— Привет, папа.
— Привет, Роберт.
Далее следует неловкая пауза. Раздается деликатное покашливание Майка.
— Роберт, это Майк Сандерленд. Он помощник редактора. В газете.
Майк поднимается и протягивает руку:
— Очень приятно познакомиться.
За спиной Майка Томми, уперев руки в боки, тут же состроил умильную светскую гримасу, иллюстрирующую эту фразу.
Но Роберт в упор его не видит и с улыбкой пожимает Майку руку:
— Мне тоже.
Он усаживается за стол. И тут же поднимается, чтобы снять пальто, ищет глазами, куда бы его повесить, и, не обнаружив ничего подходящего, вешает его на спинку стула. Снова садится, но на этот раз замечает вешалку в дальнем конце комнаты и снова встает.
— Черт возьми, ты, Зеведей[78], развесь наконец свои весла и сети, — говорит Томми. — Хочешь чего-нибудь выпить, рыжая бестия?
— Я бы выпил пива, дядя Том.
— Майки, а что тебе, мой мальчик? Джин с содой? Детское шампанское? Или взрослое?
— Мне тоже пиво. Спасибо.
Томми топает на кухню.
— Как дела, пап?
Роберт сидит напротив отца, расположившегося в торце стола. Стол овальный, и они оказываются на максимальном отдалении друг от друга..
— Более или менее. Знаешь, Роберт, я… — он смущенно умолкает, — я рад тебя видеть.
— Я тоже, пап.
— Ну и где этот ваш гребаный провокатор и обманщик? — спрашивает Томми, возвращаясь с двумя кружками пива. — Или вы думаете, я для того все затеял, чтобы разводить лалы о том, как кто поживает? Давно пора делом заняться. Ждем еще пять минут, и — поехали, без этого вашего — как его? — Снеговика. Откуда у него такое имечко, а? Просто зашибись!
— Он сейчас придет, — говорит Чарли.
И тут, как по заказу, раздается жужжанье дверного звонка. На этот раз открывать идет Чарли. Это Ллойд, в модном синем плаще, над воротом которого виден воротник рубашки и узел небесно-голубого галстука. Он еле дышит, видимо, бежал бегом.
— Прости, Чарли. Проклятые автобусы.
— Поймал бы такси.
— Такси мне не по карману.
— Входи, Снежок. Давай сюда свой плащ.
Под плащом у Ллойда оказывается удлиненный пиджак с подбитыми плечами, брюки с высоким поясом и с прорезными карманами. Он выглядит потрясающе, как с картинки журнала.
— Шикарно.
— Ты не поверишь, парень. Этот костюмчик я носил, когда только сюда приехал. Ты только глянь! До сих пор годится, сидит как влитой. Разве я не хорош?
— Хорош-хорош. Просто картинка. Знакомься, Снежочек, мой брат Томми.
Томми, отлавливающий из ведерка лед для своего двойного виски, поднимает голову. И Чарли видит, как его круглая физиономия слегка вытягивается. Ллойд подходит к нему, протягивает руку:
— Рад познакомиться.
Томми молчит и смотрит мимо него. Потом все-таки произносит:
— Нет, не стоит. У меня мокрые руки.
Потом разворачивается и снова уходит на кухню. Ллойд, ничуть не расстроившись, поворачивается к столу:
— Привет, Роберт. Как же ты вырос! В последний раз, когда я тебя видел, ты был еще совсем пацаном. А теперь вы только на него посмотрите! Да-а, ты гораздо симпатичнее своего папаши.
— Спасибо, Ллойд.
— Хочешь выпить, Снежок? — спрашивает Чарли.
— Я-то? Рома с черносмородинным.
— Томми, плесни Снежку рому! — кричит Чарли на кухню.
В ответ никакого отзыва. Чуть погодя появляется Томми с блюдцем орешков и с подсоленными хрустящими "колечками".
— Где ром для Снежка? — спрашивает Чарли.
— А разве ему охота выпить? Я ничего не слышал. — Томми садится за стол, с противоположной стороны от Ллойда. Чарли, вздохнув, идет на кухню и приносит стакан с ромом. В грянувшей вдруг тишине становится слышна еще не кончившаяся пластинка "Любителям классики".
— Это что за муть? — фыркает Роберт.
— Мелодичная музыка. Что, не устраивает? — спрашивает Чарли.
— Мне жаль этого дурака, — говорит Роберт, цитируя коронную фразу какого-то телеведущего.
Роберт подходит к проигрывателю, снимает пластинку и ставит другую, которую прихватил с собой, и прибавляет звук. Вой электрогитар заполняет комнату.
Лавина звуков.
— Господи ты боже мой… Что это? — спрашивает Чарли.
— Группа "Не идущие в никуда", — объясняет Роберт, тряся головою в такт.
