– Игорь, это не мое дело.
– Тетя, пожалуйста, поговори с ними, – взмолился Игорь.
– Попробую, но не знаю, что из этого выйдет, – ответила я неуверенно, только чтобы он отстал. Я даже пробовать не хотела.
– Да, а еще Олька все время о тебе спрашивает.
– Обо мне?
– Да! Все время «Де тетя?», «Де тетя?» и больше ничего не говорит. Будто пластинку заело. Наверное, скучает о тебе.
Я положила трубку и, ошеломленная, уселась на тумбочку. Две ночи после этого разговора я не спала.
Глава 27
– Игорь, бери ноги в руки, садись в автобус и дуй сюда.
– О, привет, тетя. Ты чего? – ответил заспанный голос в трубке. Я прямо представила себе, как он, лохматый и сонный, стоит у кровати и чешет яйца.
– Бери ноги в руки и дуй сюда! Отвезешь меня в Варшаву. Я еду за Олей, но сама машину вести не могу.
– За Олей? Как за Олей?
– Да, за Олей. Заберу ее к себе.
– Но почему я должен… – спросил он растерянно.
– Потому что я сейчас пью много лекарств и не спала две ночи. Собирайся. Если успеешь на автобус в десять тридцать, то здесь будешь около трех. Я собираю вещи и подожду тебя на остановке. Поедем в Варшаву. Вечером будем у твоих родителей.
– Супер, тетя! Вот мама с папой обрадуются! – Игорь пришел в восторг, когда наконец понял, что я хочу сделать.
Автобус из Варшавы приехал немного раньше, но я уже сидела в своем «ниссане» и терпеливо ждала.
– Привет, тетя! – радостно завопил Игорь, выглядывая из «Икаруса».
Когда автобус остановился, он подбежал ко мне и полез обниматься. Я машинально отступила на пару шагов и вытянула вперед руку, согнув ее в локте так, чтобы он не смог ко мне подойти.
– Ого, – отреагировал он, заметив шрам у меня на лбу.
– Ну что? Поехали? Садись! – Я кивнула на водительское место. – Я не смогу так далеко сама ехать.
– Знаешь, тетя, а машина у тебя классная! – сказал он, устраиваясь на водительском месте и поправляя сиденье и зеркало.
– Ей уже столько лет. Может, когда-нибудь себе такую купишь, только новую.
– Я бы у тебя и эту купил.
– Ну, если она мне будет не нужна, я охотно продам.
Наконец он поудобнее устроил тщедушную задницу на водительском сиденье, завел машину, улыбнулся мне, как ребенок, довольный новой игрушкой, и мы поехали.
По дороге Игорь пытался завести со мной разговор. Вот только меня не интересовали его молодая жизнь, его приятели и учеба, его девушки и то, как он проводит каникулы. Я не хотела говорить о политике, ценах на бензин или о погоде. Наконец, он просто оставил меня в покое. Молча вел машину, а я смотрела на дорогу. Мимо проплывали городки, села и пустые перепаханные поля, похожие на куски грязного полотна. Проплывали леса в остатках осеннего убранства. Кое-где еще блестело золото и мелькали оттенки бронзы, но золотая осень умирала на наших глазах, уступая место бурой и ветреной. Понемногу начало темнеть и цвета тускнели, становясь более мрачными. Я с грустью смотрела на то, как менялся пейзаж. Природа умирала.
К моему удивлению, Игорь вел машину уверенно, не превышая скорость и не выпендриваясь, как подросток, которому родители дали покататься.
– Хорошо водишь, сопляк. Отец часто порулить дает?
– Тетя, – ответил он вопросом на вопрос, – а почему вы меня не любите? Что я вам сделал?
Он спросил об этом так спокойно, будто хотел узнать, что я ела на завтрак. Совсем без эмоций. Меня это задело. Я долго сидела и думала, что бы ему ответить. После такого вопроса я уже не могла относиться к нему, как к прыщавому малолетке.
– Завидую.
– Завидуете? – недоверчиво повторил он.
– Завидую, что тебе чуть больше двадцати и тебя ждет прекрасная жизнь, если ты не потратишь ее впустую.
Какое-то время мы молчали.
– Ты тоже прожила хорошую жизнь.
– На моих похоронах так скажешь, – ответила я с горькой улыбкой.
– Я не хотел…
– Я знаю, – перебила его. – Знаю, что не хотел.
И снова замолчала. В голове вертелось слишком много мыслей. Слова Игоря меня растревожили или, может, эта осень. А может, я просто знала, зачем еду, и понимала, что ждет меня впереди.
– Может, и хорошую. Если судить по количеству любовников, алкоголя, наркоты и развлечений, то хорошую.
Игорь посмотрел на меня с иронией своими карими, коровьими глазами, а потом широко улыбнулся.
– Я слышал кое-что.
