— Позвольте, вы ведь сами ушли, разве нет?
— Альтернативу ложиться под этого жирного борова я даже не рассматривала! Проще говоря, очкарик, не учи меня жить! Если до тебя не дошло, я ничего не обсуждаю, я просто ставлю вас в известность, что половина «чистильщика» — наша. Точка. Если это настолько неприемлемо — можем разделиться и идти к цели самостоятельно. Кто придёт первый — заберёт всё. Как тебе такой вариант?
Петруха гневно засопел, Влад негромко сказал:
— Вот сейчас мы видим, как экспедиция, преодолев почти весь путь, на глазах разваливается.
— Вот глас здравого смысла, — насмешливо сказала Ольга, — просто некоторые настолько сильно не желают делиться, что готовы похерить всё! Не себе, значит никому! Истинный последователь Ставрицкого узнаётся за милю!
— Нет, вы не понимаете, мы говорим не о жадности, а о том, что делить «чистильщик» просто нельзя! Его вообще может быть недостаточно даже для поверхностного изучения, — Петруха, нервничая, то и дело поправлял очки, — будьте же благоразумны!
— Я вполне поняла, ещё когда ты это сказал первый раз, — отрезала Ольга, — это ты не хочешь понять, что мне на твои доводы наплевать! Вам не хватит, велика беда! Вы не единственный научный центр на свете, и не лучший к тому же. Есть ещё Метрополия в Кирове, и много поселений в Сибири, где и раньше было холодно, где люди обустраивались в менее авральном порядке и сохранили больший научный потенциал. Так что вместо того чтобы призывать к благоразумию меня, прояви его сам! Отдай мне весь препарат, а я позабочусь, чтобы он попал в нужные руки.
— Я думаю, ты не понимаешь всю глубину ситуации, — внезапно сказал Михаил, — дело в том, что «не хочу делить» и «нельзя делить» — вещи разные. Даже если сейчас учёная братия согласится на словах, потом могут возникнуть осложнения летального характера… ты на большой дороге прекрасно должна была выучить, что есть много способов избежать раздела добычи. Понимаешь, о чём я?
— Отлично понимаю, — кивнула Ольга и похлопала рукой по висящему на боку «винторезу»: — я готова к осложнениям.
Латышевский посмотрел на Пустынника:
— А ты чего молчишь-то, сынок? Бескорыстный, говоришь, а пару себе подобрал совсем противоположную.
— Пытаешься нас рассорить? — едко ухмыльнулась Ольга, — ещё раз попытайся.
Пустынник только пожал плечами:
— Для меня искать похожего на себя человека — значит остаться одиноким. К тому же, не вам судить Олю, это понятно? В некотором смысле, между нами есть немало общего. В том числе тот факт, что мы оба — жертвы Ставрицкого. Нет, я, конечно, понимаю, что с вашей точки зрения она — грабительница с большой дороги. А чья это вина? Её? Нет. Далее, она корыстна. И что? Все такие, кроме меня. Я напомню вам, Иван Иванович, что вы сказали про Ставрицкого: «он, хоть и ублюдок как личность, в масштабах всей округи играет очень важную и положительную роль». Потому будьте последовательны: оценивайте поступки людей с точки зрения влияния на общество в целом. Вы полагаете, если у Ставрицкого будет монополия, это хорошо? Сомневаюсь. Таким образом, если мы с Олей продадим часть препарата в другие руки, в целом это будет очень и очень хорошо. А что вы лично имеете причины недолюбливать Олю — ваши проблемы. В конце концов, вряд ли среди присутствующих здесь много святых. Её прошлое — результат неправильного устройства общества, только и всего. И виноваты в этом по большому счёту все, кроме меня.
Ольга торжествующе и дерзко улыбнулась: пока её поддерживает Пустынник, она хозяйка положения. Или, по крайней мере, считает себя таковой.
— Ловко оправдал бандитку, — негромко сказал Сергей.
— Полагаю, мы в тупике, — устало вздохнул Слепнев, — я не могу согласиться на раздел препарата. А что, если университет выкупит у вас вашу долю? По установленной вами цене?
— Не выйдет, — сказал, ухмыльнувшись, Макс, — она слишком сильно ненавидит Ставрицкого.
— В точку, — кивнула Ольга, — кроме того, я, конечно, жадная и эгоистичная сука, но ничто человеческое и мне не чуждо, как ни странно. Я хочу не просто разбогатеть и насолить Ставрицкому, помешав ему разжиреть на чужом несчастье ещё больше. Суть раздела не только в деньгах, но и в самом принципе раздела. Университет не будет монополистом. Либо «чистильщик» будет у всех, либо дальше идите сами и подыхайте за чужие меркантильные интересы.
