— Он туда плюнул.
Морин хочет улыбнуться, но что-то в голосе Чарли подсказывает ей, что лучше сейчас этого не делать.
— Ты уверен? Что ж, тогда верни им этот суп.
— Но я не могу.
— Это почему же? — После трех бокалов вина Морин непривычно осмелела и готова говорить все, что ей взбредет в голову. И хорошо, что они заказали еще одну бутылку.
— Если этот тип плюнул в твой суп, пусть принесет другую порцию. Я считаю, он обязан это сделать.
Она кладет в рот последний кусок кальмара и берет с тарелки хлеб.
— Не говори глупостей. Он ведь ни за что не признается.
Возвращается официант со второй бутылкой вина. Ласково на него посмотрев, Морин почти мурлычет:
— Мой муж хотел вам кое-что сказать.
Удивленно вздернув брови, официант поворачивается к Чарли:
— Что-то не так?
Чарли начинает неловко ерзать.
— Нет-нет. Все отлично.
При виде нетронутого супа официант обиженно мрачнеет.
— У вас нет аппетита?
И с этими словами он одним элегантным, почти незаметным рывком откупоривает бутылку. Чарли, сраженный его мрачностью, впихивает в себя ложку супа. Ему и впрямь кажется, что в ложке плавает слюна.
Чарли поднимает голову и замечает, что официант ухмыляется. А потом замечает и кое-что еще: на заднем плане, за плечом официанта, растянут испанский флаг с огромными яркими буквами: "Viva Las Malvinas". От этой надписи и от ухмылки Чарли буквально заклинивает; теперь он абсолютно уверен, что плавающие в его тарелке пятнышки совсем не масло. Он обличительно тычет пальцем в сторону этого красавчика:
— Ты туда харкнул. Ты испоганил мой суп.
Официант слегка отступает назад:
— Не понял?
— Прочисть уши.
— Вы с ума сошли!
— Это ты сошел с ума, поди полечись. А мы уходим.
Официант равнодушно пожимает плечами:
— Как угодно. Я сейчас принесу счет.
— Счет? Que? Que?[76] Слушай. Ты маячишь тут весь вечер, других англичан здесь не нашлось, вот и решил на нас отыграться. Верно? За то, что наши надрали вам задницы на Фолклендах.
И тут официант действительно плюет, но не в суп, а под ноги Чарли.
— Las Malvinas.
— Это Фолкленды. Запомнил? Наши Фолклендские острова, черт подери!
Официант отшатывается, вздернув подбородок. Почти все черноволосые головы, все оливковые лица поворачиваются в их сторону.
— Это мы дерем ваши задницы, ваши жирные задницы, миссис Мэгги Тэтчер и мистер Уинстон Черчилль!
— Хей, Педро. А как тебе понравится это? — Он вспоминает словечко, вычитанное утром в газете, и швыряет его, как гранату: — Ату! Ну что, съели? Хей! Ату! Кыш с островов!
Официант демонстративно поворачивается к ним спиной, гадливо передернув плечами.
— Что, не нравится, а? Смотри, Морин, им не нравится!
Теперь к их столику приковано уже всеобщее внимание. Чарли отталкивает стол, и он едет вбок. Торопливо подбегает администратор, Морин, опустив голову, сверлит взглядом свою пустую тарелку. Битва продолжается. Мужчина, сидящий за соседним столиком, плюет Чарли под ноги. Чарли в ответ растопыривает пальцы, изображая "V". Про себя он подсчитывает примерную сумму (даже в такой ситуации природная честность не позволяет ему сжульничать), достает из кошелька пару банкнот и картинно швыряет их на пол. По щекам Морин катятся слезы. Чарли хватает ее за руку и тащит к выходу.
--
Домой они едут в полном молчании. Их старенький "толедо" застревает в пробке. Чарли, клятвенно обещавший Морин не напиваться, все-таки под хорошим градусом.
Морин опять начинает плакать. Чарли, съехав к обочине, останавливается, пытается ее обнять. Но Морин сбрасывает его руку.
— Я-то считала, что ты не такой, как твой брат, но я ошибалась. Вечно что-то устраиваете. Томми отличился сегодня утром. Теперь ты — сцепился с официантом, хорошо же мы отметили годовщину свадьбы! Ты, когда пьяный, совсем дуреешь. А пьяным ты бываешь слишком часто. Ты и сейчас пьяный. До чего же противно!
Чарли жжет горечь раскаянья.
— Я не такой, как Томми. Но мужчина должен уметь постоять за себя. Если у него есть элементарная гордость.
Морин молча качает головой. Чарли сует руку в карман, хочет что-то достать.
— Прости, детка. Видно, портится характер. Стал все слишком близко принимать к сердцу. Я и сам знаю, что с выпивкой надо завязывать.
