- А что случилось? - спросите вы.
Не знаю я, что случилось.
Прошло уже несколько дней со времени моей последней записи. Мне так кажется. Но я совсем не уверен, сколько на самом деле прошло времени.
Я только что перевернул несколько страниц, чтобы прочесть написанное и освежить память. Создается впечатление, что это писал кто-то другой. И писал давным-давно. Несколько лет назад. Так много с тех пор изменилось.
Даже как-то неловко видеть то, что я тогда написал.
Например: "Я лично ожидаю, что он снова попытается меня убить". Это "снова" - звучит так, словно однажды меня уже убили. Но подлинная проблема не в этом. (Кто станет придираться к грамматике, да еще и в диалоге. Верно? И вообще, кому какое дело до всего этого?) Настоящая проблема в моей развязной, беспечной, гребаной позе. Ах да, мой добрый друг Уэзли? Он, вероятно, предпримет еще одну попытку убить меня. Фу-ты, ну-ты! Не потерять бы бдительность, да? Не забыть бы увернуться.
Так вот, слушайте новость.
Не меня он сцапал.
А их.
Кимберли, Билли и Конни.
Это они "унесенные гребаным ветром", а не я. Я-то здесь, снова на нашем берегу, делаю записи в свой дневник, жив, цел и невредим - и один.
В мои планы не входит быть убитым.
Еще один перл из моей коллекции.
Кстати, о самонадеянности.
Кстати, о говнюках, каких свет не видывал.
Кстати, о пророчествах.
Конечно, мне доподлинно неизвестно, убиты ли женщины. Вероятно, да, но нельзя сказать, что я в этом абсолютно уверен, потому что мне открыта лишь часть того, что произошло, но не все. Когда я отключился, они еще были живы, но что случилось с ними потом?
Не знаю.
Знаю только, что они исчезли. Нет, это нестерпимо. Пойду-ка лучше окунусь. Может, мне повезет, и меня проглотит акула.
Боевой отряд
Это следующий день.
Вчера голова была забита Бог знает чем, и у меня просто сил не хватило, чтобы еще что-то написать. Я пошел поплавать, как и говорил. Но акулам на ужин не достался. Их здесь нет и в помине.
Зато у меня возникла мысль о самоубийстве.
Одном из тех очень красивых, мелодраматичных самоубийств, которыми хоть пруд пруди в любой мыльной опере - когда какой-нибудь идиот уплывает навстречу закату. Идея тут, думаю, такая: отплыть от берега настолько, чтобы уже не хватило сил вернуться назад. Так что, даже если и передумаешь, твоя песенка спета.
Но я не сделал этого, и на то было сразу несколько причин:
а) тонуть неприятно,
б) покойником быть ненамного приятнее,
в) одиночество вовсе не хуже, чем смерть,
г) я не на все сто процентов уверен, что девчонки мертвы,
д) убив себя, я никогда не смогу осуществить то, что мне жуть как хочется сделать с Уэзли и Тельмой,
е) нравится мне это или нет, но я действительно чувствую себя в определенной мере обязанным исполнить роль изгнанника и парии, стать Горацием наших благородных злоключений и изложить почтенной публике всю правду и ничего, кроме этой правды.
Кроме того обстоятельства, что я не убил себя, других, заслуживающих внимания событий вчера не произошло. Я плавал, ел, плакал и спал.
Сегодня я расскажу, что с нами случилось на восьмой день.
Во всяком случае то, что мне известно.
Шестым был день, когда вернулась Тельма, избитая и заверявшая нас, что убила Уэзли. В ту ночь она бросилась на меня с бритвой, после чего совершила побег вплавь.
На седьмой день мы долго обсуждали события шестой ночи. И я много написал об этом. Помимо этого, не произошло ничего существенного. Решительных действий мы не предприняли в тот день главным образом из-за ранений Конни. Но ей становилось все лучше.
В следующую ночь тоже ничего не произошло.
На восьмой день Конни все еще чувствовала себя больной, но рвалась в бой. Как все мы. Потому что понимали: нельзя терять время - надо кончать с Уэзли и Тельмой.
Надежды на то, что Уэзли уже мертв, не покидали нас.
Теперь мы были совершенно уверены, что Тельма солгала о том, что убила его, как, впрочем, и почти обо всем другом. Однако мы полагали, что Уэзли вполне мог скончаться от ран, полученных в ту ночь, когда мы устроили на него засаду. Тогда Кимберли проткнула его сиську и проделала ему еще одну дырку в заднице. С такими ранами он мог умереть от потери крови или от инфекции.
Даже если он не мертв, мы считали, что он, по крайней мере, выведен из строя.
С другой стороны, за это время Уэзли мог достаточно окрепнуть, чтобы представлять для нас реальную угрозу.
