Пармен закутался в одеяло и захрапел. Волхв достал книгу (тарсянин не видел парня читающим со дня их битвы с турмским демоном – а это добрая пара месяцев) и улёгся поодаль от костра. Марх прислонился к колесу, прищурившись, смотрел на костер. Оранжевые язычки растворялись в черноте неба, и вместе с ними растворялся его гнев. Сухо потрескивали обугленные поленца, которых тарсянин благоразумно набрал у Джабаля. В какой-то момент он ощутил покой и смирение, желание не сопротивляться выпавшей роли пленника. Мгновенно, без обычных навязчивых мыслей о битвах сабельщик уснул.
Авенир не знал, куда ведет мула. Душа его металась, кидала в никуда вопли о помощи. Что делать с Мархом и Парменом? Зачем оживлять Корво? Волхв не мог объяснить, как он проделал этот финтиль, благодаря которому вырубил сабельщика. Даже если он и марлиец, какой от этого толк? Выделывать кресты, зачем? Юноша понимал, что не воин, но и в своей принадлежности к магической братии сомневался. Перед глазами всплывал дед Фитрич со словами о принимающем форму духе. Если не колдун и не воин, то кто? Этот вопль тоже улетал в пустоту и ответа Авенир не ждал.
Акудник вздохнул, собрался с мыслями и продолжил чтение. Нужно себя заставлять, заполнять дыру внутри. Может, принять веру? И Писание Древних есть. Но где найти алтарь этому невидимому неведомому богу, пророком которого он каким-то непостижимым образом удосужился стать? Не была ли встреча с безликим наваждением? Что делать дальше, тот бог не сказал.
Волхв перевернул страницу. Как странно. Текст казался знакомым, в то же время истории оживали в сознании по-новому. Будто видишь происходящее, но другими глазами, с другой стороны. «От восхода солнечного до захода будет имя Высшего величаться во всех народах». Как забытый Бог будет признаваем всеми? Возможно, после исполнения пророчества. Великая скорбь разрушит силы братства и тут явится пророк и всё исправит? Юноша задумался. Достал из сумы дневник и кисть.
«Полет мыслей от второго дня, восьми энамбелов, двести семьдесят второго вита…
Хорошо быть спасителем мира, да еще и установить единую веру. Но стоит ли для этого сжигать себя, свои желания, мысли, похоти? Что толку спасать всех, быть сияющей оболочкой божества, а в сердце быть пустым, несчастным и озлобленным на весь этот «обращенный» к небу мир?»
Авенир Мес’о Дитроу.
Волхв закрыл дневник. Что ж. Марх теперь в безопасности, отгорожен от черной воли ятагана, Пармен хотя бы согласился держать в руках кинжал. А он, сбившийся с пути юноша, возобновил чтение старинной книги и излияние мыслей. Слишком много хороших свершений за один день.
Неподалеку забрезжил темный силуэт. Авенир приподнялся, взял на изготовку «граблю», другая рука сжала кинжал. «А ведь я один, остальные небоеспособны». В свет вышел бородатый худощавый карлик. Седые волосы доходят до колен, голову венчает серебристый обруч, сморщенная рука мертвой хваткой вцепилась в посошок.
– Пригласи уж старичка у огонька погреться?
Юноша с подозрением посмотрел на коротышку. Если и дух, то благородный. Домовенок беглый, или лесовичок. Вот только леса не видать, куда взгляд ни брось.
– Проходи, дедушка. Мяса, трав, водицы кислой?
Бородач подошел, уселся на появившееся из ниоткуда бревнышко.
– Приму с радостью, внучек. Не велят боги от даров отказываться.
Дед жевал вяленую конину, щавель и сочный хвощ, а чаровник гадал, откуда же он взялся в этом нелюдимом месте. Мужичок наелся, отёр губы полотняным рукавом.
– Благодарствую, мальчик. Редко кто до меня доходит. А и доходят – не привечают. За такую заботу, позволь оказать и тебе услугу. Спрашивай любой вопрос, ответу-совету не пожалею, поделюсь всем, что знаю.
Авенир поклонился:
– Спасибо, дедушка. Рад бы спросить, да в голову вопрос не идет. Сам расскажи, что считаешь нужным.
Старик расплылся в улыбке, синие глаза превратились в узкие щелочки, довольно протянул:
– Молодчи-и-и-к. Умный ты какой, недаром говорят – мал, да удал. Так ответил бы на один вопрос, а теперь расскажу, что знаю. Только раз голова на плечах есть, объяснять не буду, сам дойдешь. Ответ первый: вы на Марсовом поле. Ответ второй: выбрал оружие под стать себе. Ответ третий: не воин и не колдун, копай глубже. А за то, что так ты меня яствами уважил, вот тебе свистулька. Станет невмоготу, зови. С любой земли услышу, советом помогу. Бывай, внучек.
