— Мистер Норт, миссис Грэнберри просто пошутила. Я совсем не обиделась.
Я строго глядел на Майру и ждал.
— Кора, я преклоняюсь перед вами, я очень вам обязана и простите меня, если я вас как-нибудь задела.
Миссис Каммингс закрылась вязаньем.
— Теофил, я обещаю не перебивать вас, если вы расскажете про свою ньюпортскую жизнь — про ваших друзей, развлечения, врагов и сколько вы зарабатываете.
— Это не входит в наш договор, и мне не хочется, но я подчиняюсь. Если я буду называть имена, то это будут вымышленные имена. Я живу в общежитии Христианской ассоциации молодых людей и коплю деньги, чтобы снять квартирку. Я туго схожусь с людьми, но, как ни странно, приобрел в Ньюпорте новых друзей, которых высоко ценю. — Я рассказал им о заведующем казино, о полубезработном слуге Эдди («который разговаривает совсем как некоторые персонажи „Дэвида Копперфилда“), о некоторых моих учениках на корте — в частности, о девушке по имени Анемона, которая очень похожа на шекспировских девушек, и о миссис Уиллоби и ее пансионе для слуг. Я с чувством отозвался о великодушии и благовоспитанности миссис Уиллоби. Когда я кончил, на глазах у Майры были слезы. Наступило молчание.
— Ох, Кора, почему я не служанка? Почему я не живу у миссис Уиллоби? Я была бы там счастлива. Мой ребенок родился бы просто и… благостно, как… как агнец. Теофил, вы могли бы как-нибудь вечером взять нас с Корой к миссис Уиллоби?
— Что вы, миссис Грэнберри, — ужаснулась праведная Кора, — я дипломированная сестра милосердия. Мне не дозволено.
— Вы же ходите со мной на званые обеды.
— Да, я сижу наверху, пока вы не соберетесь домой.
— Майра, — тихо сказал я, — это невозможно. Каждый предпочитает общество себе подобных.
— Я не буду разговаривать. Мне только посмотреть на них — я знаю, это будет хорошо для моего ребенка.
Я кивнул, улыбнулся и сказал:
— Время беседы кончилось.
На следующем занятии во время такого перерыва я попросил Майру рассказать об ее друзьях, развлечениях, об ее врагах. Она задумалась. Лицо ее помрачнело.
— Ну, я старею. Жду ребенка. Завтракаю. Потом приходит врач и спрашивает, как я себя чувствую. За это он получает десять долларов. Потом, если день солнечный, мы с Корой идем на пляж Бейли. Сидим, закутавшись, в укромном углу, чтобы не пришлось ни с кем разговаривать. Сидим и смотрим, как плывут мимо старые ботинки и ящики из-под апельсинов.
— Простите?
— Мой отец владеет сотнями озер. Если бы хоть одно было таким грязным, как пляж Бейли, он бы его осушил и засадил деревьями. Что мы делаем потом, Кора?
— Вы ходите в гости, миссис Грэнберри.
— Да, хожу в гости. Дамы. Мужчины бывают только по воскресеньям. И только по фамилии Грэнберри. В будни дамы сидят подолгу и играют в карты. Мне разрешается уйти пораньше, вздремнуть, потому что я «в интересном положении», как эта дама в «Джен Эйр». Потом являются учителя. Несколько раз в неделю я хожу на званые обеды и вижу одних и тех же людей — как сказал ваш Генри Джеймс. И тут я ухожу домой пораньше и читаю, пока позволяет Кора. По-моему, больше и рассказывать не о чем.
Я обернулся к миссис Каммингс:
— А у вас можно спросить, чем вы занимаетесь в свободное время?
Она взглянула на меня, как бы ожидая подтверждения. Я кивнул и, может быть, даже подмигнул ей.
— У меня есть в Ньюпорте старая подруга. Мы вместе учились — мисс О'Шонесси. Она сестра-хозяйка в больнице. По четвергам, в шесть часов, с любезного разрешения миссис Грэнберри, меня отвозят на ее машине в больницу. Мисс О'Шонесси и я — иногда с ее приятельницами — идем обедать в ресторан, в тот, что стоит у начала Скалистой аллеи. Мы вспоминаем времена нашего учения и — это ведь после дежурства, мистер Норт, — мы берем немного «Старого Ирландского»… и смеемся. Почему — не знаю, но сестры больше смеются, когда они не на дежурстве. А в воскресенье утром мы вчетвером идем на мессу. Любим пройтись пешком в любую погоду. Но мне всегда приятно возвращаться в этот дом, миссис Грэнберри.
Майра смотрела на нее.
— Я знаю мисс О'Шонесси. Когда я приехала сюда во второй раз, Джордж разрешил мне вступить в Женское общество добровольных сотрудников больницы. Я была в восторге. Остальные годы я не могла работать — запрещали врачи. Надеюсь, мисс О'Шонесси меня не забыла: по-моему, она хорошо ко мне относилась. Можно мне как-нибудь в четверг пойти с вами? — Наступило молчание. — Я никогда не вижу людей, с которыми весело. Я никогда не вижу людей, которые мне нравятся. Я никогда не смеюсь, правда, Кора?
