что… – тут Эприкот запнулась, но, как бы ни было тяжко, докончила мысль, – в том, что именно здесь, в ее лавке, той не пришелся по вкусу ни один парик. Но что если бы она сделала что-то кардинально новое, нечто потрясающее, то, мимо чего просто невозможно пройти! Пусть-ка тогда Эмеральда попробует сказать, что это вчерашний день. Да она будет умолять продать ей этот парик!
Эприкот так увлеклась, представляя ползающую на коленях Эмеральду (у той уже в ее мыслях все кружево на коленях протерлось, а Эприкот специально еще и на табуретку встала), что осеклась, лишь вспомнив, что и так всегда делает нечто кардинально новое и потрясающее, мимо чего невозможно пройти… тут нужен какой-то иной подход, свежий взгляд.
Вот так она и ходила взад-вперед мимо окошка, заложив руки за спину и обдумывая выход из сложившегося положения, когда в конце улицы вновь показались фигурки недавних посетительниц. Они не свернули к себе, значит, направляются к кому-то с визитом, как раз и час подходящий. Перейдя на другую сторону, они свернули в ту часть деревни, где располагался домик хирурга. На дне сознания что-то шевельнулось, какая-то недооформившаяся мысль, которая пока не обрела плоть законченности…
Некоторое время Эприкот наблюдала за ними из окна, а потом, сама толком не зная почему, быстро вышла из лавки (придержав рукой вороненка, чтобы не каркал), закрыла дверь латунным ключиком и, подняв повыше ворот, проследовала за ними вплоть до дома хирурга, крадучись вдоль стен и воровато оглядываясь по сторонам на всем протяжении пути.
Глава 15. Про неприятные встречи
Твила шла из мелочной лавки в самом приподнятом настроении и помахивала корзинкой, в которой лежало все необходимое для начала работы. По правде сказать, то, что ей предстояло, и работой-то нельзя было назвать. Ведь работа – это что-то нелюбимое, то, что нужно делать через «не хочу-не могу», то, на что нужно жаловаться и сетовать. В противном случае это уже нечто другое и называться должно по-иному. А если работа вдруг начинает нравиться, ее нужно срочно поменять на нелюбимую, иначе, наверное, нарушится какой-то неписаный закон мироздания. Так что Твила не знала, как лучше назвать предстоящее дело: вышивать она всегда любила, ей это не составляло труда, давалось легко и с удовольствием. Да еще и деньги теперь принесет…
Завидев на другой стороне улицы знакомую сутулую фигуру, она заколебалась, окликнуть его или нет, но решать самой не пришлось – Даффодил ее увидел и поспешил перейти дорогу, проскочив перед самым носом у телеги. Сидевший на козлах мужик крепко обругал его, но дотянуться хлыстом не смог. Даффодил тоже в долгу не остался. Твила никогда не слышала, чтобы мастер так ругался. В заключение пожелав вознице кормить своими кишками чертей в аду, подмастерье повернулся к ней и, не мигая, улыбнулся:
– Привет.
– Привет.
– Что это у тебя? – Он заглянул к ней в корзинку, и Твила откинула льняную тряпочку, прикрывавшую содержимое.
– Это для вышивки.
– Эгей, штучки-дрючки, а это для чего? Это так носят? – И, прежде чем она успела ему помешать, схватил две яркие бусины и приложил к глазам, скорчив рожу.
– Отдай, – Твила попыталась их забрать, но он ловко увернулся, зажал стеклянные шарики в кулаке и поднял повыше. – Перестань, они денег стоят! – Твила потянулась за ними, привстав на цыпочки и упираясь одной рукой ему в плечо. Корзинку она поставила на землю. – Пожалуйста, только не урони их в грязь!
– Как? Вот так?
Даффодил разжал кулак, и две лазурные капли, выскользнув, полетели вниз. Твила тихонько вскрикнула, но у самой земли он быстро их подхватил и зажал. А потом принялся так проворно перекатывать бусины, что они показались круглыми синими жуками, бегавшими меж пальцев, огибавшими костяшки и нырявшими в ладонь.
– Прекрати, ну же, отдай! – Твила пыталась перехватить руку, но он то отводил ее, то поднимал, так что ей приходилось подпрыгивать, то перекидывал содержимое из одной ладони в другую.
А когда ей почти удалось дотянуться до бусин, Даффодил схватил ее поперек талии и закружил на месте.
Не удержавшись, Твила расхохоталась.
– Так-то лучше, а то как пришибленная! Подумал даже: ну все, пропала девка, от него хмурную заразу переняла.
– От кого от него? – смеясь, спросила Твила и наконец выковырнула бусины из его горсти, по одному разжав пальцы.
– Да от мастера своего.
Твила резко перестала смеяться.
– Не говори так.
Она бережно положила синие шарики обратно в корзину и прикрыла тканью.
– А че, не правда, что ль? Да от одного его вида, наверное, молоко киснет и младенцы орут.
– Перестань, слышишь? Иначе я уйду.
– Ну, все-все. – Даффодил примирительно вскинул ладони, подцепил носком башмака камушек и метко отправил его в жестяной таз, прислоненный к стене дома.
Твила вздрогнула от гулкого удара.
– Как ты можешь такое говорить? Ты совсем его не знаешь, – произнесла она, возобновляя путь.
Подмастерье мигом пристроился рядом. Он шел, поводя плечами и развязно выкидывая носки в стороны.
– Если ты о том, что не делю с ним крышу, то сам этому не нарадуюсь, так ему и сказал.
– Ты что, приходил к нам? – удивилась Твила. – Но зачем?
– Как зачем? – Его лоб сморщился, и она догадалась, что Даффодил вскинул бесцветные брови. – К тебе, конечно. Давненько не виделись, вот и подумал, может, он тебя на чердаке запер и каждый день приходит по куску отрезает, а я вроде как приду и спасу тебя. Если че-то осталось.
– По куску?
– Ну не слыхала, что ль: повстречавшие Нечистого всегда так делают.
– Нет, не слышала. И мастер не нечистый, а смуглый. Кажется, я уже сказала: прекрати.
– Ладно-ладно, не ворчи. Так чего тебя возле прачечной не видно? И к насосу сегодня не ходила.
– А ты специально проверял?
– А то.
– Я больше не работаю в прачечной.
– Тетка богатая окочурилась?
– Нет, я с сегодняшнего дня работаю на Эмеральду Бэж.
Даффодил присвистнул:
– Ей одной компаньонки мало? Или зонтик некому таскать и ночной горшок выносить?
– Не так работаю, – покраснела Твила и кивнула на корзинку, – это для нее, вернее, для меня. Ей понравилась моя вышивка, и она хочет такую же для себя. Только не смейся, – быстро добавила она.
Он хмыкнул.
– Если всякий раз над девками смеяться, живот надорвешь. Это тебе. – Он на ходу вырвал фиалки, росшие у кого-то на подоконнике, и сунул ей.
– Зачем! Не нужно! Они же чужие, – громко зашептала Твила, отталкивая цветы и тревожно озираясь по сторонам.
А потом представила огорчение неизвестной хозяйки, и настроение, недавно такое