— Это был ужасный день. Ужасный.
Чарли не сразу удается извлечь из кармана то, что он хотел. Это конверт.
Морин совсем не собирается прощать его, что бы ни лежало в конверте. Наверняка сегодня купил что-то на скорую руку, выкроив пять минут от перерыва на ланч.
Однако открытка на роскошной белой бумаге, извлеченная из конверта, не была куплена в магазине. Чарли изготовил ее собственными руками, все рисунки сделал тушью и отпечатал на печатном станке, потом раскрасил их, как это делал со своими моделями. Он корпел над рисунками много дней, девять или десять вариантов пришлось выбросить в корзину. Все сделано очень аккуратно и тщательно, сразу чувствовалась рука мастера.
На открытке изображены сценки из их с Морин жизни. Их первая встреча у автобусной остановки, день свадьбы, день рождения Роберта, любовно выведен каждый штришок, все до мелочей. Он раскрашивал картинки самой тонкой кисточкой, которой красил всегда мелкие детали поездов, потом все покрыл лаком. Он робко протягивает открытку Морин, хотя боится, что она откажется ее брать.
Но Морин берет ее и начинает рассматривать, сначала ничего не понимая. Но вот она замирает, потом на лице ее отражается изумление. Рисунки выполнены искусно, даже талантливо; и она и сам Чарли получились очень похожими. Морин потихоньку оттаивает, сердце ее наполняется прощением, оно растет и ширится, согревая грудь, таинственным образом проникая в каждую частицу ее тела. Она чувствует, как к ее глазам снова подступают слезы, а потом бросается Чарли на шею.
— Поздравляю тебя, детка, — говорит Чарли, краснея и улыбаясь.
— Поздравляю, Рок.
Мир восстановлен и скреплен объятьями, и Чарли снова трогается в путь. Настроение у них поднялось, но дорога ужасная. До Эрлз-Корт они ползут почти час. Чарли, озираясь, смотрит на плотный поток машин, на тесные ряды зданий, на праздно шатающиеся группки молодежи. У светофора слоняются два юнца с подозрительной ухмылкой, Чарли на всякий случай ставит дверь на запор, мало ли что у них на уме. Раздается вой полицейской сирены. Чарли крепче сжимает рулевое колесо, надеясь, что его никто не остановит и не станет проверять на алкоголь.
— Проклятый Лондон, — бормочет он. — Едешь по прямой, а получается в пять раз дольше, чем в объезд.
— Твоя правда, — говорит Морин.
— Не езда, а одна маета, — горько усмехается Чарли, — и ведь постоянно одна и та же картина, в любое время суток.
Он вспоминает о Тейдон-Бойс, где теперь блаженствует Томми, в этом их милом местечке улицы широкие, дороги частные, деревьев больше, чем домов, а не наоборот. И еще он вспоминает, как во время каникул жил с родителями в Корнуолле, на какой-то ферме. Там были добродушные полицейские и красные почтовые ящики, там были улыбчивые лавочники, белые, в белых курточках и халатах, торговавшие ветчиной и чеддером.
Когда после кино они наконец добираются до дому, Морин сразу отправляется спать, но Чарли слишком взбудоражен, чтобы уснуть. Он наливает себе почти полстакана виски и разбавляет его кока-колой. Потом усаживается перед телевизором. Там крутят рекламный блок. Некоторые рекламы нравятся Чарли больше, чем передачи. Он попал на самое начало: на экране появляется клоун в брюках в яркую красную полоску, он разгуливает на ходулях. Чарли и раньше натыкался на эту рекламу, но теперь решил рассмотреть все более внимательно. Ему нравится этот коротенький ролик. Почему-то он вызывает у Чарли странное томление и тоску.
Клоун в торговом центре раздает детям красные надувные шары. На руках у клоуна белые перчатки, на голове — высокая шляпа с красно-белой лентой на тулье; красный того же оттенка, что шары. Камера выхватывает физиономию одного парнишки, совершенно обыкновенного, с растрепанной каштановой гривой, в глазах его — восторг и невинное вожделение. За кадром звучит проникновенная мелодия, звуки пианино отдаются прямо в сердце Чарли.
Получив свой шарик, парнишка бежит к группе нарядных чистеньких детей, уже марширующих на площади посреди торгового центра. На это трогательное представление одобрительно смотрит бородатый дядя полицейский.
Камера следит за тем, как этот белокожий растрепанный мальчик с шаром проходит вдоль уличного базара. Чарли в этот момент снова отпивает виски. А мальчик тоже времени даром не теряет, он надевает ролики и катит по велосипедным дорожкам, замечательно пустым. Мост, нависший над мостовой, а под ним едут почти совсем новенькие машины, и никаких пробок.