— Миссис Грэнберри, вы все забываете! Вы смеетесь и меня смешите. Когда я прихожу на кухню, меня часто спрашивают: «Над чем вы с миссис Грэнберри все время смеетесь?»
— Майра, — сказал я строгим голосом, — пойти с вами обедать в четверг вечером — совсем не такой праздник для миссис Каммингс. Вы и так часто обедаете вместе.
— Не обязательно в четверг вечером. У меня еще осталась добровольческая форма. Мистер Норт, будьте добры, дерните звонок. — Появилась служанка. — Пожалуйста, попросите Мадлен принести в гардеробную мою больничную форму. Чулки и туфли мне не нужны, но пусть не забудет шапочку. Благодарю вас. Вы ни разу не видели меня в форме, Кора… Не обязательно в четверг. Мы могли бы пойти в какой-нибудь другой вечер — выпить «Старого Ирландского» и посмеяться. Врач говорит, немного виски мне совсем не вредно… К тому же я обожаю переодевания. Кора, вы могли бы звать меня «миссис Нилсон». Неужели нельзя? Может быть, мисс О'Шонесси отпустят в какой-нибудь другой вечер. Мой муж — в правлении больницы; он может все.
Мы поговорили о том, как осуществить этот план. Майра задумчиво пробормотала:
— Переодетой чувствуешь себя свободнее.
В дверь постучали, и чей-то голос сказал:
— Форма готова, миссис Грэнберри.
Майра встала.
— Одну минуту. — И вышла из комнаты.
Миссис Каммингс призналась мне:
— Врачи говорят, что ей надо разрешать все в разумных пределах. Бедная детка! Бедная детка!
Мы ждали. Наконец она вошла, улыбаясь, просто сияя, — свободная в этой форме, в этой шапочке. Мы захлопали в ладоши.
— Я мисс Нилсон, — сказала она. Она наклонилась к миссис Каммингс и ласково спросила: — Где болит, милая?.. Ну, это просто газы. Бывает после операции. Это признак, что все идет хорошо. Теперь вы можете забыть про свой аппендикс. — Она опять села в шезлонг. — Если бы я была сестрой, я была бы счастлива, я знаю… Мистер Норт, давайте больше не будем сегодня читать. Давайте просто поговорим.
— Очень хорошо. О чем?
— Все равно.
— Майра, почему вы никогда не высказываетесь о романах, которые мы читаем?
Она слегка покраснела.
— Потому что… вы будете надо мной смеяться. Вы не поймете. Для меня это так ново — эти жизни, эти люди. Иногда они живее настоящих людей. Я не хочу о них говорить. Пожалуйста, давайте о чем-нибудь другом.
— Очень хорошо. Вы любите музыку, Майра?
— Концерты? Боже упаси! В Нью-Йорке по четвергам мы ходим в Оперу. Немецкие — самые длинные.
— Театр?
— Нет. Я ходила несколько раз. Все придуманное. Не то что романы; там — настоящее. Почему вы об этом спрашиваете?
Я помолчал. Что я делаю в этом доме? Я сказал себе, что зарабатываю двенадцать долларов в неделю (хотя мои счета, посылаемые два раза в месяц, до сих пор не оплачены); что делаю благое дело, приобщая умную, но не слишком образованную молодую женщину к хорошему чтению, которое поможет ей легче переносить холодность мужа. Но меня угнетало — как и в других домах на Авеню, где я работал, — общение с людьми, которым слишком дорого обходятся их привилегии.
Она спросила меня, почему я ее об этом спрашиваю.
— Видите ли, Майра, существует теория, что женщине, которая готовится стать матерью — если она хочет родить красивого и здорового ребенка, — надо слушать красивую музыку и созерцать красивые предметы.
— Кто это сказал?
— Это очень распространенная теория. Особенно в нее верят итальянские матери, и каждый может убедиться, что их мальчики и девочки выглядят так, будто они сошли со знаменитых итальянских картин.
— А они есть в Ньюпорте — эти картины?
— Нет, насколько я знаю, — только в книжках.
Она сидела выпрямившись и смотрела на меня в упор.
— Кора, вы когда-нибудь слышали об этом?
— Конечно, миссис Грэнберри! Врачи всегда уговаривают дам в положении думать о чем-нибудь приятном — да, да.
Майра продолжала смотреть на меня почти сердитым взглядом.
— Что вы сидите, как истукан? Скажите, что мне делать.
— Лягте, пожалуйста, закройте глаза и послушайте меня немного. — Она оглянулась вокруг словно бы с раздражением, а потом сделала, как я просил.
— Майра, о Ньюпорте часто говорят, что это один из самых красивых городов в стране. Вы ездите туда и сюда по Бельвью авеню и бываете в домах ваших друзей. Ходите на пляж Бейли — и вы мне сказали, что вы о нем думаете. Вы часто выезжаете на «десятимильную прогулку»?
