Неужели она?
Не может быть!
Почва ускользала из-под ног честного человекоохранителя. Всё перепуталось, всё расползалось под руками, чего ни коснись. Багу вдруг стало казаться, что он не знает, как дальше жить.
Это была совершенно новая для него мысль.
Соловки,
14-й день девятого месяца, четверица,
начало дня
Вчера, оставив после беседы обоих тангутов под присмотром строгого архимандрита и вверив ему их судьбу, Богдан с фонарём в руке бросился обратно к ловушке. Ещё здесь почувствовав, что тангуты не виновны и произошло нелепое недоразумение, он, оставив Бориса в засаде, вместе с Арсением отвёл несчастных Вэйминов для предложенного им разговора начистоту прямо к владыке – а затем, уяснив всё, что мог, решил сызнова занять пост.
За то время, что Богдан провёл в кремле монастыря, наставник разведшколы и предводительствуемые им бывшие громилы успели сменить Бориса и Арсения. Какое-то время минфа опасался, что в ночной темноте его могут принять за преступника, но он недооценил своих помощников. Будто из-под земли перед ним вырос рослый послушник и, едва ли не вытянувшись по стойке “смирно”, коротко сообщил, что за истёкший период времени к ловушке никто не приходил. Потом, приняв более вольную позу, уже совсем не по-казённому предложил: “Шли бы вы отдыхать, преждерожденный Богдан. Мы, конечно, до света отдежурим – но вряд ли он ночью придёт. Не станет он фонарём внимание привлекать. На рассвете ждать надо”.
Однако на рассвете к ловушке тоже никто не пришёл. Богдан, не сомкнувший за ночь глаз – успокоиться не помогали никакие молитвы, – чуть начало светать, был уже у ловушки. Никого.
Потом сторожа ещё раз сменились, и Богдан вдругорядь оказался в обществе Бориса и Арсения. Они, как и вчера, заняли свои места в засаде согласно замыслу осназовца, затаились, но шло время, и никто, никто, кроме самих сторожей, не нарушал лесной покой. Утро неслышно переплавлялось в день… засада не срабатывала.
Богдан буквально с ума сходил. “Ну не может преступник оставить капкан без присмотра столь надолго, не может, – в тысячный раз прикидывал он и в тысячный раз приходил к одним и тем же выводам. – Смысл теряется! С какой бы целью он ни совершал свои гнусности – оставлять пойманную лису сидеть в капкане более суток – либо выть, ежели осталась жива, либо разлагаться, если капкан прервал её жизнь… бессмысленно. Совершенно бессмысленно. Он что-то почуял или…”.
У Богдана аж дух захватило.
Злоумышленник не приходит, потому что не может, не в состоянии прийти! Случилось нечто такое, что ему не позволяет проверить капкан. Он бы и хотел, да – никак!
И снова, как и вчера после появления тангутов, Богдан, нарушая все уговоры, встал, не скрываясь, и крикнул:
– Ечи, вы на всякий случай побудьте ещё здесь, а мне надо немедленно в кремль!
Через час минфа уже носился по служебным помещениям – откуда только силы брались! – в поисках отца благочинного.
Богдан отыскал его в монастырской библиотеке, служившей одновременно хранилищем книг и всех старых бумаг, – и в этом тоже было редкое везение.
– Отец Агапий, – почтительно подошёл к благочинному с трудом сдерживающий возбуждение сановник, – не могли бы вы уделить мне некую толику вашего драгоценного времени?
– Настоятель уж предупредил меня, преждерожденный Богдан, чтоб я, ежели понадобится, оказал вам всевозможное содействие, – ответствовал, подняв голову от бумаг, отец Агапий, низенький и уютный человек преклонных лет.
– Вот и славно. Мне нужен перечень всех богомольцев, паломников, обетников и трудников, кои посетили светлый остров в конце лета и осенью прошлого года.
Редкие брови благочинного отца взлетели вверх.
– Время потребуется, – покачал он головой.
– Что ж, – сказал Богдан.
К сожалению, компьютерного учёта в монастыре не признавали.
Свой список Богдан легко и быстро составил сам; тут-то для него не было трудностей. И когда спустя минут сорок отец Агапий вышел к нему из архива с просторными листами – “Почерк мой мелок, зело уписист” – бумаги в руках, он был уже готов к работе с ними.
В списке, составленном отцом Агапием, значилось шестьсот двадцать пять фамилий. Эти люди трудились в монастыре в то время, когда тангуты обнаружили обезображенные тела своих племянниц, и уехали с острова последним перед ледоставом рейсом “Святого Савватия”, когда бесчинства с лисами прекратились.
