– Отчего бы вам не сходить самому? – Я окончательно вышел из себя.
– Ваня, – неожиданно ласково протянул Николай, – я сейчас буду готовиться к обряду, это дело непростое, энергии понадобится много. Сделай одолжение, пригласи сторожа.
Когда люди разговаривают по-человечески, я моментально иду у них на поводу, поэтому и поспешил к ветхой избенке, больше похожей на собачью будку, чем на жилище человека двадцать первого века. Привратник не боялся лихих людей, дверь в его конуру оказалась незапертой. Я вошел сначала в невероятно грязную кухоньку, заставленную пустыми бутылками всех калибров, затем оказался в комнатенке и понял, отчего хозяин не опасается разбойников. Просто у него нет вещей, на которые может польстится вор. Из обстановки тут были кособокий допотопный гардероб и железная кровать с никелированными спинками.
Любая мебель, прежде чем стать особо ценным антиквариатом, проходит стадию рухляди. То есть, если у вас дома имеется старый стул, не спешите тащить его на помойку. Сейчас, ясное дело, он никому не нужен и дороже рубля не стоит, но лет этак через пятьдесят сей ободранный предмет гордо выставят на аукционе, и он будет стоить кучу денег.
На ложе, прикрытый одеялом, из которого в разные стороны торчали куски ваты, кто-то спал. Я посветил карманным фонариком на кровать, потом осторожно, чтобы не испугать человека, сказал:
– Проснитесь, пожалуйста.
Голова повернулась, чихнула, кашлянула и прохрипела:
– Надоть чаво? Ты, што ль, Петьк? Нетуть ханки, всю выжрал!
– Нет, нет, вы сторож? Ключи от кладбища у вас?
– Ну… да… а ты хто?
– Иван Павлович Подушкин, сделайте одолжение, отоприте ворота, заплачу вам за услуги.
– Ив-в-в-ван Па-а-авлович Подушкин, – неожиданно прозаикалась голова.
Потом одеяло упало на пол. Под ним на голом полосатом матраце обнаружился хлипкий мужичонка в спортивном костюме грязно-канареечного цвета и в огромных, перепачканных землей ботинках. Он уцепился трясущейся рукой за спинку, сел и в ужасе переспросил:
– Хто?
– Иван Павлович Подушкин.
Грязная длань стала быстро совершать крестное знамение.
– Свят, свят, сгинь, рассыпься.
– Будьте любезны, ключи от кладбища при вас? – решил я повторить попытку.
Хотя, похоже, успеха не добьюсь, у дядьки явно белая горячка, иначе с какой стати он трясется, крестится и несет чушь?
Продолжая дрожать, ханурик пошарил под подушкой, потом с силой метнул в меня связку.
– Забери и провались в преисподнюю.
Я едва успел отскочить в сторону, а то бы тяжелые ключи на ржавом кольце ударили меня прямо в лоб.
– Ну, тебя только за смертью посылать, – нудила маменька, – принес?
Я показал связку.
– Вот.
– Отпирай.
Ключ неожиданно легко повернулся в замке, я ступил на дорожку и невольно вздрогнул. Интересно, почему на кладбище всегда так неуютно и неприятно? Вот сейчас стоим в совершенно прелестном месте, пейзаж словно нарисован кем-то из русских передвижников. Могилы, чуть покосившиеся деревянные кресты, слегка оббитые каменные надгробья, тут и там почти распустившаяся зелень на ветках, на небе ярко сияет полная луна, и тишина стоит невероятная. Казалось бы, в этом месте захочется остаться подольше, насладиться покоем. Ан нет, отчего-то озноб и холод пробирают до костей, а из глубины души поднимается страх.
– Вера, – шепотом спросила маменька, – теперь что делать?
– Николая ждать, – так же тихо ответила астролог, – он сам все найдет, нам только надо танец сплясать.
– Танец? – насторожился я. – Зачем?
– Иначе мандрагора не дастся.
– А как он ее отыщет? – шипела маменька.
– По приметам.
– Каким?
Чтобы не слушать дурацкий разговор, я пошел по центральной дорожке, читая эпитафии. Впереди замаячило нечто круглое, вроде неработающего фонтана, рядом стояла скамейка. Я опустился на сиденье, достал сигареты и увидел огромный памятник из черного камня с синими сверкающими вкраплениями. Вот уж не думал, что на сельском кладбище можно обнаружить подобную могилу. На полированной плите золотом горела надпись: «Здесь упокоился раб божий Иван сын Павла Подушкина 1882 лета на девяносто пятом годе своей жизни. Господи, уповаем на милость твою, прими в царствие небесное недостойного, но праведного».
