— Да, сэр…
— Чарльз, надеюсь, что, когда вам будет лет двадцать с чем-нибудь, вы станете парижским студентом, как я в свое время. Все мы были бедные, но жили очень весело. Непременно поселитесь на Левом берегу и сделайте вид, что вы бедны. Не пейте слишком много перно; единственный раз, когда я напился, как свинья, я напился перно — не увлекайтесь им, ладно? Как нам было весело! Я расскажу вам историю — немножко risque [25], но вы ведь не будете возражать, раз в ней нет ничего пошлого, правда?.. Чтобы сэкономить деньги, мы гладили брюки, укладывая их под матрац; складки получались как ножи, представляете? Так вот, мой сосед по комнате учился музыке, и как-то раз его профессор пригласил нас к чаю — там были его жена и дочь, прелестные люди. Мадам Бержерон сказала что-то похвальное об элегантности моего приятеля — и в особенности об этой замечательной складке. «Благодарю вас, мадам, — ответил он, — у нас с мсье Нортом есть свой секрет. Мы каждую ночь кладем брюки под наши maitresses» [26]. Мадам Бержерон от души рассмеялась, замахала руками, а потом вежливо, с улыбкой, поправила его.
Мина взорвалась, Чарльз был настолько ошеломлен, что минут десять не мог осмыслить игру слов. Может быть, тут я впервые увидел тень улыбки на его лице.
Однажды утром Чарльз принес мне записку от матери. Она приглашала меня на воскресный ужин в кругу семьи.
— Чарльз, это очень любезно со стороны вашей мамы и всех вас. Я напишу ей ответ. Мне придется объяснить, что я взял за правило не принимать никаких приглашений. Я хочу, чтобы вы прочли мою записку, и уверен, что вы оба меня поймете. Мне очень тяжело отвечать отказом на такое любезное приглашение. Пусть это останется между нами, Чарльз, но по характеру моей работы мне приходилось бывать во многих ньюпортских коттеджах и встречаться со многими дамами, достойными всяческого восхищения. Между нами, Чарльз, — ни одна из них не может сравниться с вашей мамой по благородству, обаянию и тому, что французы называют race [27]. Я всегда слышал, что балтиморские дамы — нечто особенное, а теперь я в этом убедился. — Я хлопнул его по локтю. — Вам повезло, Чарльз. Надеюсь, вы будете достойны такого везения. Мне приятно думать, что вы найдете сотни способов деликатно выразить такой замечательной матери не только свою привязанность, но и свое восхищение и благодарность — как это делают все французские сыновья и, к сожалению, не привыкли делать американские. Вы ведь не похожи на них, а, Чарльз?
— Oui… oui, monsieur le professeur [28].
— Должен сказать, я рад, что это любезное приглашение мне передали не через Элоизу. Нет на свете мужчины, который мог бы ей в чем-нибудь отказать. — И я добавил по-английски: — Вы понимаете, о чем я говорю?
Он выдержал мой пристальный взгляд.
— Да, — сказал он и впервые от души рассмеялся. Он понял.
Но с ним предстояло еще немало работы.
— Bonjour, Charles [29].
— Bonjour, monsieur le professeur [30].
— Сегодня мы займемся условным наклонением, глаголами, оканчивающимися на ir, и местоимением второго лица единственного числа tu. На tu обращаются к детям, старым друзьям и членам своей семьи, хотя мне говорили, что года до четырнадцатого даже мужья с женами обращались друг к другу «vous». Заметьте, я всегда зову вас на «вы». Лет через пять, если мы за это время не поссоримся, я мог бы говорить вам «tu». По-французски часто, а по-испански всегда Богу говорят Tu, с большого T. Само собой, любовники зовут друг друга на «tu»; все разговоры в постели ведутся во втором лице единственного числа.
Снова взвился алый флаг.
Сорок минут грамматической долбежки.
Наконец, в десять минут десятого:
— Теперь разговорная практика. Сегодня у нас будет мужской разговор. Лучше, пожалуй, пересесть в угол, там нас не услышат.
Он посмотрел на меня с испугом и пересел в угол.
— Чарльз, вы бывали в Париже. По вечерам вы, наверное, часто видели определенного сорта женщин, которые расхаживают поодиночке или парами. Или слышали, как они тихим голосом зовут из переулков и дверей прохожих мужчин, — что они говорят обычно?
Алый флаг взлетел на верхушку мачты. Я ждал. Наконец он пробормотал задушенным голосом: «Voulezvous coucher avec moi?» [31]
— Хорошо! Поскольку вы очень молоды, они могут сказать: Tu est seul, mon petit? Veux-tu que je t'accompagne? [32] Или вы сидите в баре, и одна из этих petites dames [33] вдруг оказывается рядом с вами и берет вас под руку: «Tu veux m'offrir un verre?» [34] Как вы ответите на такие вопросы, Чарльз? Вы американец и джентльмен, и у вас уже есть опыт таких встреч.
