Натянув черные треники с пузырями на коленях, выпустив поверх майку, он приглаживал пальцами встрепанные волосы, и хмуро осматривался. Поболтал пузатым электрочайником – есть ли вода – и воткнул вилку в розетку. Достал брусок масла из холодильника, вынул полбатона из белой эмалированной хлебницы…
Я плавно повел стволом, ловя Брута в перекрестье паутинных линий. Сейчас… Нет, рано. Слишком тихо.
Враг мой сновал по кухне, организуя завтрак, и тут строители, притихшие было, заголосили снова, покидая вагончик, захохотали, подкалывая бригадира. Тот добродушно огрызался…
«Ну же… Ну…»
Оглушительно, как пулемет, зачастил стартер бульдозера. Обрадовавшись и напугавшись одновременно, холодея и потея, я прицелился. Дизель бульдозера взревел, заглушая хлесткий удар выстрела.
– Т-твою… – зашипел я.
Брут дернулся, ловя упавшую ложечку, и пуля, продырявив стекло, впилась холодильнику в белый бок. Олигаршонок мгновенно упал на пол, шарахнувшись к окну, под стол. Вторую пулю я выпустил сгоряча, наобум – раскаленный катышек металла кокнул тарелку на столе, рассыпая осколки и щепу. Мимо, мимо!
Матерясь, чего со мною давненько не случалось, я быстро зачехлил карабин. Внизу, гуляя заполошными эхо, разнеслись голоса рабочих.
До третьего этажа мне удалось спуститься незамеченным – и бесшумно отшагнуть в проем будущей двери, притаиться за углом. Бригада ступала так, что пролет гудел под кирзачами.
– Я ему говорю, – бубнил кто-то, – не те, мол, электроды! А он мне: «Других нет!» Здра-асте, говорю. А чем мне тогда варить? Хером?
– Да все у него есть! Мироныча, что ли, не знаешь? Это ж Плюшкин!
– Алешка-а!
– Чего орешь?
– Нам опять кран не дают!
– Т-твою мать… моя мать на базаре видела!
Гул и множественное шарканье поднялись этажом выше, и я тихонько сквозанул прочь. Не зря хоть в «жмурки» со строителями играл – успокоился, отдышался… И понял, что в «догонялки» и «стрелялки» с Брутом надо доиграть сегодня. Срочно!
Спотыкаясь на колеях, продавленных в развороченной желтой глине, я добрался до машины. Первый блин комом…
«Ничего, – дернулся уголок рта, – тесто еще есть. Дожарим!»
Уложив карабин в багажник, я просунулся за руль. Плохо стриженный кустарник, наросший вокруг, неплохо заслонял «Ладу», и без того терявшуюся на фоне недостроенных корпусов цвета пасмурного неба. Улучшается жилищное положение трудящихся…
Я привстал с сиденья, высматривая бледно-оранжевый «Москвич». Машина по-прежнему сиротливо торчала у подъезда, дожидаясь хозяина.
– Чтоб тебя…
Пока меня не было, олигаршонок мог десять раз выйти и скрыться. Хотя, логично рассуждая, «сделать ноги» лучше, сидя за рулем. Логика меня не подвела – из подъезда выскочил Брут-Врублевский, сражаясь с перекрученным пиджаком. Раздраженно швырнув одежонку на заднее сиденье «Москвича», он юркнул на водительское, и сдал назад – малолитражка возмущенно заревела не прогретым мотором. Наплевав на нужды механизма, Федор Андреич развернулся и погнал к переулку.
Я тронулся следом, как поэты твердят – решимости полон.
«Москвич» устремился к неизвестной мне цели, а «Лада» повисла у него на хвосте. Движение на улицах оживилось, и я, как мог, пользовался ситуацией, чтобы зря не маячить. То за автобусом пристроюсь, то за скромной, будто усохшей фурой «Алка», на прицепе у светло-салатовой «Колхиды».
Неприметная серая авто вела бледно-оранжевый до самой МКАД, а за городом играть в прятки еще легче. Синие кургузые «МАЗы», болотно-зеленые «КрАЗы», канареечно-желтые «Икарусы» – прикрытия хватало.
На какую-то минуту я возомнил себя крутым профи – и едва не упустил Брута. Вывернул из-за очередного автобуса, а «Москвича»-то и нет! Случайно, боковым зрением уловив оранжевый промельк, я резко съехал на обочину, и дал задний ход. Подвывая и шурша гравием, «Лада» вынеслась к пропущенному съезду, уводившему куда-то за приземистые склады, обнесенные забором из бетонных панелей. «Москвич» как раз вильнул за угол мощной ограды, смахивавшей на крепостную стену.