Лесовик зашел в костер. Тот ярко вспыхнул, а когда «зайцы» в глазах прошли, то юноша с удивлением увидел, что на окоеме забрезжила красная полоска. «Какой сон яркий, давно же я их не видел».
Пармен разлепил глаза, Марх повернулся на бок и, скатившись с колеса, ударился скулой о камень. На щеке надулось синеватое пятнышко. Авенир раздал каждому по куску овечьей брынзы и лепешке.
Тень от телеги укоротилась, мулу соорудили навес и остановились на привал. Стало жарко, пот струился по телу крупными солеными каплями. Одежда намокла и складка заколола бок. Волхв прислонил руку, нащупал в нательном карманце округлый предмет. Юноша извлек на свет крохотную берестяную свирель, в голове сложилась картина. Синеглазный старик с посохом, обручем и свирелью. В рассказах говорилось о перехожих каликах, кладезях мудрости, совершенных владетелях природной магии. Если это был не сон, значит и ответы его имеют смысл. Впервые за три дня, Авенир сам обратился к Марху:
– Слышал что-нибудь о Марсовом поле?
Тарсянин прочистил горло, тихо сглотнул:
– Это алодь близ Манохи. Довольно большая – обычно на день-два пешего пути. На таких местах собирались войска для битв, для кулачных побоищ. Но это просто солончак, вымершая земля.
Юноша пригубил мех. Кисловато-солоноватая жидкость на вкус была не ахти, но жажду утоляла хорошо.
– Ты проходил раньше этот солончак? За сколько дней?
Тарсянин откинулся на подстилку, взгляд блуждал по навесу. Авенир, подавляя усмешку, смотрел на разукрашенное лицо сабельщика. Пятно на лбу пожелтело, на одной скуле расползлась короста от ссадины, на другой аккуратным овальчиком почивал синяк.
– Лет восемь. А может и двенадцать тому назад. Я путешествовал по миру, перешел горный перевал. Меня обогрели монахи из Элхои. Дальше отправился тем же путем, что и сейчас. Познакомился с Джабалем. Он тогда еще был поменьше. А солончак я прошагал за день-два. Дальше до караванного пути рукой подать. Идти легко – дорога прямая, поселения и городки на каждом шагу. И народ незлобивый.
Волхв прервал ушедшего в размышления Марха:
– А шёл один?
Воин непонимающе уставился на юношу, кивнул.
Авенир испытал волнительное ощущение разгаданной загадки, вскочил, лихорадочно затряс руками:
– Мы кружим уже три дня. Ты, конечно, не мул, побыстрее будешь. Но и мы уже должны были выйти. Солончак, конечно, мог разрастись. Хотя у меня другая мысль. Это – Марсово поле. Заколдованное. Возможно, здесь наложена кружевная плеть, или какой-нибудь «обмани-глаз». Потому кровь вскипает и сердце на битву просится. Место влияет. Ты когда шел один, воевать ведь не с кем было?
– Так обезвредь эту… плеть и идем дальше.
Юноша поник, упал на колени, начал изо всей мочи тереть затылок.
– Это не просто бранное поле. Чую. Тут сила большая нужна. Боюсь нас уничтожить. Если же не плеть, а заклятие, то мы под ним уже. Его изнутри не уничтожить. Только если…
– Если что? – Марх почти кричал, проникшись душевными переживаниями Авенира.
– Заклятие можно снять, если удержаться от действий, его подкрепляющих. Например, мы подрались, но не убили друг друга. Значит, на нас оно не действует. Почти. Но, – юноша собрался с мыслями, – это заклятие места. И оно влияет на всех проходящих. А если мы и вырвемся, то после нас поле расширится еще больше.
– Так что делать?
– Самое главное – не давать тебе Кото. У этого ятагана черная душа. Хоть он и освобожден от демонических сил, но тебе нужно подчинить его волю своей.
– А дальше?
Чаровник думал. Откуда-то он знал, что делать. Без трепета, без переживаний и дум изрек:
– Дождемся вечерних мар.
Солнце уже скатывалось за виднокрай, тени удлинились. Авенир достал кисть, широко взмахнул и принялся выписывать пируэты. Марх с Парменом находились неподалеку, мула стреножили, из повозки выгрузили все тюки. Поднявшийся ветер доносил до мужчин вдохновенную песнь:
– «Проклятья веков, полночные тайны
Развеются лентою чистого неба
Круги Зортзиара, сил необычайных
Да явят нам правду земли непотребной…»
Кисть колыхалась, оставляя прозрачное, едва уловимое свечение. В воздухе формировался затейливый рисунок. Юноша что-то бормотал, глаза закрыты, двигается духом. «Танец» закончился и символ, спустя несколько мгновений, растворился. Волхв опустил голову, шумно дышал, руки упер в колени.
– И что должно произойти?
Сабельщик уловил во взгляде парня растерянность. Авенир разогнулся:
