как я не проработал и пяти) и еще не стал партнером. Устрашающий череп и скрещенные кости были изображены на записке вместе с фразой: «И этого коммуняку сделали партнером в нашей фирме?»
Бруно вызвал меня в офис и сказал:
– Вы еще хлебнете горя. MAIN – довольно консервативное место. Но лично я считаю, что вы поступили очень умно. Торрихос будет в восторге; надеюсь, вы отправили ему копию? Хорошо. А что до клоунов в нашем офисе, тех, что считают Торрихоса социалистом, им на самом деле плевать, главное, чтобы работа не убывала.
Бруно оказался прав, как всегда. Настал 1977 год, в Белом доме обосновался Картер, и шли активные переговоры вокруг Канала. Многие конкуренты MAIN выбрали не ту сторону и их выдворили из Панамы, а наша работа только умножилась.
Однако эти события навели меня на вопрос, связанный с тем днем 1972 года, когда я сидел за журнальным столиком напротив Торрихоса. Я предполагал, ему известно, что иностранная помощь призвана обогатить его, заковав при этом страну в кандалы долгов. Я думал, он знает, что этот процесс опирается на коррумпированность политиков и что его решение отказаться от личной выгоды – и использовать иностранную помощь действительно для того, чтобы помочь своему народу, – будет воспринято как угроза, способная в конечном итоге разрушить всю систему. Весь мир наблюдал за этим человеком; его действия имели последствия, выходящие далеко за пределы Панамы, и поэтому никто не станет относиться к ним легкомысленно.
Еще тогда я задумался, как отреагирует корпоратократия, если кредиты, выданные Панаме, помогут бедным, не налагая на них неподъемных долгов. А теперь меня интересовало, сожалеет ли Торрихос о нашем с ним соглашении, да я и сам не знал, как я отношусь к этому соглашению. Я отошел от своей роли ЭУ. Я начал играть по его правилам, а не по своим, согласился на его требование – честность в обмен на новые контракты. С чисто экономической точки зрения это было мудрым деловым решением для MAIN. Однако оно совершенно не укладывалось в то, чему учила меня Клодин; оно не способствовало развитию глобальной империи. Неужели я спустил шакалов с цепи?
Помню, в тот день, когда я покинул дом Торрихоса, я подумал, что в истории Латинской Америки полно мертвых героев. Система, основанная на подкупе публичных фигур, не одобряет публичных фигур, которые отказываются от подкупа.
В конце 1977 года Торрихос успешно заключил новое соглашение с президентом Картером, по которому Зона Канала и сам Панамский канал переходили под контроль Панамы. А затем Белому дому пришлось убеждать Конгресс США ратифицировать это соглашение. Началась долгая и изнурительная битва. На итоговом голосовании Договор о Панамском канале был ратифицирован с перевесом в один голос. Консерваторы поклялись отомстить.
Глава 20. Иранский царь царей
С 1975 по 1978 годы я часто посещал Иран. Иногда я ездил из Латинской Америки или Индонезии в Тегеран и обратно. Шахиншах («царь царей», официальный титул шаха) представлял собой совершенно особый случай, с которым нам еще не доводилось сталкиваться.
Иран был богат нефтью и, как Саудовская Аравия, не нуждался в кредитах для финансирования своих амбициозных проектов. Однако Иран существенно отличался от Саудовской Аравии в том, что его обширное население, преимущественно ближневосточное и мусульманское, не принадлежало к Арабскому миру. К тому же они были шиитами, а не суннитами; большинство иранских женщин не покрывали лица. Более того, страна имела историю политических беспорядков – внутренних и в отношениях со своими соседями. Поэтому мы выбрали другой подход: Вашингтон и бизнес-сообщество объединили силы, вознамерившись превратить шаха в символ прогресса.
Мы предприняли колоссальные усилия, чтобы показать миру, чего может достичь сильный демократический соратник корпоративных и политических интересов Соединенных Штатов. И неважно, что титул у него явно недемократический и что к власти он пришел в результате тайной операции ЦРУ, в ходе которой был свергнут демократически избранный премьер; Вашингтон и его европейские партнеры решили представить правительство шаха в виде альтернативы Ираку, Ливии, Китаю, Корее и другим странам, где набирали силу антиамериканские настроения.
С виду шах был прогрессивным другом бедных и обездоленных. В 1963 году он торжественно приступил к осуществлению своей «Белой революции», которая предполагала обширную программу социально-экономических реформ. В то же время Иран создал одну из самых мощных армий на мусульманском Ближнем Востоке[52].
MAIN участвовала в проектах, охвативших почти всю страну, от туристических районов вдоль Каспийского моря на севере до тайных военных объектов у Ормузского пролива на юге. Наша работа была направлена на строительство электрических систем для обеспечения военного, промышленного и коммерческого роста – помимо солидной прибыли MAIN и другим американским компаниям.
Со стороны Иран казался безупречным примером христианско-мусульманского сотрудничества. Однако я вскоре узнал, что за внешней безмятежностью скрывается глубочайшее презрение.
Однажды поздним вечером 1977 года я вернулся в свой гостиничный номер и обнаружил записку под дверью. К моему удивлению, она была подписана человеком по имени Ямин. Я не был с ним знаком лично, но на правительственном брифинге его назвали радикальным революционером. В записке он приглашал меня встретиться с ним в указанном ресторане. Однако ниже значилось предупреждение: я должен прийти только в том случае, если мне интересно взглянуть на ту сторону Ирана, которую большинство людей «моего положения» не знают.
Такси высадило меня перед крошечными воротами в высокой стене – настолько высокой, что мне не видно было здания за ней. Иранка пригласила меня войти и повела по коридору, освещенному масляными лампами с изысканным орнаментом, висевшими на низком потолке. Стены были украшены мозаикой из полудрагоценных камней и перламутра. Ресторан освещали высокие белые свечи на изящных бронзовых люстрах.
Высокий мужчина с длинными черными волосами, одетый в темно-синий костюм, явно сшитый на заказ, подошел и пожал мне руку. Он представился Ямином, и его акцент выдавал британское образование; он ничем не походил на радикального революционера. Мы прошли мимо нескольких столиков, где мирно ужинали пары, к закрытой нише; Ямин заверил меня, что здесь нас никто не станет подслушивать. У меня сложилось впечатление, что этот ресторан предназначен специально для тайных встреч. И наша встреча, скорее всего, была единственной неромантической в тот вечер.
В ходе этой беседы стало очевидно, что Ямин считает меня просто-напросто экономическим консультантом, без каких-либо скрытых мотивов. Он объяснил, что выбрал меня потому, что я работал волонтером в Корпусе мира, и, как ему доложили, я использую любую возможность, чтобы познакомиться с его страной и ее жителями.
– Вы так молоды по
