— Благодарю вас, миссис Грэнберри.
Я сел и начал читать:
— «Эмма Вудхаус, красивая, умная, богатая, с уютным домом и счастливым нравом, казалось, одарена была всеми благами жизни; и в мире, где прожила она двадцать один год, ее мало что сердило и огорчало».
— Простите, мистер Норт. Будьте добры, прочтите снова.
Я прочел.
— Кто это написал?
— Джейн Остин.
— Джейн Остин. Она ничего не понимает в жизни.
— Вам в это трудно поверить, миссис Грэнберри?
— Двадцать один!.. Я не была уродом; я не была дурой; мой отец был самым богатым человеком в Висконсине. У меня был уютный дом и ангельский нрав. Я прожила двадцать три года, и по большей части это был сущий ад. Извините за выражение, миссис Каммингс. Я только тогда была счастлива, когда каталась верхом. И еще четыре дня — когда сбежала с цирком. Спросите любую честную женщину, и она вам скажет то же самое… Но мы условились, что вы читаете четверть часа. Я держу слово. Что дальше?
Мне стало немного не по себе. Я вспомнил: Джейн Остин и сама дает нам понять, что всякой девушке, у которой есть хоть капля разума, бывает в жизни туго. Я стал читать дальше. Слушали меня очень внимательно. Когда мы познакомились с миссис Бейтс и ее матерью, хозяйка заметила:
— Зачем только пишут про старых дураков? Пустая трата времени!
Без двадцати пяти пять я поднял глаза и получил разрешение продолжать. В шесть я закрыл книгу и встал.
— Спасибо, — сказала она. — В следующий раз возьмите какую-нибудь другую книгу. Меня как раз начало убивает. А когда начали, я могу продолжать сама. Книга большая?
— Это издание — в двух томах.
— Оставьте их здесь, а в следующий раз принесите другую.
— Я прощаюсь с вами, миссис Грэнберри.
Я попрощался и с миссис Каммингс, которая тихо сказала:
— Вы чудесно читаете. Я не могла удержаться от смеха. Это неправильно?
При следующей встрече миссис Грэнберри вела себя дружелюбнее. Даже подала мне руку.
— У этой Остин все книги про слабоумных?
— Часто говорят, что она была невысокого мнения о мужчинах и о женщинах.
— Ей бы поглядеть на кое-кого из моих знакомых… Как называется эта новая?
— «Дэйзи Миллер». Она написана человеком, который провел молодые годы в Ньюпорте.
— В Ньюпорте? В Ньюпорте?
— И как раз недалеко от вашего дома.
— Тогда зачем он писал книги?
— Простите?
— Если он был так богат, зачем он корпел над книгами?
Я не сразу нашелся. Я посмотрел ей в глаза. Она слегка покраснела.
— Ну, — медленно начал я, — думаю, ему надоело покупать и продавать железные дороги, строить гостиницы и называть их своей фамилией, играть на скачках и в карты в Саратога-Спрингсе, плавать на своей яхте в одни и те же порты, ходить на обеды и балы и встречать там каждый вечер одних и тех же людей. Вот он и сказал себе: «До того как умру, хочу получить настоящее удовольствие. Черт подери! — сказал он. — Ох, простите, миссис Каммингс! — Возьму-ка я и все опишу: как люди ведут себя в жизни. Толстые и худые, счастливые и несчастные». Он писал и писал — сорок с лишним толстых томов о мужчинах, женщинах и детях. Когда он умер, последняя книга, еще неоконченная, лежала на столе — роман «Башня из слоновой кости», где действие происходит в Ньюпорте и речь идет о пустоте и бесцельности здешней жизни.
Она смотрела на меня, не зная, то ли ей сердиться, то ли недоумевать.
— Мистер Норт, вы надо мной смеетесь?
— Нет, мадам. Мистер Грэнберри предупредил меня, что вы не всегда умеете показать товар лицом — иногда, просто от скуки, вы говорите первое, что придет в голову. Так что действительно камешек был — в ваш огород.
После недолгой борьбы Майра справилась с собой и велела мне начинать. Послушав час, она сказала:
— Извините, но сегодня я устала. Я дочитаю сама. «Эмму» я кончила, так что можете ее унести. Вам это дорого стоит — брать книги в библиотеке?
— Нет. Это бесплатно.
— И кто угодно может прийти и взять книги? Там, наверно, много воруют?
— Зимой там выдают и принимают почти три тысячи книг в неделю. Может быть, иной раз чего-то и недосчитаются.
— Зимой! Но зимой здесь никто не живет.
— Миссис Грэнберри, вы не всегда умеете показать товар лицом.
