Некоторым людям тяжело понять, как можно работать с мёртвыми, особенно с телами тех, с кем когда-то были знакомы. Думаю, причина в том, что люди бояться смерти, их пугает мысль, что рано или поздно они тоже умрут. Их можно понять, ведь вряд ли кому-то понравится лежать на столе голым и быть обмытым чужими руками. Нагота приводит людей в смущение. Честно говоря, меня совсем не прельщает разгуливать голышом в раздевалке спорткомплекса, и к эксгибиционизму я равнодушна, но после смерти тело именно такое, каким его описала Пегги Джонсон – оболочка. Мы рождаемся голыми, а когда умираем, нас кладут в землю одетыми или даже сжигают вместе с одеждой, но нормы приличия, которые за этим стоят, не имеют ничего общего со стыдливостью тех, кто умер. Это единственное, о чем думают семьи усопших.
Подготовка тела к погребению, на мой взгляд, это почтительное обхождение с мёртвой оболочкой: её очищение, по необходимости, бальзамирование, наложение косметики или применение другой техники, благодаря которой лицо будет выглядеть как при жизни. Я не разглядываю грудь или ягодицы, особенно на мужских телах, чьи обладатели больше не могут сами о них позаботиться, это работа, и я её делаю.
– Ты не подашь мне марлю? – я повернулась к Джареду, запихивающему в мусорное ведро грязную простынь.
Последние месяцы жизни Рон Джонсон нуждался в паллиативной помощи, поэтому из него пришлось вынуть только несколько трубок. С большинством пациентов, прибывших прямиком из больниц, дело обстояло сложнее. Оставалось снять с его руки только катетер. Мы с Джаредом, согласно заведенному порядку, работали рука об руку под звуки песни «Death Cab for Cutie», доносящейся из динамика моего айфона. Большую часть времени мы трудились молча, только время от времени Джаред напевал какую-нибудь песенку. Хоть он часто поддразнивал меня за музыкальный вкус, сам же знал наизусть почти все модные хиты. Сама я не слишком увлечённая певица, но тоже порой напевала себе под нос. Мы оба прервались, когда зазвучала новая мелодия с лёгким оттенком акустической гитары: «I will follow you into the dark». Мужской голос пел о том, что его владелец в час смерти любимой хотел уйти за ней в темноту.
– Ты в это веришь? – поинтересовался Джаред, запихивая руку Рона Джонсона в рукав. – Ты веришь, что существует туннель, который через темноту ведёт к свету?
Он намекал на текст песни.
– Я не знаю.
Пока я завязывала галстук-бабочку, Джаред чистил лацканы пиджака. Рон Джонсон был готов лечь в простой гроб из вишнёвого дерева. Его жена сказала, что для последнего пристанища это самый лучший выбор. Закончив дела, мы переложили Рона на каталку, чтобы отвезти его в капеллу и там положить в гроб.
– Ты над этим никогда не задумывалась? – Джаред взялся за каталку, а я распахнула створки двери, ведущей в холл.
– Нет. Правда, нет.
У нас не было трудностей при передвижении с каталкой, и я радовалась, что Джаред такой сильный. Из-за болезни Рон лишился большей части своего огромного живота, но он всё ещё был тяжёлым мужчиной.
– Ни разу? – удивлённо докапывался Джаред.
Я точно также удивлялась тому, что за многие месяцы работы со мной он ни разу не поинтересовался моим мнением о загробной жизни.
– На самом деле не думала, Джаред.
Помещение для бальзамирования находилось в подвале, капелла – этажом выше. Я неоднократно обещала себе, что при первом же ремонте проведу лифт, но так и не выполнила это обещание. Это означало, что нам придётся собственноручно тащить каталку по наклонному пандусу снаружи дома. Несколько лет назад мой отец сделал крышу над пандусом, чтобы защитить покрытие от осадков, и теперь нам не грозил ни мороз, ни дождь. Крашенные в белый цвет стены покрывали пятна и царапины от бесчисленных столкновений с каталкой, а деревянный пол вытерт до основания.
В капелле мы уложили мистера Джонсона в гроб. До установки гроба с телом для торжественного прощания оставалось ещё несколько часов. Я бережно сложила покойному руки и проконтролировала, чтобы не стёрся макияж. Когда я обернулась, чтобы помочь Джареду увезти каталку, он уставился на меня.
