В харчевне, где посетителей оказалось немного, он устроился за ближайшим к стойке небольшим столом и спросил у подбежавшего прислужника жареной рыбы с картошкой; служитель расплылся в улыбке и стремительно унёсся на кухню.
В ожидании Баг закурил сигару.
– От… А знае кто, как у нашего Алёшки о прошлом годе вышло… – донеслось до него. Баг оглянулся. Рядом, за столом побольше, степенно расположились пятеро бородатых мужчин – трое в синих, кое-где заплатанных ватниках и двое в поношенных халатах на вате; все как на подбор основательные, почти квадратные, они неторопливо уминали всё ту же жареную рыбу, ломали заскорузлыми, грубыми пальцами хлеб и запивали трапезу чем-то из высоких глиняных кружек. Сразу было видно: почтенные селяне, не понаслышке знающие, как растёт гаолян и откуда берётся молоко. – Он мне сам сказывал, без омману!.. – Вытирая лопатообразной ладонью жирные губы, говорил один.
– Окстись, Емеля, сколь разов можно слушать, как лешак его по лесу водил, – отмахнулся другой и потянулся за очередной рыбиной. У Бага тихонько заурчало в животе. – Знамо дело, на то лесу хозяин даден, чтобы порядок соблюсти. А Алёшка – известный дикуясник. Вот и привязывается к нему лихоманка по делам евонным.
– Алёшка, он такой… – Емеля потянул из кармана ватника кисет с табаком. – Но тут дело нешутейное – про опояску дело! От…
– А что Алёшка учудил с опояской? – заинтересовался третий, приложившись к кружке и утирая усы. – Сказывай.
– Учудил, как есть учудил! – Емеля любовно свернул себе потрясающую самокрутку и чиркнул огромной спичкой. – Алёшка кажный год у бабки Степаниды наговор на скотину брал, пять лянов – и живи без хлопот. И шло, сталть, всё у него справно: коровы пасутся, а сам Алёшка ветер в штабеля закладывав по сторонам поплевыват. От… А заговор тот на опояске. Как вертаться зачнёт, так поправит опояску, затянет туже – и коровы, что и не видать, где пасутся, как милые тут как тут. А по этому году… – Емеля со вкусом затянулся своею самокруткою, – Алёшка передумал идти к бабке Степаниде. Восхотел пять лянов уберечь. Решил, сталть, и так сойдёт.
Прислужник поставил перед Багом блюдо с ошеломляющей порцией изумительно пахнувшей жареной рыбы, жареную же картошку, посыпанную сверху укропом, – в отдельной тарелке, и ещё в одной – груду солёных огурцов и маринованного чеснока. И убежал за чайником.
“Однако!” – устрашился принятых в Кеми норм питания Баг, но вслух ничего не сказал и вооружился палочками.
– От… – продолжал между тем за соседним столом Емеля. – Раз погнал, сталть, Алёшка стадо на верхний луг, а сам приляг в тени да и засни. Сморило его. Просыпается: а коров и нету! Луг есть, деревья есть, а коров – нету! Куда бечь, что делать? Хватился Алёшка за опояску и ну затягивать. Раз затянул – нейдут коровы. Малость пожди, другорядь тяни – нейдут. Он пуще тянет – ничего. Поди ж ты! Алёшка, сталть, думат: видно, зря я деньгов-то пожадничал, новую опояску не взял, а эта вовсе негодна стала. А коров не иначе полевик попутал. От… Хвать Алёшка моциклет да припусти к бабке Степаниде с поклоном, мол, прости дурня! С пол-ли проедь – глядь, а ему встречь коровы шуруют как шальные, что твои кони! От… Сталть, пока парень спал, животина далеко разбежись. А как зачал Алёшка опояску теребить, коровы давай назад бечь. А он про то не знат, пуще опояску тягат. Скотина ровно ополоумевши была стала. От ить как быват!
– Ибо сказано: “Служите Господу Богу вашему, и Он благословит хлеб твой и воду твою!” – раздался тут звонкий голос.
Все, включая Бага, обернулись.
У дверей в харчевню уже некоторое время стоял, прислушиваясь к рассказу, невысокий преждерожденный в длинном буром халате на меху – видно было, что халат не первой новизны, но ухаживают за ним любовно, со всем тщанием. Да и великоват был халат тот своему владельцу – худому, Баговых лет мужчине, на лице коего, украшенном аккуратными, переходящими в бородку усами, неугасимым внутренним огнём горели большие карие глаза. Меж глаз брал начало внушительный нос удивительно правильной формы. Через плечо худого была перекинута объёмистая сума.
– Долгих лет вам, Михаиле Юрьевич! – Неповоротливые с виду мужики резво вскочили из-за стола – грохнул неловко задетый табурет – и стали отвешивать низкие поклоны вошедшему. – Долгих лет!
Названный Михаиле Юрьевичем споро сорвал лёгкую шапку с копны русых волос и ответно поклонился им.
– Сидите, сидите! – Потом внимательно взглянул на Емелю. – Жена-то как, траву пьёт?
