— Слышь, я заправлюсь, это быстро! — он выскочил из машины, оставив в колонках "Шугу" бодрящейся в печали Глюкозы, и запрыгал по лужам к заветному окошку.
— Отогрелась? — спросил Андрей, улыбаясь. Самому ему было жарко.
— Угу.
— Вот и славно… хорошо, что мы до дождя успели, а то бы мокли сейчас на кладбище у могилы твоей бабушки.
— Мне сегодня Ирка звонила. — вдруг сказала Ольга. — Ты её не знаешь… учились вместе. Она замуж вышла… радостная вся такая… а ты мне даже обещать не можешь, что хоть когда-нибудь…
"…на часах уже домой,
ключи звенят в кармане,
ты во мне, а я в тебе,
как опий в наркомане…
улетай…" -
— пела смешная и грустная кукла с косичками, а мультяшный доберман сидел у её ног, значительный и безмолвный, как охранник…
Андрей стиснул зубы от стыда и отвращения к самому себе.
Умерший, уже практически ушедший навсегда, он испытал те же чувства. В отчаянной попытке хоть как-то исправить всё, избавиться от происходящего, он обнял Ольгу… и в прошлом и в настоящем, и ныне, и присно, и вовеки веков.
— Помнишь, ты говорила, что боишься — жить после смерти? — прошептал он десять лет назад в розовое тёплое ухо.
— Там мне, наверное, будет одиноко… а вдруг я не туда попаду? — тихо, по детски жалобно, сказала она.
— Говорят, что у границы света и тьмы, человека встречает кто-то из близких, чтобы помочь ему.
— Это будешь ты, правда? — радостно пискнула она и вдруг жарко покраснела, спрятав лицо у него на груди. — Ну… если ты первый… уйдёшь, бросишь меня одну… — шмыгая носом, пробубнила она ему в шарф.
— Да. Я тебе обещаю, что встречу тебя, даже если ты будешь старушкой, которая сменила пятерых мужей. Хорошо? Я клянусь, что встречу тебя… я…
Она повернулась, чтобы поцеловать его.
И сейчас, уже почти освободившись от всего земного, последними усилиями удерживаясь от того, чтобы вместе с ней шагнуть туда, где были лишь свет, любовь и новая жизнь, он услышал от неё:
— Спасибо, любимый мой!
Всё пришло в норму.
И увидели они новое небо и новую землю. Ибо старое — прошло.
Из книги Яны Полозовой "Прямой эфир: хроника захвата в диалогах горожан и документах"
(Екатеринбург, кафе "Жемчужина", сдвинуты вместе два столика)
— А потом?
— Ну, они с Басовым… погоди, под грибочки я сейчас налью… вот… Ну, они все тут начали…
— Хватит-хватит!
— По половиночке… ладно? А то окосеем…
— Угу… И что?
— Значит, пацаны эти, солдатики, стали их переводить в студию, где прямой эфир.
— А Басов что?
— А что Басов? Сумку здоровенную тащил. Там еда, водочка, закуска какая-то… потом Кешка, чудак на букву "м", упорно намекал, что, мол, Басов специально всё это организовал… сам, представляешь?! Мол, с целью самопиара подговорил бойцов на подвиг самопожертвования!
— Я вас умоляю, давайте о Кешке и его новостях не будем говорить! Мы же за столом!
(смех)
— Слушай, а ты что, в натуре, ничего не видел?
— Мужики, я же говорил… только я с самолёта выхожу, а мне Жанка сходу выдаёт — так, мол, и так…
— Как там, кстати, на Кубе отдохнулось?
— Да нормально там, — пальмы, негры… телевизора и сервиса — никакого. Дальше-то что?
— А дальше — сплошные непонятки. Слушай, нас всех уверяли, что солдат было шестеро, понял? А по кадрам, по передаче, их только пятерых насчитали. Никто толком не знает — то ли один где-то на телекомпании затаился, то ли, вообще, с пацанами не пошёл и сейчас где-нибудь в бегах.
— У нас в п-полку…
— Вжику не наливайте больше! Вжик! Слышишь, Вжик?
— Нормально я… уф-ф-ф… чё ты, как этот?..
— Сахарович, ты там давай, свистни эту девочку… пусть она — чай, кофе…
— Мужики, не томите… и что?
— Они пошли все в студию и там пацан… Малый… в общем, Малый притащил коробку. Там, по идее, динамит, понял? Но, может, и нету. Расселись, водку открыли, и тут Басов говорит, мол, давайте, мужики… в кои-то веки такая возможность представится… поговорим по душам? Ну, типа, один хрен, помирать, так, хоть, перед смертью наговориться на весь Ёбург!
— Я бы, блин… автомат… на хрен!.. Мочил бы со страшной силой… козлов… уф-ф-ф!
— Я же просил, Вжику не наливать…
— Да не наливал я!
— Вжик! Ты живой? Сахарович, где кофе? Мы же договаривались!
— Да принесёт она! Девушка! Я же кофе просил!
— Блин… Вжик, как всегда…
— Уф-ф-ф… Не разжигай…
— Да ладно вам! Нормально всё со Вжиком, что вы! Дальше что?