– Что случилось?
– Просто не могу поверить, что ты об этом никогда не задумывалась.
Джаред первым ухватился за ручки каталки, и я последовала за ним в помещение для бальзамирования, где предстояла уборка.
– О чём задумываться?
Когда отец передавал мне фирму, то оставил много инструкций. Нам предписывалось соблюдать многочисленные правила по утилизации, правильно уничтожать биологические жидкости и сжигать остатки тканей, в противном случае мы рисковали проблемами с отделом здравоохранения. Если бы проверка выявила нарушения, нам бы грозил штраф. Джаред хорошо ориентировался во многих вещах, но предписанные законом гигиенические процедуры к ним не относились.
Он помог мне снять простынь с носилок и выбросил её в ящик для грязного белья с красным ободком.
– Я тебя умоляю! У тебя каждый день очная ставка со смертью. Можешь не рассказывать, что не задавалась вопросом, что за этим кроется: яркий сияющий свет, небесные врата или горящий ярким пламенем ад. Ты действительно никогда не думала об этих вещах?
– А что ты об этом думаешь? – поинтересовалась я, надевая латексные перчатки длиной почти до локтя, и толкнула загруженной моечной телегой наружную дверь.
– Я уже думал, – заявил Джаред и последовал за мной.
– Вот видишь? Ты тоже не уверен!
– По крайней мере, я об этом задумывался!
Совместными усилиями мы потащили тяжёлую телегу в моечную. Эта часть подвала была не отделана: стены и пол сложены из бетонных блоков, голые лампочки свисали с необработанных балок. Радовало, что практически отсутствовала паутина, но тем не менее это единственное «жуткое» помещение в доме.
– Ладно, я не верю, что после нашей смерти мы куда-нибудь попадём. Это то, что ты хочешь услышать?
– Подобное мнение, Джаред, не слишком подходит к нашему ремеслу.
Он помог мне загрузить грязные простыни в большую промышленную стиральную машину и добавил.
– Всё-таки подумай о том, что я сказал.
– Я подумаю.
Закон прописывал специальный стиральный порошок для белья, которое соприкасалось с биологическими жидкостями. Я насыпала его и нажала кнопку выбора программы – машина хрюкнула, и мы с Джаредом синхронно обернулись и уставились на неё.
– Машина что-то... сказала? – осведомился сбитый с толку Джаред.
Дальше ничего не происходило. Я нажала кнопку повторно, и мы снова уставились на стиральную машину.
– Сколько же лет этому агрегату? – спросил Джаред, пока мы шли к двери.
– Наверное, столько, сколько и мне.
За нашей спиной машина хрюкнула ещё раз, затем, когда поступала вода, начала издавать обычные хрипящие звуки вращения. Джаред отодвинул меня от каталки, которая пустая была значительно легче, и я открыла ему дверь. Из холла доносились тихие звуки песни, шедшие из помещения для бальзамирования.
– Такая старая? – Джаред одарил меня очаровательной улыбкой, на которую я ответила неприличным жестом. – Как мило. Типично по-дамски, – недовольно выругался Джаред.
– Что выросло, то выросло. Настоящая принцесса, – засмеялась я.
– Ничего не случится, если она умрёт? – Джаред переставил ящик для белья на его законное место и помог мне отмыть все наружные поверхности, которыми мы пользовались.
– Почему это тебя так беспокоит? – заинтересовалась я.
– Меня ничего не беспокоит, правда, – Джаред пожал плечами. – Только я нахожу её поведение интересным.
Из моечной раздался рёв, и мы оба глянули в направлении звука. Мне показалось смешным, что Джаред автоматически встал за мою спину, ведь тот был выше и шире меня. Не понимаю, на какую защиту он надеялся.
– Что это было? – в его вопросе звучала скрытая надежда на успокаивающий ответ.
– Я не знаю. Давай мы...
За повторным рёвом последовали вой и треск, а затем послышался звук воды. Мы двинулись с места, но не успели сделать и пары шагов, как нам навстречу устремился водный поток. Грязные волны вытекали из-под двери моечной, и, казалось, не собирались останавливаться. Мы замерли в ожидании, но рёв становился всё громче. Когда Джаред и я вошли в моечную, то вода была уже по щиколотку. Джаред остановился прямо за дверью и вцепился в мою руку, чтобы заставить остановиться.