К концу второй недели мы прочли начало «Этана Фрома» (написанного дамой, которая прожила три лета в коттедже по соседству), «Джен Эйр», «Дом о семи фронтонах» и «Дэвида Копперфилда». Она почти не высказывалась, но страдания юного Дэвида привели ее в расстройство. Она думала о своем будущем сыне. «Конечно, они были очень бедные», — добавила она, словно подводя итог. Я уперся в нее взглядом. Она опять покраснела, вспомнив, как назвала детские годы самой богатой дочки в Висконсине «сущим адом». Но она не пожелала признать изъяна в собственной логике и вынудила меня отвести взгляд. Я немного сомневался, что она прочла все книги до конца. Улучив минуту, я спросил об этом миссис Каммингс.
— Ох, мистер Норт, она читает без передышки. Она испортит себе глаза.
— А вам так и не удается узнать, чем кончаются романы?
— Она мне рассказывает, сэр, — это не хуже кино! Джен Эйр! Что с ней стало! Скажите мне, сэр, это было на самом деле?
— Вы лучше меня знаете жизнь, миссис Каммингс. Могло такое быть на самом деле?
Она грустно покачала головой.
— Ох, мистер Норт, я знаю случаи похуже.
Однажды, когда мы вступили на бескрайние просторы «Тома Джонса», в дверь постучали. Нас впервые навестил мистер Грэнберри.
— Можно войти? — Он поцеловал жену, пожал мне руку и поздоровался с миссис Каммингс. — Ну, Майра, как успехи?
— Очень хорошо, милый.
— Что вы читаете, дорогая?
— Называется «Том Джонс».
Обрывки университетской премудрости зашевелились у него в памяти. Он обернулся к миссис Каммингс:
— Э… э… а это вполне годится для… я хочу сказать — для дамы?
— Сэр, — отвечала миссис Каммингс с высоты своего профессионального авторитета, — если бы в книге происходило что-то неподобающее, я попросила бы мистера Норта немедленно вернуть ее в библиотеку. Ведь самое важное — чтобы миссис Грэнберри было интересно, правда? Если ей читают вслух, она никогда не капризничает. Я беспокоюсь, когда она капризничает.
— Я посижу здесь минут десять. Не обращайте на меня внимания. Простите, что прервал вас, мистер Норт. — Мистер Грэнберри занял кресло в углу, закинул ногу на ногу — они у него были длинные — и подпер щеку рукой, словно вновь слушал скучную лекцию по философии в Дартмутском колледже. Он провел с нами четверть часа. Наконец он встал и, приложив палец к губам, удалился. После этого он приходил раз в неделю, но ему не всегда удавалось побороть сон. За субботу и воскресенье Майра прочла всего «Тома Джонса», но решительно не желала высказаться по поводу прочитанного.
Как-то я пришел с «Уолденом» под мышкой.
— Добрый день, мистер Норт… Спасибо, я чувствую себя хорошо… Мистер Норт, вы установили правило — правило насчет пятнадцати минут. Я тоже хочу установить правило. Мое правило такое, что после первых сорока пяти минут мы полчаса отводим для разговора.
— Извольте, миссис Грэнберри.
Рядом с ней на столе стояли золоченые часы. Без четверти пять она меня прервала.
— Теперь поговорим. Две недели назад, когда вы сказали что-то насчет «пустоты и бесцельности» ньюпортской жизни — что вы имели в виду?
— Это были не мои слова. Я повторил вам то, что сказал Генри Джеймс.
— У нас в Висконсине не увиливают. Вы сказали это, и сказали не просто так.
— Я недостаточно знаю ньюпортскую жизнь, чтобы о ней судить. Я здесь всего несколько недель. Я не участвую в ньюпортской жизни. Я приезжаю и уезжаю на велосипеде. Большинство моих учеников — дети.
— Не увиливайте. Вам, наверно, лет двадцать восемь. Вы учились в университете. Вы побывали в десятках ньюпортских домов. Вы полночи просиживаете в «Девяти фронтонах». Вы пьянствуете в «Мюнхингер Кинге». Перестаньте отделываться пустыми словами.
— Миссис Грэнберри!
— Не зовите меня больше мадам и не зовите меня миссис Грэнберри. Зовите меня Майрой.
Я повысил голос:
— Миссис Грэнберри, я взял за правило: во всех домах, где я работаю, называть людей только по фамилии. И хочу, чтобы меня называли так же.
— Да ну вас с вашими правилами! Мы же из Висконсина. Что вы ведете себя, как будто вы с Востока. Не будьте таким индюком.
Мы свирепо глядели друг на друга. Миссис Каммингс сказала:
— Ах, мистер Норт, может, вы сделаете исключение — раз вы оба… — она многозначительно на меня посмотрела, — висконсинцы.
— Конечно, я подчинюсь любому требованию миссис Каммингс, но только в этой комнате и только в ее присутствии. Я глубоко почитаю миссис Каммингс. Она с Востока, и, по-моему, вам надо извиниться за то, что вы назвали ее индюшкой.
— Мистер Норт, миссис Грэнберри просто пошутила. Я совсем не обиделась.
