Руки Феликса – большие, с длинными и широкими пальцами – замерли на поверхности комода, как на клавишах рояля. Казалось, они ожидают ответа, его руки.
– Делайте все, что считаете нужным, – сказала Мария. – Я думаю, вы лучше нас во всем разберетесь.
Она отвела старушку в комнату, усадила на диван.
– Я, Машенька, все же не рассчитала свои силы, – пробормотала Кира Алексеевна. – Лучше бы мне подремать… Когда, он сказал, закончит работу?
– Феликс ничего об этом не сказал. – Мария сняла плед со спинки кресла. – Давайте я помогу вам прилечь, Кира Алексеевна? Не беспокойтесь, я все выясню. Вы договорились об оплате?
– Да-да, – кивнула старушка. – Но он сказал, что аванс не нужен, и я заплачу, когда все будет готово. Узнай, пожалуйста, когда это будет… Извини, я обременила тебя…
Силы оставили ее как-то разом, будто воздух вышел из надувного шарика. И уснула она мгновенно, в ту самую минуту, как ее голова коснулась думочки, лежащей на диване.
Мария укрыла старушку пледом и вышла из комнаты.
– Феликс, может быть, вы выпьете хотя бы кофе? – спросила она, входя в кухню.
Вряд ли он услышал ее вопрос. Он сидел на корточках перед комодом и что-то сосредоточенно разглядывал на фасаде нижнего ящика. Потом резко распрямился и сказал:
– Придется с собой забрать. Его лаком надо покрыть, а старушка запаха не выдержит.
Все-таки обращал он, значит, внимание на не относящиеся непосредственно к комоду явления. Вот, на старушкино удобство хотя бы.
– Вам нужно помочь? – спросила Мария.
Он посмотрел с недоумением. Впрочем, оно сразу же сменилось в его глазах другим каким-то выражением.
– Нет, не нужно, – с этим непонятным выражением, но уже не в глазах только, а и в голосе тоже, ответил он.
– Вас что-то удивляет? – проговорила Мария.
Когда он вот так смотрел, так внимательно и непонятно, она чувствовала какую-то странную робость перед ним. Но причина собственной робости была совершенно необъяснима для нее.
– Да. – Он наконец улыбнулся.
– Но что же?
– То, что вы предлагаете мне помощь.
– Но это же естественно!
– Ничего не естественно. Вы нежная женщина – и предлагаете помочь мне перенести комод.
– Да, правда! – засмеялась Мария. – Конечно же, это смешно.
Только теперь она поняла, как комично прозвучал ее вопрос. Здесь, в тесной кухоньке, она стояла почти вплотную к Феликсу, и было видно, что ее макушка едва достает ему до плеча.
Она подняла глаза. В его встречном взгляде было что-то вроде радости. До сих пор ей казалось, что способность радоваться, во всяком случае, сколько-нибудь открыто, ему совсем не присуща.
Впрочем, до сих пор – это ведь означало всего одну встречу с ним. И почему он вдруг назвал ее нежной женщиной? Это было как-то необычно, никто ее так не называл.
– Я за Полем схожу. Он поможет комод вынести, – сказал Феликс.
– Вы на машине? – спросила Мария.
– Да.
Пока Феликс ходил за консьержем, пока вместе с ним выносил комод из кухни на лестницу, Мария собирала свои вещи.
Она заглянула в спальню – может, надо разбудить Нину и мальчика? Но те спали так сладко, что Мария не стала этого делать.
Она услышала, как захлопнулась дверь. Стало тихо. Из-за кромешной тишины, воцарившейся в маленькой квартирке, ей стало грустно и захотелось поскорее уйти тоже. Кстати, она вспомнила, что так и не выяснила, когда будет готов комод, а ведь обещала Кире Алексеевне.
Феликса она увидела уже на бульваре. Он садился в машину, которая показалась Марии допотопной. Впрочем, была она, как видно, вместительной: массивного комода не было заметно, значит, он полностью уместился в багажник.
– Феликс, подождите! – окликнула Мария. – Ведь я не узнала, скоро ли вы сможете закончить эту работу. Дело в том, – добавила она, подходя к нему и словно бы оправдываясь за свое неуместное любопытство, – что Кира Алексеевна нуждается в деньгах, потому и продает этот комод, и ей, конечно, хотелось бы поскорее.
– Через три дня привезу, – сказал он. – Как только лак высохнет. – И спросил неожиданно: – Я отвезу вас домой?
– Но совсем не обязательно, – смутилась Мария. Она терпеть не могла обременять кого-либо собою. – Я вызову такси.
– Незачем. Я живу в трех улицах от вас. Садитесь.
В машине пахло крепким горьковатым табаком и почему-то металлом. Это странное сочетание показалось Марии приятным.
– Я инструменты здесь держу, потому металлом пахнет, – сказал Феликс.
Он ответил на вопрос, который она не успела задать. Мария еще при первой встрече заметила, что он каким-то удивительным образом знает, о чем она хотела бы спросить. Впрочем, почему же удивительным образом? Просто она слишком незамысловата, по-видимому, вот и нетрудно догадаться.
Машина ехала по бульвару Батиньоль. Утренний послерождественский Париж был пустынен и странен. Мария поняла вдруг, что впервые в жизни едет по городу в такое утро.
– Это совсем ново для меня, – сказала она.
И сразу спохватилась, что говорит не вполне ясно. В этой просторной старой машине, в горьковатом ее нутре, в обществе этого непонятного мужчины она чувствовала себя как в одиночестве. Это было самое естественное для нее состояние, потому что она привыкла жить в одиночестве, но все же, конечно, следовало бы изъясняться разумнее.
– Утро после Рождества я всегда проводила дома, – пояснила Мария. – И сегодня впервые в жизни оказалась в это время на городских улицах.
– Вы чувствуете себя неуютно? – спросил Феликс.
Его глаза поблескивали в темноте зимнего Парижа.
– Нет, – ответила Мария. – Но уютно было бы тоже неправильным словом. Я чувствую себя странно. Как будто мой мир немножко сместился – вот так будет точно сказать. – Она покачала головой и добавила: – Но я замечаю, что снова стала говорить по-русски неправильно.
– Все правильно. А смещение оттого, что ночь не спали, – сказал Феликс. – Что должно было вам присниться – присниться не успело. Вот оно теперь в явь и пробирается. Это просто сонные фантомы, – добавил он, Марии показалось, успокаивающим тоном.
– Вы очень необычно сказали, – улыбнулась она.
– Сейчас домой вернетесь и отдохнете.
– Вообще-то я не устала, – сказала Мария. – Мальчик, к нашему удивлению, быстро отправился спать, сразу после двенадцати, и мы очень тихо сидели с Кирой Алексеевной. Вы хотите что-то спросить, Феликс. Но не решаетесь, – заметила она. – Спросите, пожалуйста, меня нисколько не смутит любой ваш вопрос.
– Откуда вы знаете, что любой?
– Мне так кажется.
– Да я ничего особенного вообще-то… Просто подумал, что вам со старушкой, наверное, скучно было праздновать. В Париже красивое Рождество. Хочется на улицы.