– Пьёт, Михаиле Юрьевич, а то как же.
– Ну смотри мне, – прищурился Михаиле. – Если обманываешь, велю клизмы травяные ставить. Сказано: “Сеющему правду – награда верная”. Да и здоровье – не шутка! – Сделал несколько лёгких шагов и оказался рядом с Багом. Пахнуло духмяным ароматом сушёных трав. Цепко глянул на него. Склонил голову в поклоне. Представился:
– Михаиле Большков, здешний лекарь, – Ловко сбросил к ногам суму. В суме зашуршало и на два голоса звякнуло.
– Багатур Лобо, странник, – в тон ему отвечал слегка опешивший Баг.
– Имеете интерес к тутошним красотам или же до святых мест добираетесь? – спросил Михайло, наклонившись и внимательно вглядываясь в лицо Бага.
– Да всего понемногу. – Баг слегка отодвинулся назад.
– Так. – Большков скользнул на ближайший табурет и ухватил Бага за левую руку. Баг мягко попробовал освободиться, но вотще: Большков вцепился крепко. Для такого субтильного человека хватка была поистине железной. – Сидите спокойно, не напрягайтесь! Сказано же: “Господь создал из земли врачевства, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими”. Так. – Пальцы Михаилы, тёмные от постоянного взаимодействия с травами, забегали по Багову запястью, выискивая пульсы, легко надавливая и на некоторое время замирая. – Так! – В третий раз сказал он сосредоточенно. – Печёнка шалит.
“Эрготоу…” – подумал Баг. Пальцы поменяли положение, снова замерли.
– И сердчишко что-то частит, – доложил лекарь. – Дайте другую руку.
“Принцесса…” – подумал Баг, покорно протягивая правую.
– Ну и общее переутомление.
“Жизнь…” – подумал Баг.
– А так всё хорошо. Удивительно крепкий организм, – заключил Большков, пробежавшись одновременно по пульсам на обеих руках. – Рекомендую обезжиренный кумыс по шэну три раза в день в течение месяца, больше отдыхать… – Нахмурил лоб. – Может, есть смысл попробовать пиявиц, сиречь гируд, для общего оживления печёнки.
Бага аж передёрнуло: “Опять пиявицы?!”
– Что? – пристально глянул Михаиле. – Не любите?
– Не люблю, – признался Баг с содроганием. Воспоминания о розовых пиявках были ещё слишком свежи. – Терпеть не могу.
– Тогда травяной сбор попробуем, – легко отказался от пиявок лекарь. – Траву попьёте пару месяцев, всё как рукой снимет.
Прислужник поставил перед ним на стол высокий стакан с молоком. И плошку с халвой.
– Главное, драгоценный преждерожденный, это правильное и своевременное питание! – подняв палец, сообщил Михаиле и заложил в рот маленькую порцию халвы. – Вот вы посмотрите: ну что вы едите, а? Да, рыба полезна. В ней фосфор. И картошка организму не вредит. Но в таких количествах!.. – Он замотал головой. – Невообразимо! Эти дети лесов и полей, – лекарь кивнул на соседний притихший стол, – едят что попало и во множестве. Но сказано: “Здоровый сон бывает при умеренности желудка”! А они целый день лопают сало цзинями, – за соседним столом виновато потупились, – лечи их потом! – Михаиле погрозил соседям. Отпил молока. – Сказано же: “Не пресыщайся всякой сластью и не бросайся на всякие снеди; ибо от многоядения бывает болезнь, и пресыщение доводит до холеры, и от пресыщения многие умерли, а воздержанный прибавит себе жизни”, – значительно глядя на Емелю, произнёс лекарь. Цитаты так и сыпались. Емеля попытался сделаться меньше. Вотще.
“Какой занятный человек, – думал Баг, наблюдая за разглагольствующим лекарем Большковым. – Как всё же богата Ордусь вот такими, простыми и знающими людьми, всем сердцем прикипевшими к любимому делу!” На душе делалось всё более покойно, смутные мысли и тревоги сами собой отходили на задний план, как будто между ними и Багом встал весь путь между Александрией и Кемью.
Михаиле Большков между тем от порицания многоядения перешёл к превознесению прелестей родного края.
– А ведь какие наши места благодатные! Чего тут только нет! Травы какие! Для человека сведущего просто загляденье! – Лекарь живо подхватил с полу суму и вывалил из неё на стол груду приятно пахнущих, шелестящих мешочков. Ноздри его большого носа страстно затрепетали. – Только посмотрите: и плаун-баранец растёт, и берёзка бородавчатая, и трифоль, – приговаривал он, любовно перекладывая мешочки с места на место, – и водяной перец, и спорыш, и мать-и-мачеха, одуванчиков вообще полно, и пижма, и сушеница топяная, и тысячелистник, и чернушка, и… – Михаиле извлёк из сумы склянку с какой-то тёмной жидкостью. – И калган… – Закончил он задушевно, ласково поглаживая ёмкость. – Ну не лепота ли?