— У меня есть идея получше, — ухмыльнулся Игорь и ткнул пальцем в сторону Ольги: — ты становишься нашей заложницей, а ты, Пустынник, делаешь всё, что тебе скажут, дабы твоя ненаглядная осталась целой и невредимой. И никакого дележа — видит небо, ты и так получил дохрена всего.
— Собираешься посоревноваться со мной в скорострельности? — невозмутимо поинтересовался Пустынник.
— Нет, куда уж мне, — ухмылка Игоря стала ещё шире, — ты, конечно, мастер, но нас десятеро, а вас всего двое. Я знаю, ты не боишься смерти и неравных схваток. Но если все мы сейчас схватимся за стволы, как ты считаешь, какие шансы, что твоя подружка останется в итоге в живых? Если тебе не безразлична её судьба…
— Ах ты, ублюдок, — прошипела, словно настоящая кошка, Рысь, и её пальцы медленно поползли к рукоятке винтовки, — кишка у тебя тонка, чтобы…
— Секундочку, — внезапно вмешался Макс, — я сначала хотел бы прояснить один момент. Игорь, ты несколько опрометчиво причислил всех к своим сторонникам. Мой контракт будет выполнен, если хотя бы один из учёных доберётся до цели и вернётся. Так что, случись перестрелка, я постараюсь убрать Петруху с линии огня и сам с неё уберусь. Я не подписывался стрелять по своим только потому, что тебе захотелось свести счёты с Пустынником и потешить амбиции. Влад, а ты что скажешь?
— У меня аналогичный контракт, — ответил Ворон, — я тогда беру на себя либо Сергея, либо Ивана Ивановича. Как получится.
— Ну вот. Так что с тобой только пятеро, Игорь.
— Проклятье! — сжал кулаки лидер охранников, — и вы на их стороне?!
— Мы на своей стороне, — ответил Макс, — у нас есть контракт, мы следуем ему. Кто и как поделит вирус — не моё дело. Пока мы обошлись без потерь и даже без ранений, и меня устроит, если так будет и дальше. А за каким лешим ты тут начал склоку — мне не понять.
— А почему я? — невпопад спросил Петруха.
— Потому что ты моложе и крепче. Если в перестрелке погибнут все, то с тобой у меня больше шансов добраться до цели и вернуться. Как бы там ни было — я официально заявляю, что в разборках внутри группы не участвую.
В этот момент вдали послышался странный шум. Он нарастал, приближаясь со стороны западного берега, и становился всё отчётливей.
— Что это?! — испуганно воскликнул Валера, за время разборок не произнёсший ни слова.
Все в ожидании уставились на Пустынника, но тот только пожал плечами:
— Понятия не имею, хотя звук кажется знакомым. И, вроде бы, источник звука находится выше нас. В воздухе.
— Чёрт! Прячьтесь, — скомандовал Игорь, — не высовываем носа, я не знаю, что это, но мне не нравится этот звук! Надеваем ПНВ!
В нависших над рекой сумерках удалось разглядеть нечто огромное, стремительно несущееся в направлении конечной точки маршрута экспедиции.
Когда оно с рёвом пронеслось над затаившимися людьми и стало удаляться, Ольга испуганно спросила:
— Что это за хрень такая?!
Ответил ей старый инженер:
— Эта «хрень» называется «вертолёт».
* * *
— Вертолёт? Вертолёт?!! Этого просто не может быть!! — воскликнул Петруха.
— Глазам своим не верю, — медленно произнёс Игорь.
Люди провожали летающую машину взглядами, полными беспредельного удивления.
— Вертолёт означает одно: существует сообщество, сумевшее не только сохранить и почти девяносто лет поддерживать в рабочем состоянии вертолёт, но к тому же имеющее пилота, способного им управлять, — сказал Слепнев, — и это просто невероятно…
— Это ещё не всё, — добавил старый инженер, — вертолёту нужен особый вид топлива — керосин. Он не будет летать на том топливозаменителе, которое создали наши химики для тягача. А керосин, равно как и бензин, нельзя столько хранить. Бензин уже через год окисляется, можно умудряться сохранять его и подольше — но не девяносто лет. Это значит…
— Это значит, что у них есть топливная промышленность, — закончил мысль Сергей, — нефтяная вышка и нефтеперерабатывающая лаборатория.
Теперь, когда вертолёт улетел, все взгляды устремились на Пустынника.
— И об этом вы тоже знали? — мрачно поинтересовался Слепнев.
— Нет. Я вижу вертолёт первый раз в жизни. И, предвосхищая следующий вопрос, я не имею понятия, кто в нём летит.
Макс вздохнул:
— Думаю, что я догадываюсь, кто. Железноголовые.
— Откуда такая догадка? Потому что больше некому?
— Вроде того.
