Лида обогнала Антона, замирая на узкой лестнице к мансарде – и мигом дождалась нахальных рук, бесстыжих и жадных.
– Ты что? – горячо вытолкнула она. – Перестань! Антон! Ну, Анто-он…
В двери мастерской девушка не вошла – Пухначёв внес ее, подхватив на руки, и бережно уложил на старый, развалистый диван.
– Ты бессовестный… – бормотала Лида, неловко справляясь с пуговками и дрожа, словно от сильного холода.
– Ага! – с удовольствием соглашался Антон.
– Ты непристоен…
– Ага…
– Я люблю тебя…
…Шестеренки времени замедлили мерное, расчисленное круженье, прерывая извечный ход. Застыл весь белый свет, погруженный в вязкую недвижность, будто в крепкий сон.
«Хорошо как…»
Девушка томно шелохнулась. Просто, чтобы доказать притихшей вечности – она вернулась из сладкого забвенья. Дремотно вскинув ресницы, Лида глянула за обширное окно, промытое вчерашним дождем. Ночь. Открытый космос жался к стеклам – далекие миры мерцали свысока, пугая и маня.
Девичий носик тихонько втянул сквознячок, угадывая наплывающий букет – волглый запашок сохнущих холстов, заварную липкость осетрового клея, щекотную нотку растворителя.
– Ты спишь? – шепнула Лида.
– Не-а.
– А что ты делаешь?
– Думаю.
– О чем-то? – девушка игриво пощекотала Антошкино ухо. – Или о ком-то? Обо мне, да?
– Обо всем сразу, – Пухначёв смешно наморщил нос. – О тебе, обо мне… Плюсом – о кораблях, о сургучных печатях, о королях и капусте…
– Хватит мне зубки заговаривать! – Лида привалилась к возлюбленному, поудобней устраивая голову на его груди, и беспутно закидывая ногу. – Слишком много странного, ты не находишь?
– Странного? – Антон изобразил замешательство.
– Рассказывай, давай! – надавила Рожкова. – Больше я твои недомолвки терпеть не намерена. Ясно тебе? Так что, выкладывай! Всё-всё-всё! С самого начала, и с мелкими подробностями! Иначе обижусь, – ее брови начали угрожающе сходиться. – Сильно!
«Пух» вздохнул и обнял девушку, рассеянно теребя ее шелковистые пряди, оглаживая узкую спину. Лицо у него приняло малость отчужденное и непонятное выражение – то ли заплачет сейчас, то ли засмеется.
– Помнишь, ты рассказывала, как выставила на самоликвидацию мини-терминалы?
– Ну, помню, – нахмурилась Лида, пытаясь угадать несказанный ответ. – Одна «эмтэшка» у тебя, две я распылила. И одну взяла себе – она потом тоже ликвиднулась.
– «Эмтэшек» было пять, – тихо сказал Антон, кривя губы в неловкой усмешке. – Пятой воспользовался Брут. И он здесь – это ему я вмазал там, в парке.
Лида выгнула спину, привставая на локотках и распахивая глаза в изумлении.
– Ты что?! – вылетело из нее. – Брут… Да как? – затрясла она головой, отстраняясь, и тут же, со стоном сникая. – И что теперь делать?
Тошка вздохнул.
– Помнишь ту древнюю поговорку про посаженное дерево, построенный дом и выращенного сына?
– А? Ну… да.
– Полностью она звучит так: «Мужчина должен построить дом, посадить дерево, вырастить сына и убить врага». Ну, дома у меня пока что нет, в озеленении я не участвовал… Насчет сына не знаю… По мне, так лучше дочку растить… В общем, начну свой долг исполнять с конца. Убью Брута. Вот и все!
Глава 9
Москва, 20 мая 1973 года. Ночь
Куранты на далекой, невидимой и неслышимой Спасской башне ударили трижды, когда мы с Лидой на цыпочках спустились во двор, окунаясь в нестойкую тишину московской ночи.
Огромный город почти не спал – забываясь после двух, столица встает до рассвета. Сейчас как раз таяли секунды последнего часа зыбкого покоя.
Пригасло обычное зарево мегаполиса, не в силах побороть холодное сияние полной луны. Серебристый отсвет выбелил двор, уложив резкие, непроглядные тени.
– Спасть очень хочется… – пробормотала Лида. Споткнувшись, она вцепилась в мою руку.
– Сейчас приедем, уложу баиньки… – заворковал я, подсюсюкивая.
– И приставать не будешь?
– Да как можно! – изобразил я возмущение.
– Знаю я, как ты можешь… – хихикнула девушка.
