– Ах ты!.. – заорал великан.
Мальчишку он из рук, правда, не выпустил, только, взмахнув им, будто носовым платком, стукнул его спиной о стенку. При этом из папаши изверглись какие-то непонятные слова – надо думать, марокканские ругательства.
Но думать Нинка уже не стала. Она подняла палку повыше и изо всех сил стукнула ею великана по плечу.
«По башке нельзя – убью еще», – мелькнуло у нее в голове.
Палка сломалась с громким треском. Или это треснула какая-нибудь кость в плече у этого людоеда? Как бы там ни было, он выпустил из рук мальчишку и согнулся пополам, вопя от боли.
– Через секунду не выметешься отсюда – вызываю полицию! – набрав в легкие побольше воздуха, завопила Нинка.
И для верности стукнула гостя сломанной палкой уже не по плечу, а пониже спины. От этого удара он чуть не ткнулся лбом в пол, но тут же выпрямился во весь свой гигантский рост снова.
«Сейчас убьет!» – подумала Нинка.
Она открыла уж было рот, чтобы заорать еще погромче, но, видимо, отец Жан-Люка был не только заботлив, но и сообразителен. Или очень сильно не хотел связываться с полицией.
– Откуда тут взялась эта сука?! – рявкнул он и, не дожидаясь ответа, выскочил из комнаты.
Дверь в прихожей грохнула так, что зазвенело окно мансарды.
– Жан-Люк! – воскликнула Нинка. – Не плачь, ну пожалуйста! Не бойся, он больше не придет!
Она хотела обнять Жан-Люка, но почувствовала вдруг, что ему лучше остаться хотя бы на минуту в одиночестве. Почувствовала, что он хочет успокоиться, не хочет поскуливать при ней, как брошенный щенок…
Она вышла в прихожую, заперла входную дверь изнутри на оба замка. Постояла немного, стараясь, чтобы перестало быстро колотиться сердце. И вернулась в мастерскую уже почти спокойным шагом.
Впрочем, спокойствие ее сразу же улетучилось.
Сидя на полу посередине комнаты, Жан-Люк уже не скулил, но лицо у него было заплаканное и несчастное. Он потирал ладошкой бок и морщился.
– Больно, да? – воскликнула Нинка, бросаясь к нему. – Вот гад!
– Наср-рать! – громко, с грассирующим французским раскатом произнес Жан-Люк.
Нинка и не подозревала, что он запоминает русские слова да еще догадывается, что они означают. А она-то пользовалась ими постоянно, нисколько не стесняясь его присутствием!
Ну да сейчас был не самый подходящий момент, чтобы разъяснять мальчишке особенности русского словоупотребления.
– Болит? – Нинка присела перед Жан-Люком на корточки и осторожно прикоснулась к его спине. – Он тебя, гад, так сильно о стенку шваркнул! Может, амбуланс вызовем?
– Не-е… – Жан-Люк шмыгнул носом. – Они полицию вызовут. И маму в тюрьму заберут. У меня спина не болит. А ты та-ак дерешься!.. – добавил он с восхищением. – Как самурай.
– Ну, до самурая мне далеко, – хмыкнула Нинка. – Это так, самодеятельность.
Она хотела спросить Жан-Люка, с чего вдруг его папаша так одичал. Вроде ведь мальчишка говорил, что отец нормально с ним общается, в марокканский ресторан его водил… Но решила, что расспрашивать об этом не стоит. Во всяком случае, не сейчас.
Она достала из кармана пачку бумажных платков, одним из них вытерла Жан-Люку слезы, а в другой велела высморкаться.
– Нинка, – вдруг спросил Жан-Люк, – а я на него похож?
– На кого? – не поняла она.
– На Ибрагима. Ну, на этого…
– А!.. Да ни капли не похож, – заверила его Нинка. И объяснила: – Он урод, а ты красавец. От него девчонки шарахаются, а на тебя будут заглядываться.
Вообще-то сходство Жан-Люка с отцом все-таки ощущалось. И кожа у мальчишки смуглая, и черты лица не меленькие, как у Полин, а довольно крупные, и глаза темные, большие… Но при внешнем сходстве облик его, какой-то внутренний состав, проявленный внешне, ничем не напоминал отцовский. А в той части характера, где у великана находилась злость, у Жан-Люка помещалось озорное любопытство.
– Ни капли не похож, – повторила Нинка. – Ты умный и красивый.
Все-таки она не привыкла изъясняться так возвышенно. Ей стало неловко, и она отвела взгляд от блестящих глаз Жан-Люка.
Взгляд ее тут же уперся в лежащую на полу елку.
– Слушай, – сказала Нинка, – может, не будем все это убирать? Мне, честно говоря, лень.
– Мне тоже лень! – радостно согласился Жан-Люк.
– Пошли тогда в гости, – решила Нинка. – Веселья особого не намечается, ну так мы уже повеселились. А там зато, наверное, жратвы вкусной будет – хоть жо… Ну, в общем, хоть целую ночь ее ешь.
– Нинка, – сказал Жан-Люк, – я тебя люблю.
Он встал на цыпочки и, обхватив ее за шею, поцеловал в ухо.
Глава 7
– А ведь рождественская елка отличается от новогодней.
– Чем отличается? – спросила Нина.
Особого интереса в ее голосе, впрочем, не слышалось. Мария давно уже поняла, что Нина вообще не испытывает интереса к вещам тонким и сложным. К тому же было видно, что она хочет спать.
«Она простая, крепкая, жизнерадостная девочка с добрым сердцем. Это очень немало», – подумала Мария.
– Тем, например, что рождественскую елку непременно принято украшать ангелами. И сладостями, ведь это символ райской жизни. А вообще – обликом, Ниночка, – ответила Кира Алексеевна. – Знаете, Марина Ивановна называла это Gestalt – то, как человек явлен внешне. Вот и рождественская елка тоже имеет собственный облик, – улыбнулась она.
– Ага-а…
Нинина голова склонилась к вышитой подушке-думочке, лежащей в углу дивана.
Мария улыбнулась. Вряд ли Нина поняла, о какой Марине Ивановне речь. Когда-то Кира Алексеевна училась в одном лицее с сыном Цветаевой и бывала у нее в доме, поэтому привыкла называть ее по имени-отчеству. Да и странным ей показалось бы объяснять русской девочке, кто такая Цветаева.
– Ты совсем спишь, Нина, – сказала Мария. – Может быть, пойдешь к Жан-Люку?
Жан-Люк уснул часа три назад. Конечно, ему скучно было сидеть за столом и слушать русские рождественские истории. Нина отнесла его в спальню, но и сама продержалась после этого недолго. Она даже курник не смогла доесть, хотя этот пирог, который готовила еще мама Киры Алексеевны, понравился ей так же сильно, как Жан-Люку.
– Угу-у-м-м… – пробормотала Нина. – Пойду-у…
Она сползла с дивана и побрела в спальню.
– Чистая постель в шкафу, – сказала ей вслед Кира Алексеевна. – Постели себе на диване.
Мария, впрочем, подумала, что Нина вряд ли станет возиться с постелью, а возможно, ляжет, даже не раздеваясь.
«Интересно, почему она встречает Рождество не с бойфрендом, а с ребенком? – подумала Мария. – Может быть, они поссорились?»
Она подумала еще, что с таким молчаливым человеком, как друг Нины, не так уж просто рассориться… Но все эти размышления занимали ее не больше минуты.