– Всему свое время, Игорь, – не сразу ответила я. – Двадцать – это как раз тот возраст, когда алкоголь, вечеринки, разнузданный секс, даже немного дури – вещи вполне нормальные. А если ты мужик, то даже желательные.
– Почему мне мама такого не говорила? – театрально вздохнул Игорь.
– Потому что она этот возраст прозевала, а я из него так и не выросла. Не знаю, что хуже. В сорок дурь и алкоголь уже не в радость, и компанию для вечеринок найти трудно. А в пятьдесят вообще себя дурой чувствуешь, поэтому занимаешься этим в одиночку, чтобы никто не знал.
– Вечеринками и сексом? – Он ухмыльнулся, и я улыбнулась ему в ответ.
– К сожалению, вечеринки и секс в одиночку не получаются. А я в пятьдесят уже перестала нуждаться в других людях.
– Ну, а твоя работа как? Быть врачом, наверное, круто.
– А ты что изучаешь?
Я помнила, что за последние пару лет он мне не раз отвечал на этот вопрос. Он тоже помнил, потому осторожно пробормотал:
– Мехатронику в политехническом.
– Ага! – я задумалась. Понятия не имела, что это такое. – Знаешь, быть врачом тоже не сахар, – сказала я ему и опять замолчала.
Гинекологом я стала неожиданно. А в медицину так вообще попала случайно. Но, как ни странно, оказалась неплохим врачом. Хорошим ремесленником.
– Знаешь, как это случилось? Моя учеба должна была стать пропуском к лучшему будущему в лучшем месте. Еще в школе я решила во что бы то ни стало сбежать из нашего села. Стискивала зубы и зубрила, зубрила. Сидела за учебниками с утра до ночи, сначала в школе, потом в университете, а позже в интернатуре. Несколько лет подряд. Как закончила учебу – вернулась домой. Думала, что ненадолго, а осталась навсегда. Сначала ездила то в Быдгощ, то в Торунь, искала работу. Но если находились вакансии, то не могла найти жилье. Родители не могли меня содержать в большом городе. После каникул я пошла в нашу местную больницу узнать, можно ли к ним устроиться. Было место в гинекологии, и меня взяли. Там я и осталась. Потихоньку продвигалась по карьерной лестнице, сдавала экзамены на специализацию, получала посты и звания.
– Знаешь, врачами все восхищаются. Они лечат, жизни спасают, роды принимают.
– Ага… Вот только все это до задницы, – сказала я и замолчала, глядя в окно. Через минуту продолжила: – Я тоже долго думала, что врач это такая уважаемая профессия, прямо призвание! Жизненная миссия и все такое. Бред это все. Я верила в этот бред, долго верила. Думала, что ничего важнее в жизни нет. Спасала и лечила. Вырывала человеческие жизни из лап смерти, да еще и детей помогала в этот мир приводить. Считала себя доктором Юдымом[9] в нашей глуши, – добавила я и снова замолчала.
– А что случилось потом? – спросил Игорь.
– Потом случилось несчастье. И стало обыденным и привычным. Оказалось, нельзя спасти всех. Как и любой врач, я делала ошибки, а иногда просто не могла помочь. Одни женщины простились с жизнью из-за моих ошибок, другие умерли у меня на руках, а я ничего не могла сделать. Конечно, я спасла многих и помогла многим детям появиться на свет. Но сколько родов надо принять, чтобы искупить одну смерть? Сколько пациенток спасти? Сколько кровотечений остановить? Сколько опухолей удалить? Когда сравняется счет? Разве спасение двух жизней компенсирует одну смерть? – Я задавала вопросы в тишине, не ожидая ответа.
Мои глаза скользили по пятнам света, мелькающим вдалеке. Уже совсем стемнело, и только светящиеся окна далеких домов напоминали о том, что где-то существует жизнь. У их обитателей были свои радости и печали, свои заботы. Я вздохнула.
– Сначала ты просто все отрицаешь, потом пытаешься игнорировать, а если не удается, то делаешь вид, что это не имеет значения. Я научилась воспринимать смерть как должное, чтобы по утрам смотреть на себя в зеркало. Мне было все равно, удастся ли спасти пациента или он умрет у меня на руках. В конце концов, это была обычная работа, за которую платили деньги.
– А я думал, что работа – смысл твоей жизни.
– Была. И пока еще остается, – твердо сказала я.
– А с бабушкой тоже так было?
– С бабушкой? – повторила я растерянно. Не понравился мне его вопрос. – С бабушкой все было совсем по-другому.
Я старалась, чтобы мой тон означал: «Отцепись, сопляк».
– Потому мама с тобой столько лет не разговаривала?
– На то было много причин. Смотри лучше на дорогу.
Дальше мы ехали в тишине. Уже совсем стемнело, и машины на дороге стали попадаться чаще. Мы подъезжали к Варшаве.
– И что теперь, тетя? – вопрос Игоря прозвучал неожиданно громко в моем маленьком «ниссане».