– Садись, давай, – забурчал я. – Только дверцей не хлопай.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Даю, даю…
Громкое урчание мотора не утишишь, сколько ни шикай. Плавно отжав педаль, я выехал со двора, окуная машину в темень арки, и лишь затем вспомнил о фарах. Бледные лучи уперлись в угол соседнего дома, шаря по грубоватой рустике.
В теле ощущалась вялость, а веки упорно опадали на глаза, не желая раскрываться и пялиться на пустынные улицы. А тут еще и зеркальце заднего вида отстрелили, не поймешь теперь, есть кто на хвосте или погоня отменяется.
«Лада» катилась тихонько, так, что наплывало ощущение странности, сновидности движения. Дома вокруг высились темные, редко-редко теплились освещенные окна. Всего однажды навстречу попалась поливальная машина, а фара мазнула по плащу одинокого гуляки.
Глянув вверх, на зеркальце, я ощутил прилив нежности – Лида спала, устроив головку на спинке заднего сиденья. Нога рефлекторно отодвинулась, сбавляя обороты. Пусть поспит.
Я поводил плечами, взбадривая организм. От выпитой кружки кофе толку чуть – теперь не засну, но желание погрузиться в сон достает по-прежнему. Ладно, на войне, как на войне…
Брови, следуя мыслям, нахмурились. Беда в том, что я не знал, как поступить. Превозмочь трусливую натуру, вступить в бой – это все смогу, заставлю себя. Но как? Где? Плана никакого, даже наброска мельком.
Пока я мешал организму заснуть, «Лада» добралась до улицы Строителей. Тихонько скрипнула тормозами у подъезда. Чисто вокруг, пусто.
– Лидочка… Вставай, маленькая… Приехали.
– Что? – вздрогнула девушка спросонья. – А… Уже?
– Пошли.
– Проводишь? – забормотала Лида.
– А как же.
– Уложишь?
– Обязательно.
Лифт загрюкал, завыл, поднимая нас, и качнулся у кромки шестого этажа. Девушка не сразу попала ключом в замочную скважину, но вот дверь открылась. Рука на автомате нащупала коробочку выключателя. Да будет свет…
– Я – всё… – вытолкнула Лида.
– Ложись, ложись…
«Маленькая» разделась, не особо меня будоража, и бухнулась в постель, довольно постанывая.
– Мне так сты-ыдно… – заныла она. – Я сплю, а ты… Я же тоже должна…
– Ты должна видеть сны, Лидуся, – перебил я девушку. – Мне очень важно знать, что ты в безопасности. Поняла?
– Ага…
– Поэтому спокойной ночи. Никому не открывай и никуда не выходи!
– Угу…
Поколебавшись, все-таки спросил:
– Ты говорила как-то… у Эдика ружье есть?
– Три… – пролепетала Лида, засыпая. – Три ружья… Там, в прихожке…
Погасив свет, я крадучись вышел из спальни, аккуратно прикрыв дверь за собой. На высокий и узкий сейф, притулившийся к шкафу в прихожей, я обратил внимание еще в самый первый свой приход, подивившись странному увлечению дипломата.
Возможно, Рожков просто собезьянничал, поддался чиновному поветрию. Когда первое лицо занимается дзю-до, то не всякий выйдет на татами. А вот если оно в теннис поигрывает… Почему бы на корте не попрыгать, мячик-другой не погасить? Нынче же в почете охота…
Потянув на себя дверцу сейфа, я лишь качнул хранилище. Наверху тихонечко звякнуло. Полапав крашенный металл, пальцами ухватил ключ. Ага… И Лиду будить не надо, подрабатывая «медвежатником»…
Повинуясь ключику, дверца щелкнула, отворяясь. Ух, ты…
«Зауэр три кольца»! Дорогое ружьишко… Вот! Я осторожно, чтобы не звякнуть, вынул карабин «Тигр».
– То, что надо… – выдохнул в доволе.
План родился сразу, как только оптика прицела ПСО-1 блеснула лиловым холодом. А патроны? Да их тут полно! Я сложил прямо в авоську коробочки с боеприпасом, и сунул карабин в чехол. Плавно застегнул «молнию».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
«Вооружен и очень опасен!» – мелькнула хищная мысль.
Площадь Дзержинского, 20 мая 1973 года. Утро
Майор Еровшин вышагивал по длинному, темноватому коридору КГБ – и улыбался, расслабленно и чуть ностальгически. Лишь только появлялся встречный, улыбка гасла, кроясь под маской невозмутимости, а затем снова просилась на губы.
