ночевки или, будучи не в силах совладать с героиновой жаждой, вкалывал дозу, едва оказавшись в убежище? Нормальный человек наверняка бы оборудовал себе какое-нибудь место для ночлега. Холодно же, зима. Но, если говорить по правде, нормальный человек вернулся бы в теплый дом, где его ждали бабушка и младший брат. Тим потряс головой, поняв, что гадать бессмысленно. Проще начинать искать. Сверху. Там, во всяком случае, светлее.
Он снова включил фонарь, дошел до лестницы и стал подниматься на оказавшийся последним этаж, выше которого – только чердак с полуразобранной крышей. Тут было еще холоднее, но и посветлее от солнечных лучей, проникающих на лестницу из незаколоченных окон комнат. Три квартиры на площадке, дверные проемы без дверей. Один – прямо, более темный. Окна в этой квартире выходили на фасад, и их, как и прочие, забили железными листами. Тим повернул в правую квартиру, одну из двух светлых. Под ногами со звуком, заставившим мальчика вздрогнуть, хрустнула пивная банка, потом он несильно ударился носком ноги о пустую бутылку.
Квартира большая: комнат восемь или около того. Лишенные дверей помещения выглядели обнаженными и стыдливо прятались в милосердном полумраке. Тим свернул в первую комнату с открытым окном. Дневной свет, вместе с ветром яростно врывавшийся в помещение, заставил Тима опустить фонарик. Он разглядел поломанный, завалившийся на пол шкаф, похожий на боксера, получившего нокаут на ринге. Слой пыли, осколки стекла, неприятно свисающие со стен обои, пузыри облупившейся штукатурки. Тим подошел к окну (стекла разбиты, из рамы торчат осколки, но деревянные створки, между которыми намерз снег, заперты), встал сбоку от него и выглянул. Снизу было видно, как двор в беспорядке покрывали кучи строительного мусора и глубокие рытвины, будто кто-то и выкопал из них весь мусор.
Сзади раздался шум, искаженный эхом темного пустого пространства. Тим резко обернулся, почему-то решив, что к нему подобрался один из бездомных, чтобы вытолкнуть его из окна. Никого. Странно. Шум больше не повторялся. Тим постоял, напрягшись, готовой задать стрекача кошкой, и только потом понял, что услышал бой отбившего очередные полчаса механизма на Часовой Башне. Сердце, заколотившееся от всплеска адреналина, стало успокаиваться. Тим подумал, что пора заканчивать с этим делом.
Он вышел из комнаты, повернул во вторую, но входить не стал, потому что оттуда воняло экскрементами.
А потом увидел то, что искал.
Дверной проем комнаты, выходившей окном на фасад, занавешивал полусорванный кусок продранного в нескольких местах полиэтилена. Уже подходя к нему, Тим знал, что его брат ночевал здесь. Иначе, если бы эта комната «принадлежала» троице с чайником, пыльный полиэтилен висел бы ровно, по мере возможности сохраняя в помещении тепло. Хотя какое здесь тепло? Выстуженное, насквозь промороженное, как тушка хека в морозилке, здание. По коридорам гуляют ледяные сквозняки, изо рта идет пар.
Тим отодвинул рукой полиэтилен, посветил фонариком в темное прямоугольное пространство, внезапно поплывшее оттого, что глаза мальчика сами собой наполнились слезами. Тим сморгнул. Здесь в одиночестве проводил студеные зимние ночи его родной брат? Когда он сам спал в теплом доме на пусть скрипучем, но мягком диване? Как такое возможно? Почему он ничего не почувствовал, когда дрых на диване? Пытаясь проглотить слезы, Тим разглядывал детали интерьера, которые луч фонаря выкусывал из темноты. Солнечные лучи, бьющие под потолок из щели в забитом окне. Деревянная паллета, покрытая несколькими сломанными листами похожей на плотный пенопласт грязно-оранжевой термоизоляции. Сверху Макс набросал тряпья. Рядом, на полу, – несколько тонких одноразовых шприцев. В паре метров от паллеты – старая, где-то найденная или украденная жаровня для барбекю на треноге. Неужели Макс отапливал ею помещение? Наверное, поэтому в комнате так пахло костром. Под жаровней для растопки лежал толстый каталог из строительного магазина. Старый разрушенный камин в противоположном углу – и всё, больше ничего. Тим ощутил внутри себя ту же гулкую пустоту.
Не замечая, как слезы катятся по щекам, он подошел к брошенному лежбищу. Тряпье оказалось драным спальным мешком с широкой биркой, на которой что-то было написано то ли по-немецки, то ли по-шведски. Эта бирка словно предлагала шпионскую версию обстановки этой комнаты. Будто бы здесь находился схрон диверсанта-парашютиста, каталог предназначался для шифровки-дешифровки, а шприцы на полу – от сделанных внутривенных витаминных инъекций.
Тим зажмурился, громко всхлипнул.
Логово наркомана – вот что это на самом деле. Тут обитал больной опустившийся человек, умиравший от героина. «В каких-то случаях такие, как я, думают, что это – возвышение. В моем – всего лишь опора», – непонятно сказал однажды Макс Тиму, когда тот завел с ним разговор про героин. Вот к чему это привело… Какие яхты? Какой клад? Что Тим придумал?
Он вдруг встрепенулся. Ему показалось, что за висящим куском полиэтилена кто-то прошел. Тим прислушался. Нет, тишина. Просто сквозняк, играющий в прятки.
Пора уходить. Тим в последний раз осветил лучом фонаря стены, на которых сохранились обои с узором в виде переплетенных цветов.
А это что такое? Какой-то рисунок? Или надпись? Нет, все-таки рисунок… Прямо у изголовья импровизированного спального места, на уровне пятидесяти сантиметров от пола. Мальчик присел на корточки, разглядывая перекрещенные линии, нарисованные чем-то черным. Провел по ним пальцем, почувствовал, как линии смазываются от прикосновения. Пачкаются.
Рисовали углем, вынутым из жаровни? Кто? Неужели Макс? Или кто-то до него? Зачем? Что это обозначало? Неровный круг с выходящей из него стрелкой. Будто уложенный набок знак мужского начала. Символ Марса, наклонивший свое копье.
Машинально Тим проследил взглядом в направлении, куда указывала стрелка, и уперся в камин, топку которого намертво заделали скрепленными цементом кирпичами. На секунду к Тиму, помимо его воли, вернулось кладоискательское настроение. Ну а вдруг?..
Он подошел, потрогал холодные камни – один, другой. Кирпичи были вмонтированы намертво. Тим посмотрел на испачканные сажей и кирпичной пылью пальцы и подумал, что, пожалуй, хватит цепляться к рисункам на стенах (не факт еще, что его нарисовал Макс) и словам, произнесенным в предсмертном бреду. Нет тут ни тайника, ни денег. Пора выбираться отсюда.
Больше не разглядывая последнее пристанище брата, Тим развернулся, отогнул криво висящий полиэтилен и вышел.
* * *
Не снимая, чтобы не продуло, испачканную куртку, Тим прямо на себе попытался отряхнуть ее ладонями, и тем же путем, что и зашел во двор дома, выбрался на улицу.
На улице все было по-прежнему: малолюдно, ветрено, солнечно и музейно. Но – кажется, так назывался старый фильм? – улица полна неожиданностей. Перед мальчиком вырос Повешенный и ухватил за руку. Произнес хриплым голосом удавленного человека:
– Привет, Тим.
Драгдилер был одет в
