– Все было круто, – сказал Захар, – все было супер, только вокруг вертелся этот недоделанный рыжий типчик. И мы вдруг сообразили: он ищет убийцу!
– Потом вы подумали, что Элли может быть идеальным преступником, – взял слово Седов. Улыбаться он перестал. – И ты, Оксана, решила, что вот вам шанс скрыть свои грехи. Тогда вы отравили Элли. Но почему вы не подложили записку сразу, а разыграли спектакль с отравлением Ульяны?
Оксана посмотрела на Пашку прямым ненавидящим взглядом.
– Записку мы не сообразили подложить, – пояснила она. – Подумали, что это очевидно – убийства и самоубийство убийцы. Но тебе даже в голову не пришла эта мысль. Тогда Наташка придумала эту записку на эстонском языке. А когда стало ясно, что ты не веришь в виновность Элли, я решила убедить тебя, будто все сотворила Наташка. Она же несовершеннолетняя, ей бы ничего не было. Ну а когда ты и в это не поверил, мы попытались от тебя избавиться окончательно. Жаль, не удалось!
Во время ее рассказа Захар встал со своего места и стал прогуливаться вдоль книжных шкафов, словно бы засидевшись. Остановился за спиной Гаврила, оперся о его кресло.
Седов не сразу сообразил, что назревает нечто. Он лишь успел увидеть, как Гаврил достал из кармана пистолет, но было уже поздно.
– Вы, двое, – дуло пистолета по очереди указало на адвоката и сыщика, – станьте рядом у стенки!
Хромая, Паша выполнил приказ, Андрей Витальевич сделал то же самое.
– Что ты затеваешь, Захарка? – спросила Оксана с испугом и надеждой.
– Ты могла бы и сама сообразить! – упрекнул ее брат. – Ты же юрист! То, что тут болтал этот рыжий придурок, – чистое бла-бла. Менты не в курсе, иначе нас бы уже взяли. Если мы от них двоих избавимся – не будет дела.
– Обоих убить надо? – спросила Наталья деловито.
– Вот ты тупая! – прикрикнул на нее Гаврил.
– Сам тупой!
Оксана перекричала обоих:
– Заткнитесь оба! Захар, куда мы их повезем?
– Ну, только не на мосты!
– Слушай…
Братья и сестры собрались у окна и тихо заговорили, дружно обсуждая план убийства. Будущих жертв они оставили на Гаврила, и он не спускал глаз с замерших у стены мужчин. Их руки упирались в книжную полку. Адвокат заметно волновался, но резких движений не делал.
Седов произнес:
– Гаврил, ты целишься в нас?
– А что?
– Ничего. А выстрелить ты сможешь? – Сыщик повернул голову и посмотрел на парня с пистолетом. – В безоружных людей?
– Смогу. Я не пойду в тюрьму.
– А другого тебе не остается, – сказал Паша, и в Гаврила полетела книга.
Мальчишка невольно отмахнулся от нее, рука с пистолетом описала в воздухе полукруг. Не успел пистолет вернуться на прежнюю позицию, как в нос Гаврилу врезался кулак Седова. Парень отлетел на несколько шагов назад, ТТ грохнулся на пол.
Пашка прыгнул за оружием с ловкостью шимпанзе, сбившего с пальмы банан. О вывихе ноги он просто забыл. Схватил оружие и крикнул:
– Пистолет у меня!
И тут дверь кабинета слетела с петель, комната наполнилась людьми в черных масках, с оружием наизготовку.
Мажоры замерли в своем углу.
На доброй почве зло цветет
– Знаешь, как забавно получилось, – рассказывал Седов отцу Сергию, – я швырнул в пацана книгу – воспоминания о маршале Жукове его дочери. А Перцев мечтал воспитать детей так, чтобы они написали о нем мемуары.
– Не вижу связи, – отозвался священник.
Радость открытия в глазах сыщика потухла.
– Ну да… вообще-то связь малозаметна.
Отец Сергий поспешил его ободрить:
– Но главное, что все выгорело. Ты же специально этот балаган разыграл, чтобы дети раскрылись?
– Да, специально. Творческий эксперимент. Калачев мне мозг вынул – не хотел устраивать такое драматическое задержание. А мне показалось – вышло красиво. Я до последнего момента не был уверен в мотиве. Даже в голову не пришло это соревнование между братством и сестринством. С ума сойти, я еще и виноват оказался!