«Врешь, не уйдешь!»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Меня обогнал бортовой «газон», хлябая дощатыми бортами, между которыми катались две пустые бочки, гудя и грохоча. Лихачу я только рад был – тот отвлек внимание на себя.
Брут свернул на узкую дорогу, плавной дугой уводившую в сосновый бор – и «Москвич» запрыгал, закачался на грунтовке, подъезжая к дачному поселку «Садовый», как явствовало из таблички на столбе.
Мелкие дачки, больше похожие на сарайчики, соседствовали с редкими строениями, достойными зваться домами. Кое-где штакетник обносил участок, разделанный на грядки, а в уголку гордо светилось желтыми досками единственное строение – типовой сортир, смахивавший на великанский скворечник.
Я миновал ямистый поворот, чтобы не выдать себя, и свернул вслед за «газоном» по асфальту «второй свежести». Бледно-оранжевая малолитражка реяла впереди и сбоку, шмыгая с центральной улочки в переулок.
«Лада» рванула следом. Улицу, рассекавшую поселок на две половинки, проложили для пешеходов – по ее осевой тянулась узкая полоса из бетона. В дожди она спасала туфли и босоножки от слякоти.
Я неторопливо покатил мимо переулка – оранжевая машина стояла под высоким забором, выкрашенным в цвет безоблачного неба.
«Попался!»
Вырулив на изъезженный пятачок, где уже почивала «Победа» вкусного цвета кофе с молоком, я покинул машину. Вооружился, стараясь не озираться. Карабин в чехле – на правое плечо, обвисший рюкзачок с патронами – на левое. И шагом марш.
Пока ехал, не до раздумий было. А теперь мысли одолевали меня, наседая всем скопом. Серьезные мысли. Серьезней не бывает. Я подходил к последней черте, где веер возможностей сводится к первобытному выбору: или он тебя, или ты его. Убей или умри.
Убивать… Все во мне противилось умертвию, пусть даже подонка, ибо причинение смерти – поступок необратимый. А сколько сразу тошнотворных последствий… Так и видится суровый взгляд майора Горбункова.
«Выбор! – усмехнулся я, поправляя ремень на плече. – В том-то и дело… Нету выбора!»
Из-за ярко-голубого забора не доносилось ни звука. Дача стояла на углу, и я направился в узкий проулок, зажатый двумя оградами. Неприятно толкнулся в памяти случай с наездом.
Хм… Вроде доска отошла. Оглянувшись, я поддел синюю штакетину, и дерево ржаво скрипнуло гвоздем, отворяя «черный ход». За щелью буйствовали заросли малины и ежевики – колючие плети вольно закручивались в подобие спирали Бруно. Продравшись, я выбрался к давно заброшенным грядкам, оплывшим и поросшим бурьяном. Отсюда хорошо просматривался ладный «финский домик», обшитый вагонкой, с обширной террасой под навесом, а напротив оседал в некошеную траву крепенький, ладненький флигелек. По двору вразброс росли сосны, навевая тень и придавая дачному участку вид загородного имения.
Приметив движ на террасе, я резко присел. В тени навеса показался Брут. В синих тренировочных штанах с лампасами и в рубашке с галстуком он выглядел нелепо, но черный ТТ в руке исправлял впечатление. Стрелок, как и пистолет, был на взводе.
«Наверняка, мой „Тотоша“, – мелькнуло у меня. – Тогда в обойме должно быть семь патронов».
Оглядев окрестности, враг мой скрылся за дребезжащей дверью с узорной рамой, заделанной разноцветными стеклами.
«Вперед!»
От дерева к дереву, замирая и поглядывая на дом, я пробрался к флигелю и залез внутрь через окно.
Пахло пылью и прелью. Кой-какая мебель укутана простынями, а то и просто прикрыта газетами, пожелтевшими от солнца. На стене висел телефон с витыми шнуром и забытый календарь за позапрошлый год.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Всё будет хорошо… – прошептал я свою любимую формулу.
Не поддаваясь рефлексиям, набил патронами два магазина – они будто оскалились латунными клыками. Створки маленького окошка, выходившего во двор, поддавались туго, но открылись-таки. Из дома напротив донесся голос Брута, вещавшего на повышенных тонах.
– Хорош понты колотить! – взревел он. – Чтоб за полчаса… Да!