Мне стало нехорошо. Первый раз я встретился со своим полным тезкой, и где? На кладбище. Одно утешение, что этот Иван Павлович Подушкин без малого не дотянул до ста лет, может, и мне суждена долгая жизнь? Кстати, вполне вероятно, что мы с ним дальние родственники. Род Подушкиных древний, и было их не так уж много. Ну да о своем генеалогическом древе я уже рассказывал.
Может, здесь сохранилась книга, в которой регистрировали покойных? Интересно бы в ней покопаться… И тут ледяная рука схватила меня за плечо.
– Мама! – от неожиданности заорал я.
– Вава, – недовольно воскликнула маменька, выныривая из-за моей спины, – просила же называть меня Николеттой! Неужели трудно запомнить. Право, если мужчина в возрасте обращается к молодой женщине: «Мама», это звучит по меньшей мере глупо.
– Я просто вскрикнул от неожиданности.
– Кричи сколько угодно и что хочешь, но только не слово «мама», пошли.
Подталкиваемый маменькой, я двинулся по дорожке влево. Ясно теперь, отчего сторож швырнул в меня связку ключей. Я представился ему по полной программе, назвался громко: Иван Павлович Подушкин, вот ханурик, пропивший последний ум, и решил, что видит ожившего покойника. Очевидно, он работает здесь давно и знает уникальные старинные памятники наперечет.
– Ваня, сюда, – толкала меня Николетта, – боже, как с тобой трудно, налево, прямо, стоп!
Но я уже и сам остановился, потому что уперся в забор. Справа по курсу виднелся Николай.
– Живо втыкайте ветки в волосы, – велел он.
Прекрасно понимая, что стану похож – ни больше ни меньше – на тушканчика в бигудях, я тем не менее повиновался и украсился жесткими прутьями, поданными Верой. Затем мы встали в круг, взялись за руки и принялись водить хоровод, Николай безостановочно выл:
– Эхря, махря, бахря…
Может, слова звучали по-иному, но мне они слышались именно так. На небе появилась тонкая светло-желтая полоска.
– Вера, лопату, – приказал Николай.
Жена быстро подала ему совочек, таким дети обычно делают куличики.
Николай отшатнулся:
– Вера! Ты протянула мне его левой рукой.
Супруга быстро исправила оплошность.
– Теперь закрыли глаза и не смотрите на меня, иначе ослепнете! – выкрикнул Николай.
Я зажмурился и окончательно обозлился на себя. Глупее поведения и не придумаешь.
– Вот она! – завопил целитель.
Я приоткрыл одно веко. Пальцы Николая сжимали корявую штуку, то ли обломок ветки, то ли кусок корня.
– А почему мандрагора не кричала? – некстати проявила любопытство Николетта.
– Потому что добровольно далась, без насилия, – ответил Николай, – поехали домой, берите свечи, надо идти с зажженным огнем до машины.
Обрадованный тем, что глупая затея приближается к концу, я почти побежал к выходу, выскочил за ворота и замер. На лужайке перед погостом стояла группа мужиков, вернее парней самого неприятного вида. Все они, как один, были одеты в черные кожаные куртки и мятые спортивные брюки. Три шикарные иномарки стояли на дороге. Бритые головы повернулись, несколько пар холодных глаз уставилось на меня.
– Ты, что ли, сторож? – спросил один, лениво перекатывая во рту жвачку.
Я дернул головой, пусть понимают, как хотят.
– У тебя лопата есть? – продолжал мужик.
Я пожал плечами.
– Оставь его, Ник, он идиот, – проговорил другой бандит, – глухонемой, похоже. А зачем ему горящая свеча? И ветки в волосах?
– Он слышит, – не согласился Ник, – псих просто!
– Молчит же!
И тут на поляне появились Николай, Николетта и Вера.
– Мама, – прошептал один из братков, – господи.
Продолжая бормотать, бритый парень принялся креститься и пятиться в сторону иномарок. Остальные бандиты сначала разинули рты, а потом очень медленно, не поворачиваясь к нам спиной, поползли за первым братком.
Николай, размахивая зажженной свечой, запел:
– О, корень мандрагоры, ты, похожий на человека, забери кровь в себя, напоись молодой силой.
Потом целитель вдруг заткнулся и почти нормальным тоном обратился к Нику:
– Очень плохо, что вы нам встретились. Знаете, теперь нужна капля крови молодого, чистого, безгрешного юноши, такого, как вы. Дайте нам ее! Мандрагора за жертву принесет вам счастье. Вера, быстро!
Жена протянула мужу нож с острым лезвием.
– С ума сошла, – взвизгнул Николай, – опять левой рукой!
Братки стали пятиться быстрее.
– Ну-ка, – велел Николай, – пойте жертвенную молитву.
– О-о-о, – нестройно затянули женщины, потряхивая головами, – кровь, кровь молодая каплями течет, душа в небеса идет…