— Ну, сидят, бухтят…
- "Репортаж под дулом автомата" — это Борщ тут разливался.
— Ты что! Парень на все сто пять процентов отпиарился.
— Ну, Борщ у нас не без драматических талантов…
— В своей манере пиарился?
— Ну, а как же! Всё в кучу — леденящий ужас, лезвие бритвы, горноуральский кошмар, рвущие душу крики невинных девушек, стынущая в жилах кровь…
— Уч… ч… читесь, козлы-ы-ы…
— Тихо-тихо, Вжик… потом. На, вот, кофейку испей… ладно?
— Я в Белом дом-ме… и не тр-р-ренди… сам, понял?.. Борчиков… это голова.
— Бриан — две головы. Я бы Бриану палец в рот не положил!
(смех)
— Ну, и что дальше?
— В общем, Борщ пиарится, пресса надсажается, губер в Москве, а его команда мышей не ловит… растерялись.
— Как их не отключили? В смысле, АТР?
— А тут ни хрена не понятно. На Московской горке, на РТПЦ караул поставили… Слухи были, что вот-вот штурм, а потом — бац! — отбой.
— Да им просто ссыкотно, как всегда. Вот если бы отрубили от эфира сразу…
— Ну, короче, пока туда-сюда, а Басов с ребятами уже освоились. В обмен на него и Янку выпустили охранника и гостью прямого эфира… её прямым ходом в кардиологию. Дамочка, бедная, едва дышала… Вжик, осторожно! Не облейся… Тихон, помоги ему!.. Ага… А потом все поголовно, даже девочка из архива, отказались покинуть студию.
— Серьёзно?
— Мы тоже офонарели.
— Ностальгия по настоящему. Романтика революции.
— Скорее всего. Но, мужики, это было гениально! Пипл у телевизора не спит, Москва орёт, в госдуме орут, СМИ со всего мира толкутся, органы не подсасывают ни хрена, вся политтусовка в куче — на АТР рвётся… попиариться на казусе… Резкий Борщ волосы на заднице рвёт — не тот курс взял! Сидел бы сейчас в студии, как народный герой… а шиш.
— А что Ванников?
— А он у нас тёртый генерал, — сразу права качать начал. У меня, мол, личный состав разбегается. Дескать, льготы похерили, коммуналку похерили… в общем, ловите сами. И вообще, охранник из ЧОПа, молодой дурак… а не мент.
— На площади какой-то мальчонка красную простыню приволок… в первую ночь…
— Простыню?
— Ну! Красная, махровая! И давай её к шесту прикручивать, как на майдане…
— А менты?
— А что менты… свистят, непонятно, чему радуются. Журки налетели, давай пацана пытать, мол, с какого гороху ты сюда мамкину простыню приволок, — за Ленина голосуешь? Так он уже давно вымер естественным образом… А он гордо так: "Долой, ядрёна вошь, олигархов, пидоров и в Бога душу мать!"
(смех)
— Ол-лигар… хи… говно.
— Ну, господа, вклеит сегодня Вжику его Татьяна… по самое "не хочу"…
— А что, хохлы тоже думали, что власть у них непрошибаемая. Сковырнули, однако!
— Ну, у нас не Украина…
— Да брось ты! Вся фишка в позиционировании. Коллективное бессознательное учитывать надо!
— Ладно, господа пиарщики, имиджмейкеры, консалтеры и политконсультанты, давайте по одной! За профессию! У нас теперь работы будет — по самые уши…
— Ты, главное, с Антоном поговори!.. Вжик, ты чего?.. Нет, тебе лучше кофе…
— За профессию и за Антона!
— Бог даст, мы с ним поработаем… Эх, хорошо прошла!.. Я тут планчик набросал, завтра посмотрим. Тихон, бросай нахрен своего кандидатишку, не до него будет.
— Ага, разбежался! А если Антон сам нас подальше пошлёт?
— Не пошлёт…
— Кроме нас — некому… а ему теперь надо двигать дальше — на волне, так сказать. Здесь мы ему и пригождаемся.
— Девушка, ещё кофе и коньячку, грамм триста!
ЭПИЛОГ
Десять лет назад они сидели в палате у Кирилла, почти в темноте. Роальд Вячеславович хмуро смотрел в окно. Щурилась заплаканная Оксанка. Тарас переминался с ноги на ногу у окна… Лекс и Махно на цыпочках вышли в коридор покурить… Пашка, Саша, Оксана-вторая, Гошка….
Вика устроилась у изголовья Кирилла. Один раз он взял её за руку и поцеловал у ладони, в запястье, там, где врачи меряют пульс. Пашка взглянул Вике прямо в глаза и еле заметно кивнул головой — вы нужны друг другу. Сашка видел этот мгновенный немой диалог и беззвучно заплакал оттого, что бабушка сейчас не может видеть рождающейся любви Кирилла и Вики — двух сильных и красивых, много переживших людей… и что Андрей никогда не узнает об этом… и что он, Сашка, не может пока вот так спокойно и честно, как Паша, посмотреть Вике в глаза и одобрить её любовь… но быть может, когда-нибудь он сумеет это?