Чарльз пылал. Я ждал. Наконец он отважился:
— Non, mademoiselle… merci. — Потом великодушно добавил: — Pas ce soir [35].
— Tres bien [36], Чарльз! А нельзя ли чуть больше изящества и шарма? Эти несчастные зарабатывают себе на хлеб. Они все-таки не попрошайки, правда? У них есть что продать. Их не презирают — по крайней мере, во Франции. Можете попробовать еще раз?
— Я… не знаю.
— В школе, где я преподавал, был учитель французского. Он любит Францию и ездит туда каждое лето. Он ненавидит женщин и боится их. Он гордится своей добродетелью и праведностью — и, в сущности, он человек страшный. В Париже он по вечерам специально отправляется на прогулку, чтобы унижать этих женщин. Он сам рассказывал это нам, коллегам, изображая себя столпом христианской морали. Когда девушка к нему обращается, он поворачивается к ней и говорит: Vous me faites ch…! Это очень вульгарное выражение — это гораздо хуже, чем сказать: «Меня рвет от вас». Он описывал, как девушка — или девушки — отскакивают от него с криком: «Pourquoi? Pourquoi?» [37] Это — его маленькое торжество. А как вы на это смотрите?
— Это… ужасно.
— Одна из самых привлекательных черт Франции — всеобщее уважение к женщине, во всех слоях общества. Дома и в ресторане француз улыбается женщине, которая обслуживает его, и, когда он ее благодарит, смотрит ей в глаза. В отношении француза к женщине всегда есть оттенок почтительного флирта, даже если этой женщине девяносто, даже если она проститутка… А теперь разыграем маленькую одноактную пьеску. Вы выйдете из комнаты и войдете так, словно гуляете по одной из улочек позади Оперы. Я буду такой девицей.
Он сделал, как было сказано. Он приблизился ко мне так, словно входил в клетку с тиграми.
— Bonsoir, mon chou [38].
— Bonsoir, mademoiselle [39].
— Tu es seul? Veux-tu t'amuser un peu? [40]
— Je suis occupe ce soir… Merci! — Он дико взглянул на меня и добавил: — Peut-etre une autre fois. Tu es charmante [41].
— A-o-o! A-o-o! Dis done: une demi-heure, cheri. J'ai une jolie chambre avec tout confort americain. On s'amusera a la folie! [42] Он повернулся ко мне и спросил по-английски:
— Как мне из этого выпутаться?
— Мне кажется, прощание должно быть быстрым, коротким, но сердечным: «Mademoiselle, je suis en retard. Il faut que je file. Mais au revoir» [43]. Тут вы потреплете ее по плечу или по руке, улыбнетесь и скажете: «Bonne chance, chere amie!» [44] — Он повторил это несколько раз, с вариациями. В конце концов он рассмеялся.
Игра в кого-то — как мечты: бегство, избавление.
Я стал замечать, что в те дни, когда урок начинался тяжелой схваткой на «минном поле», это бодряще действовало на память и находчивость моего ученика. Он мог смеяться; он мог скользить над глубинными бомбами и строить беседу на воспоминаниях из собственного прошлого. Кроме того, он усердно занимался грамматикой между уроками — и кожа у него становилась чище.
Еще один этюд на следующей неделе, после беглого повторения родов и множественного числа трехсот часто употребляемых существительных:
— Сейчас мы разыграем другую одноактную пьеску. Место действия — роскошный парижский ресторан «Гран Вефур». Чарльз, Франция — республика. Что сталось с королевскими и императорскими фамилиями, Бурбонами и Бонапартами?.. О да, они еще существуют… Как же называют истинного короля Франции, которому не разрешено носить этот титул и корону? Его называют Pretendant. По-английски это означает — самозванец; во Франции же
— просто претендент. Сам он называет себя Comte de Paris [45]. В нашей пьесе им будете вы. Обращаются к вам «Monseigneur» или «Votre Altesse». В ваших жилах течет кровь Людовика Святого, святого и короля, кровь Карла Великого — вас зовут Каролюс Магнус — и всех Людовиков и Генрихов.
Лицо у него стало очень красным.
— Ваш секретарь заказал в ресторане столик. Вы являетесь вовремя. Точность — вежливость королей. Трое ваших гостей приходят раньше; этого требует этикет, и — горе опоздавшему гостю. Вы очень красивы и ведете себя необычайно просто. Прислуга в ресторане, конечно, вне себя от волнения. Я буду играть хозяина — назовем его мсье Вефур. Я ожидаю у дверей. Швейцар стоит на улице, и ровно в восемь часов, когда подъезжает ваша машина, он подает условный знак. Теперь выйдите за дверь и войдите.
