одну ночь, тем самым наполняя ее сердце авторской гордостью.
– Чем вы порадуете мое чувство прекрасного сегодня? – обычно спрашивала Эмеральда после положенных приветствий.
Эприкот должна была почуять неладное с самого начала: с того самого мига, как Эмеральда, переступив порог ее лавки под карканье дверного вороненка, вместо этой фразы произнесла:
– Хм.
Эприкот, которая уже было раскрыла рот для стандартного ответа («О, сударыня, вы заглянули как нельзя кстати! Мой ассортимент буквально мгновения назад пополнился парочкой совершенно чудных вещиц. Ваше обоняние поистине исключительно, раз привело вас сюда, уловив тончайшее веяние моды!»), растерялась сверх меры. В действительности обе прекрасно знали день и час, когда явится Эмеральда, но этот маленький спектакль имел совершенно безобидную цель: отдать дань уважения чувству прекрасного одной и мастерству другой.
Итак, начало вышло смазанным, однако Эприкот тут же взяла себя в руки и поспешила перейти к следующему этапу. Сделав красивый жест в сторону прилавка с серебряным кофейником, из носика которого, как из жерла, струился пар, она смиренно поинтересовалась:
– Не желаете ли откушать кофе, прежде чем приступить к столь ответственному выбору?
– Нет, перейдемте сразу.
Вот тут-то у нее и засосало под ложечкой. А Эмеральда меж тем решительно направилась к стойкам с париками, к которым Эприкот намеревалась подвести ее с должным почтением, предуведомлениями и пояснениями. Вместо этого она неуклюже металась, всячески пытаясь обогнуть ее компаньонку и путаясь в собственном подоле. От всех этих неожиданностей она резко вспотела, а из-за подпрыгивающих на груди бус в глазах рябило.
Оставив наконец попытки подойти ближе, она заняла унизительную и стратегически не самую выгодную позицию чуть позади.
Вот Эмеральда, даже не остановившись, прошла мимо парика из натуральных волос с вплетенными в пряди волокнами финиковой пальмы, скользнула равнодушным взглядом по следующему – алонжевому[17], с корзиной фруктов – и скривила губы на смелый каштаново-рыжий эксперимент для дневных визитов.
Происходило явно что-то неправильное. Перед глазами Эприкот все поплыло, во рту пересохло.
– Вот этот, сударыня, – бросилась она вперед, стараясь унять дрожь в руках, – изготовлен из волос варварских невольниц…
– М-м…
– …а тот, обратите внимание, столь модный нынче парик с благородной проседью из шерсти яков! – По правде говоря, светлоокрашенные яки были исключительной редкостью, поэтому роль их шерсти в данном случае сыграл козлиный волос, густо обмазанный жиром и обсыпанный рисовой пудрой с помощью специальных миниатюрных мехов. Но едва ли такие мелочи стоили упоминания.
Компаньонка, видимо, сжалившись, решила ей помочь:
– Ой, госпожа, и правда ведь прелесть! – (Эприкот перекосило). – А мушки так и вовсе премилые!
Мушки? Эприкот перевела недоуменный взгляд на парик и только сейчас заметила несколько насекомых, намертво влипших в жир и, видимо, там же и издохших.
– Ты так считаешь? – протянула Эмеральда и задумчиво обернулась к спутнице. В этот момент одна из буклей пошевелилась, и в зазор просунулась острая мышиная мордочка. Грызун принялся обнюхивать прядку. Эприкот помертвела. – Нет, пожалуй, не в моем вкусе, – заключила клиентка и, даже не удостоив последний писк моды прощальным взглядом, проплыла дальше.
Эприкот выдохнула. Нет, все-таки надо заменить рисовую пудру на порошок дубового мха!
Придирчивая посетительница меж тем шествовала дальше, как командир перед взводом, и каждый раз, когда она проходила мимо, отвергнутый парик, казалось, увядал прямо на глазах. У Эприкот сердце кровью обливалось. Увы, та же печальная участь постигла даже ее гордость, ее шедевр, который должен был стать настоящим триумфом: парик, украшенный макетом средневекового замка (сидевший на одной из башенок дракон даже выпускал пламя-конфетти при нажатии). Она готова была заломить руки от отчаяния, но удержалась, потому что в этот самый момент Эмеральда остановилась напротив светло-сиреневого парика.
– О, «Перси Присциллы»! – вскричала Эприкот и кинулась к ней, чувствуя одновременно надежду и облегчение. – Столь изящный выбор делает честь вашему вкусу!
Тут она осеклась, потому что одно из украшавших парик белоснежных пирожных в форме женских грудей, с кокетливой вишенкой посередине, соскользнуло с букли и шлепнулось прямо Эмеральде на подол.
Эприкот поняла: это конец. Все остальное происходило как в тумане. Она едва помнила, как проводила гостий до дверей, как Эмеральда безуспешно пыталась оттереть след от вишни, как сама Эприкот лепетала какие-то вялые извинения. Уже на выходе Эмеральда обернулась.
– Дело не в вас, – сказала она, – просто парики – это вчерашний день, они отжили свое.
Эприкот пошатнулась и едва успела ухватиться за дверной косяк, чтобы не упасть.
– И ты, Эмеральда, – прошептала она вслед быстро удаляющейся тонкой фигурке в калошах и с кружевным зонтиком.
* * *
А потом чувство времени и пространства куда-то подевалось. Внутри образовалась страшная пустота. Ее деточки – вчерашний день. Значит, и она сама – вчерашний день? Утиль? Старый башмак? Прошлогодняя каша? Про любого другого человека в подобном состоянии можно было бы сказать: «У нее земля ушла из-под ног», или «Ей просто в душу харкнули», или «Она готова была рвать на себе волосы». Эприкот же почувствовала себя обритой налысо.
Немного придя в себя, она попыталась отвлечься излюбленным способом: стала придумывать новые модели париков. Обычно все происходило само собой, как-то незаметно для нее – сногсшибательные идеи, фактуры, судьбоносные детали просто возникали в голове, как цыпленок в яйце. Но на этот раз она только выбилась из сил, изыскивая нетривиальные средства, комбинируя фасоны, сочетая самые неожиданные варианты. Она прикидывала, укорачивала, завивала, приглаживала. Трехчастный, каплевидный, с продольным пробором, с «лисьим хвостом», она мысленно и в действительности завивала пряди – искусственные и натуральные – в локоны, узелки, косички, подтыкала их для устойчивости пучками шерсти, перехватывала лентой… но все без толку! Ее не отпускало чувство, что за ней кто-то наблюдает. Что стоит ей обернуться, и какие-нибудь гадкие мальчишки со смехом и улюлюканьем примутся корчить рожи и указывать на нее пальцем. Она даже испуганно обернулась к окну, инстинктивно прикрыв своим телом жалкий результат полуторачасовой работы. Но там, разумеется, никого не было.
Эприкот вытерла пот со лба и устало откинулась на стуле. Все бесполезно. Слова Эмеральды надорвали что-то внутри, она потеряла свой божественный дар. Как иначе объяснить, что перед ней лежат все те же материалы: те же ножнички с гнутыми лезвиями, шпульки, нитки, ленты, восковые фрукты, баночки с высветлителями, но теперь они не более чем россыпь безделушек, к которым она даже не знает, как подступиться! Будто вообще впервые их видит!
Грузно поднявшись, она принялась в задумчивости расхаживать по мастерской. Разумеется, Эмеральда не имела в виду того, что сказала: парики не могут уйти в прошлое, это просто несусветная глупость и нонсенс! Все дело в том,
