресторанам. А Томми, он иногда кое-что делает для уэст-эндских ресторанчиков, такого ему порассказал… Грязища. Крысы, черви, тараканы, все эти твари шныряют по дорогим сырам, по икре и прочим деликатесам. Здесь небось не лучше.
Чарли снова уставился на тарелку с супом. Морин уже уплетала своих кальмаров.
— Морин, ну-ка взгляни сюда. Ты видишь?
Чарли показывает на блестящие кружочки оливкового масла, плавающие справа вверху.
— Вкуснотища, — приговаривает Морин, — интересно, они могут дать рецепт?
— Какой еще рецепт? Шмякнут кусочки кальмара в кипящее масло на пять минут, вот тебе и весь рецепт. А кусочков могли бы положить побольше, ты согласна? Нет, ты посмотри на эти мелкие пятнышки. Как ты думаешь, что это?
— Это? Масло, наверное.
— Никакое это не масло.
Воровато оглянувшись, он наклоняется к ней и тихо, чтобы не услышали сидящие рядом испанцы, говорит:
— Он туда плюнул.
Морин хочет улыбнуться, но что-то в голосе Чарли подсказывает ей, что лучше сейчас этого не делать.