— Ну и дрянь, — говорит Чарли. — Это что, твой обожаемый панк-рок?
— Мощно, — одобрительно бормочет Майк, — очень мощная энергетика.
— Бездарно до безобразия, — добавляет Чарли.
— А мне нравится, — говорит Томми. — Бодрит, сразу тянет съездить кому-нибудь по морде.
— О, господи, — с тоской произносит Чарли.
— Только не панк-рок. Это "Ой!"[79].
— Ой? — переспрашивает Томми.
— "Ой!" Ну да, типа "уй!" или "хей!", — объясняет Роберт.
Томми блудливо хохочет. Чарли встает и, отодвинув Роберта в сторону, снимает пластинку и ставит Мела Торме[80].
— До сих пор в ушах звенит, — ворчит он.
Томми тасует карты.
— Хорошее у вас тут местечко, — говорит ему Ллойд.
— Так во что играем? — коротко вопрошает Томми.
— В "сбрось туза"? — предлагает Роберт.
Чарли качает головой:
— Это детская игра, Роберт. У нас тут не рождественская вечеринка.
— "Смотри в оба", — предлагает Ллойд, высасывая что-то застрявшее меж зубов.
— А может, правда, сыгранем в "сбрось туза"? — веселится Майк.
— Никаких детских игр, — строго говорит Чарли. — Для разминки предлагаю "понтун".
— А во что вы обычно играете? — спрашивает Майк тоном директора школы, решившего поиграть с шестиклашками.
— "Понтун". "Стад-покер". Иногда в "малый джин".
— Давайте начнем с покера. Пойдем вразнос, до последнего пенни, — говорит Томми, изобразив свой фирменный крокодилий оскал.
Ему хочется почувствовать себя прожигателем жизни, готовым пойти ва-банк, все или ничего. Он играет без оглядки, очень рисково. Чарли более осторожен, распределяет ставки, кладет в банк мелкие суммы, поэтому никогда много не проигрывает, но почти ничего и не выигрывает.
— Понтун. Поехали, — говорит Чарли.
— Уговорил, — говорит Ллойд, — Для разминки сгодится.
— Минутку, — говорит Роберт.
Он достает кошелек и вытаскивает четыре пятерки. Посредине стола образовалась горка из разноцветных бумажек.
— А "понтун" — это то же самое что "блэк-джек", да? — спрашивает Майк, тоже доставая портмоне. — Значит, "vingt-un"[81].
Чарли замечает, что у него там толстая пачка двадцатифунтовых банкнот. Какого же черта этот папенькин сынок вечно ходит в обносках? И еще Чарли раздражает, как этот пижон произнес "вэнт-ан", с французским прононсом.
— Как ни называй, все едино: "двадцать одно". Объявлять до пятнадцати. Четырнадцатое сгорает. Можешь выкупить банк, иначе тебе ничего не обломится. Выигравший берет все. Минимальная ставка пятьдесят пенсов.
— В принципе ясно, — говорит Майк, забирая одну пятидесятифунтовую бумажку и выкладывая мелочь.
— И учти еще одну вещь, — говорит Чарли.
— Какую? — настораживается Майк.
— Снежок колдун, он использует приемы "вуду".
Ллойд усмехается, обнажив потемневшие от щедро приправленного смородинным соком рома.
— Просто я умею играть, парень. — Ллойд загадочно улыбается.
Роберт закуривает сигару и даже не закашливается. Атмосфера почти благостная, никто еще не рычит и не бесится, все сюрпризы игры еще впереди.
В "двадцать одно" играют почти час. Роберту разок удается сорвать банк, остальным остается только дружески хлопнуть его по плечу. Ллойду и правда чертовски везет, у него в прикупе тридцать фунтов, он действует чаще по наитию, чем по расчету, но умеет использовать любой перевес в свою пользу, он кожей чувствует счастливый шанс, знает, откуда лучше тянуть. Томми действует непредсказуемо и нерасчетливо: когда расклад весьма и весьма посредственный, швыряет большие суммы. Ему нравится сам процесс, ему плевать, что за один круг он может просадить двадцать фунтов. Майк Сандерленд играет будто по учебнику карточной игры: ставит по мелочи, повышая ставки только при очень хорошей карте, полагаясь и на чутье, и на удачу. Вскоре всем становится ясно, что игрок он весьма неплохой. Чарли верен себе: осторожничает, долго обдумывает каждый ход, стараясь все учесть, боится попасть впросак, никаких рискованных комбинаций, только расчет. Ставки делает минимальные, даже когда ему идет хорошая карта. Никогда — больше пяти фунтов, которые, как правило, в конце концов отыгрывает. Довольно часто берет прикуп, но всегда — понемножку.
— Я смотрю, сегодня определенно не твой день, — констатирует он, глядя на отощавшую пачку денег в руках Томми, когда тот выуживает очередную купюру для размена.