В списке, который набросал Богдан, было всего лишь девять фамилий.
Это были люди, уложенные позавчера с травмами в монастырскую больницу.
В обоих списках повторялось только одно имя.
И тогда Богдан понял, почему так был ошеломлён приключившейся бедой, так страдал и маялся, так допрашивал врачей, когда же снимут гипс, крепкий крестьянин с Кубани Павло Заговников.
– Отец Агапий, – стараясь говорить спокойно и не выказывать волнения, спросил Богдан, – а электронная связь в монастыре есть?
Благочинный в ответ отрицательно покачал головой.
– Зачем она нам, – мягко сказал он. – Мы живём, не торопимся… К Господу все успеют, а больше и волноваться в жизни не о чем, и спешить некуда. В Больших Зайцах, на почте, есть.
Богдан благодарно кивнул.
Без помощи драг еча Бага и без тех сведений, которые мог дать только он, было теперь просто не обойтись.
Александрия Невская,
Управление внешней охраны, кабинет Бага,
14-й день девятого месяца, четверица,
первая половина дня
Утром Баг явился в Управление с самым решительным намерением выбросить из головы всю дурь, все грёзы, всех принцесс, все частные расследования и вообще всё, что не касается непосредственно его прямых служебных обязанностей и отношений с самыми близкими людьми – со Стасей, с Богданом, когда он вернётся, с шиланом Алимагомедовым, когда он прилетит, с Судьёй Ди, наконец… Он уже предвкушал, как возьмётся за протоколы допросов, как начнёт обдумывать, а затем и составлять план дальнейших деятельно-розыскных мероприятий против той паутины, за кончик которой им удалось ухватиться в Разудалом Посёлке… тут всё было правильно, сообразно, полномочно, светло и прозрачно: кто друг, кто – упорный заблужденец, умышляющий человеконарушение, и в чём тот заблужденец повинен… Это сражение не может быть проиграно, ибо дурманные зелья и Ордусь – две вещи несовместные!
И вот вам: ответное письмо от Дэдлиба.
Скоренько, однако.
Тон письма был чрезвычайно любезен. Весьма цветисто поблагодарив Бага за ответный дар, Дэдлиб заверял, что выполнить его просьбу – для него крайнее удовольствие, однако, не располагая достаточным количеством времени, он, разумеется, не может составить исчерпывающей подборки материалов, связанных с “Лисьими чарами”, и всё же те материалы, которые он прикладывает к письму, дадут, по мнению заокеанского человекоохранителя, представление о ситуации в целом. Далее, видимо желая не оставлять никаких недомолвок, Дэдлиб сообщил Багу, что его интерес к пилюлям Лекарственного дома Брылястова носит исключительно частный характер: всё дело в том, что “Лисьими чарами” безо всякой меры увлёкся Юллиус Тальберг, и, поскольку эти пилюли обладают поистине фантастическими по силе воздействия свойствами, а бравый Юллиус к тому же запивает их “Бруно”, Дэдлиб и решил, пользуясь возможностью, постараться выяснить, не выйдет ли из всего этого чего-нибудь плохого. Искренне ваш и всё такое.
Подборка присланных Дэдлибом материалов оказалась и впрямь невелика. Баг загрузил программу-переводчик “Мировой толмач” и углубился в изучение.
Так. Статья с результатами длинного и чрезвычайного нудного так называемого социологического опроса: как часто мужские представители различных социальных слоёв имеют интимные контакты с женщинами? Неважно, с жёнами ли, с подругами ли, – просто с женщинами. Вообще.
Забавно, но оказалось, что чаще всего “занимались полом” безработные. С громадным отрывом от всех остальных.
На втором месте устойчиво держались служащие государственных предприятий. Зарабатывали они меньше служащих частных компаний, но жизнь у них была устойчивее, они более-менее, как одно время любили говорить в Ордуси, с уверенностью смотрели в завтрашний день – и результат был налицо. То есть на… ну да.
Ну и так далее. Туже всех приходилось живущим в полной роскоши вершителям судеб нации, каждодневно и каждочасно принимающим важные и зачастую рискованные решения, чреватые как миллионными триумфами, так и миллионными катастрофами; показатели Великой радости у них колебались от двух-трёх до одного раза в месяц. Была даже удивительная графа “и реже”; что в ней творилось, Баг даже не стал смотреть.