Мы обсудили все возможности, какие только приходили в голову.
В конце концов решили, что вероятнее всего проблемы возникнут с Тельмой, а не с Уэзли.
Из лагеря мы выступили ближе к полудню.
Поверх своего белого бикини Кимберли накинула гавайскую рубаху Кита. Томагавк болтался на веревочной подвязке, армейский нож был заткнут спереди в плавки, в левой руке она несла копье.
Билли была одета в то же черное бикини и, разумеется, без рубашки. На груди перекрещивались веревки: одна веревка спускалась от плеча к правому бедру - на ней болтался томагавк. Другая - которую мы использовали для связывания рук Тельмы - трижды обвивала ее тело, свисая с другого плеча. Веревку мы прихватили на тот случай, если будут пленные.
Хотя с индейской кровью в жилах среди нас была только Кимберли, из-за повязки на лбу Конни больше подходила на эту роль. А надела ее она для того, чтобы зафиксировать на ране тампон. Тампоном служила небольшая подушечка из ее старой тенниски. Тенниска эта все равно была испорчена, так что Билли постирала ее в ручье и порезала на куски.
Еще на Конни была жилетка. Собственного производства. Она вырезала ее на седьмой день нашего пребывания на острове с помощью моей бритвы из купального полотенца. Полотенце было полосатое, желто-белое. Не такая уж и тяжелая, жилетка все же придерживала повязку на левом плече и еще защищала плечи и верхнюю часть спины от солнца, хотя и была без рукавов и настолько короткой, что не прикрывала и половины спины. Не говоря уже о попке, которая в ее мини-бикини была почти голой.
Уже перед самым выходом я предложил Конни протереть ягодицы солнцезащитным лосьоном Билли. Она послала меня подальше. (Как я уже говорил, силы к ней возвращаются.)
Спереди жилетка не сходилась, но бывшее полотенце прикрывало груди - в этом скорее всего и заключалась настоящая причина того, зачем она смастерила и надела подобную штуковину. Чтобы спрятать их от моего взора. Подразнить и наказать.
Следуя этой логике, Конни следовало бы сделать себе еще и юбку. Но она не сделала. Может, считает что ее нижние части меня совсем не интересуют? Совершенно непоследовательно. Впрочем, можно свихнуться, но так и не обнаружить никакой логики в поступках Конни.
Но смотреть на нее было в высшей степени приятно. На них на всех.
...Подумать только, я могу больше никогда никого из них не увидеть... Это несправедливо. Как ни ужасно в этом признаваться, но я чувствую себя обманутым.
Они мертвы, а этот тип чувствует себя обманутым.
Рано или поздно, может быть, одна из них... либо влюбилась в меня, либо дошла до такого отчаяния, что...
А может быть, и нет. Этого мы никогда теперь не узнаем.
Но ясно одно: их здесь нет, и не на кого смотреть, не о ком грезить, не с кем говорить и иногда обниматься.
Оказывается, меня обнимали все три, я это только сейчас понял.
Я видел груди Билли и Конни, но никогда не видел груди Кимберли. И теперь никогда не увижу. Так же, как и многое другое, что я никогда не...
Вынужден на время прерваться.
Слишком унылая, мягко говоря, тема. Я так скучаю по ним. Нестерпимо думать, что они мертвы.
Но ведь я не знаю этого наверняка.
В здешних краях считать кого бы то ни было мертвым - опасная ошибка.
Надо их найти. Необходимо точно установить, мертвые они или живые. Если живы, их почти наверняка держат в плену. Может, мне удастся спасти их. Если мертвы, я... Не знаю, что я сделаю. Но так или иначе мне придется убить Уэзли и Тельму.
Следовало бы отправляться на поиски немедленно, а кз загорать здесь на пляже.
Но сначала я хочу внести в дневник все последние события. Тогда, если я не вернусь, останется хоть письменный след.
Итак, вернемся к рассказу.
Я рассказывал о самодельной жилетке Конни. Из-за повреждения левого плеча веревочный ремень для томагавка был перекинут через правое плечо: веревка пересекала грудь и томагавк болтался на левом бедре. В левой руке она несла свое особое, ужасающее копье, которое сделала для рыбалки.
Что касается меня, день показался мне слишком жарким для розовой блузки Билли, поэтому я решил обойтись без нее. На мне были только армейские шорты Эндрю. С тех пор как я начал носить их, свои плавки я больше не надевал. Мне нравится иметь карманы, а шорты такие большие и просторные, что я чувствую себя очень свободно. Между прочим, кроссовки и носки тоже на мне.
Я мало пишу об обуви. Это потому, что тема малоинтересная, да и не особенно важная, потому что у всех обувь была. Иногда мы носим ее, иногда ходим босыми. А так, практически, больше нечего сказать по этому поводу.