После описываемых Седовым событий прошли сутки. Они оба – сыщик и священник – сидели на лавочке возле недавно восстановленного собора. Около храма, в небольшом скверике, некогда наполовину выгоревшем, а сейчас пышно цветущем, словно рай земной, шелестели листьями деревья. От детского сада, расположенного за цветной оградой, доносились визг и смех малышни.
– Ты не прав, – ответил ему отец Сергий. – Соревнование – только следствие, а причина иная.
– Какая же?
– Скука, – пояснил священник. – Скука на почве духовной пустоты. Знаешь, убийство – всегда убийство, нет для него оправдания, но чаще всего на убийство людей толкают алчность или страсти. Это не оправдание, но объяснение. А дети Перцева убивали от скуки. На мой взгляд, в этом есть что-то особенно отвратительное. Тебя не преследует ощущение, будто ты вымазался в чем-то осклизлом и вонючем?…
Паша кивнул, ощущения отца Сергия соответствовали его собственным.
– Странно и печально, что дети такого человека выросли убийцами, – продолжил тот, – однако и сам Перцев виноват: заботился об их телах, карьеpax, а про души забыл. На доброй почве выросло сплошное зло. Видно, Никита Львович счел, что души сами наполнятся, если наполнены желудки… Он замолчал, голоса детей стали фоном к его словам.
– И эти Немецкие мосты… – сказал Паша. – В них есть что-то особенное.
– Мост – это хороший символ, – согласился отец Сергий. – А в этой истории все мосты порушены, не соединяют они людей. Поэтому и мосты между поколениями рухнули. Я помню такую строчку: «Я – мост над черной бездной». Кто автор, не знаешь?
Седов пожал плечами. Он вспомнил сон, который привиделся ему: он на мосту, над головой у него небо, а внизу, под сводами моста, – пропасть, такая глубокая, что ее нутро казалось средоточием мрака…
Он все смотрел в эту мнящуюся бездну, когда услышал новый вопрос, на этот раз похожий на удар под дых:
– Что с Яной решил?
Паша, не поворачиваясь к священнику, ответил:
– Она все решила, а не я.
– И что решила?
– Уехала.
– Почему?
– Оставила мне записку, – Седов полез за сигаретами, закурил, заерзал на скамейке, – пишет, что не может так. Ей нужно, чтобы я был с ней по-настоящему, а не из чувства вины. Обещала сообщить, когда он родится…
Отец Сергий обжег друга испепеляющим взглядом:
– Козлище…
Эпилог
Этот человек вошел в квартиру Седова в момент совсем не подходящий. Павел Петрович был пьян до последней степени. Он позволил себе напиться глобально, отпустил тормоза, потому что пришли известия, которых он ждал и боялся.
– Ого! – сказал Пашкин гость, видя, как колеблется в дверном проеме фигура хозяина. – Вы, я вижу, отдыхаете. А мне про вас Валера Гайдуковский рассказывал. Я и решил, что надо с вами поговорить.
– Это о чем? – спросил Паша, приложив невероятное усилие воли, чтобы сосредоточиться на этом человеке, и не разбирая при этом ни его внешности, ни смысла слов.
– О Немецких мостах.
В мозгу Седова возникло что-то далекое, слонообразное, мрачное и интересное одновременно. Он пропустил человека в прихожую, закрыл за ним дверь.
Они прошли в комнату, где царил самый холостяцкий беспорядок, который можно себе представить. Человек присел на край дивана, мало смущаясь всем, что видел. Он хотел рассказать о своих планах.
– Так вот, я прочитал эти статьи о Малогрязнушкинской железной дороге. Знаю и то, что Никита Перцев погиб, то есть теперь восстанавливать эти дороги некому. Так вот, я хочу это сделать!
– Вы сдурели, – сообщил ему новость бывший сыщик.
– Ну… – человек рассмеялся, – может, я и ненормальный, но ведь…
И тут он разразился речью о невероятных перспективах, которые откроются для Гродина, если эта чертова дорога будет восстановлена. Седов слушал его с детским интересом, свойственным лишь пьяным в стельку неудачникам, но вскоре его рыжие ресницы начали слипаться.
Гость, чье имя Паша так и не узнал, уложил его на диван и укрыл пледом, оставив сыщика в состоянии счастливого глубокого сна. Уходя, этот добрый человек выключил в квартире свет и захлопнул за собой дверь.
Пашка спал, а рядом лежал его мобильный, темнея погасшим экраном, на котором три часа назад Седов прочитал: «Сегодня родился твой сын, 3100, 51 см. Как назовем?»
