было понятно, что он помнил какой вкусной она, эта самая картошка бывает на домашнем столе, с укропчиком и маслом.
Рядом стояла кастрюля чуть поменьше, с очищенным до бела луком, и тут же — с очищенной морковью. Всё в воде, разноцветное и выглядело очень живописно.
Бомж стоял, не двигаясь, уже минут пять, не отводя глаз от этого натюрморта, глаза его увлажнились, пальцы немытых давно ладоней дрожали.
И Галине показалось что он очень завидует чистоте этих намытых овощей, готовых превратиться в какое-то съедобное блюдо.
Завидует их опрятности и востребованности. Галине показалось, если бы ему позволили, он сам бы стал под холодную сильную струю из крана, что бы выглядеть как эти достойные овощи.
Бомж, наконец заметил, что Галина наблюдает за ним и испуганно отпрянул от стекла.
Галина заметила, как он не стар еще, худ, высок. Заметила и прореху в брюках сзади, страшную, обнажающую ноги.
Вздохнула от этого горько, подумалось, а ведь это чей-то сын. Промелькнула эта мысль телеграфом и исчезла.
Галина работала в этом кафе хозяйкой. Да это было ее детище, небольшое, но в центре города, в очень престижном месте, впрочем оно так и называлось «Престиж».
График работы был крайне напряженным, особенно летом — туристы. И Галина вкладывала в этого своего «ребенка» и силы, и время и финансы, разумеется.
Она не бегала от трудностей и любила иногда, вот так рано появиться на кухне и проследить чисто ли всё, готовность персонала к подвигу дня.
Глянув в окно через шторки она заметила, что бомж достает газеты и всякую дрянь из урны рядом.
— Отпугнет клиента, — она приказала охраннику отогнать незванного гостя.
Он немедленно исполнил приказ.
Бомжик исчез. Но тревога почему-то осталась от его появления.
Уже натюрморт, видом которого наслаждался незнакомец давно был
разбросан по кипящим кастрюлям. Булькал и варился в разные разносолы, а тоска из Галины не уходила.
Она не могла забыть выражения лица, особенно глаз незнакомца. Тоска и горечь переваливали через край тугой волной скорби.
И было видно по этому взгляду, что было о чем сожалеть и тосковать этому человеку.
“Дура”, — подумала она о себе. Надо было ему поесть дать.
Но тут же поняла абсурдность своей мысли. Незнакомец есть не хотел, он хотел другого. Того, что когда-то было доступным и казалось таким скучным и обыденным. Это дом, где накрывали стол и еда была домашняя, присоленная любовью.
Увы, этого Галина не могла дать обладателю синей кацавейки. Еще через официанта она могла передать ему булочек, но даже в кафе не впустила бы. Уж очень грязен был незнакомец.
Хотя уже — знакомец. Она ведь думала о нем весь день. И как-то неловко думалось все больше о себе. Она понимала, что сделала не так, поступила глупо, дурно. Но в чем.
Она подошла к кухонной стеклянной двери и опустила жалюзи. В пол. Теперь не было видно, ни двора, ни улицы, ни прохожих.
— И впредь, держать жалюзи закрытыми, приказала она кухарке. — Будет душно — кондиционер включи.
Проблема была решена. Но тоска не уходила.
И так весь день. Галина беспричинно сердилась, орала на персонал беспричинно.
Наконец к вечеру угомонилась и стала собираться домой. А что домой ей не хотелось, так об этом знала только она.
Там была фэнь-шуйская пустота и холод. И початая бутыль коньяку. Которую она обязательно допьет сегодня. И докурится до сипоты, и обзвонит всех подруг, чтобы услышать нескрываемую интонацию зависти в их голосе.
Она наслаждалась этой завистью к её устроенности и благополучию. Муж и сын давно жили своей жизнью, хоть и в одной квартире.
Жили мирно и по согласию. Каждый своей жизнью. У них даже общие деньги были в специальном портсигаре. Портсигар был роскошным серебряным с непонятным вензелем, а может гербом.
В него легко помещался весь бюджет семьи. И каждый брал сколько хотел оттуда, а вот туда — только она. И ей было приятно осознавать некую зависимость ее свободолюбивого семейства от нее.
Она уже положила в сумку нужные бумаги и косметичку, как вдруг заметила тот самый портсигар с бюджетными деньгами в сумке.
Как он там оказался — неведомо. По рассеянности перепутала с чем-то. Всё от рассеянности, все от неё.
Она на секунду задержала портсигар в руке, а потом положила в карман пиджака. Открыла перед этим — посмотрела.
Да! Полный бюджет из евро и рублей — на месте. Да, конечно же, она вчера и пополняла его. Ибо ни муж, ни сын не участвовали. И она четко вспомнила, что клала наличные в портсигар.
У всех были кредитки, но она почему-то любила наличность. И держала в доме её, родимую. Мало ли что. С сантехником рассчитаться или настройщиком. У нее в доме был настоящий рояль «Беккер».
Никто не играл на нем, но он так облагораживал квартирное пространство, что его не продали даже в жуткие девяностые.
Она закрыла дверь, включила сигнализацию. Попрощалась с персоналом, кафе работало допоздна. И вышла в белую ночь.
Шаркали ноги туристов, сигналили в пробках злые и скучающие водители. И она пошла вдоль канала не спеша. Закурить хотелось очень, но у нее было личное табу на курение на улице.
Она спустилась с мостика и вдруг внизу, у причала, увидела незнакомца в синей странной шубе. Он сидел на верхней ступени и смотрел на воду.
Рядом стояли два больших пакета с газетами и прочей старой бумагой и картоном. Она вспомнила большую прореху на его штанах.
Холодно как на граните, подумалось.
Она уже почти прошла мимо, как вдруг совсем уж неожиданно для себя резко, чрезмерно лихо подошла к нему и пошарив в кармане пиджака вынула портсигар и протянула бомжу.
— Возьмите!
— Спасибо, я не курю.
Боясь случайно коснуться его руки, она бросила порт-сигар на картон в мешке. Бок его блеснул в свете фонаря.
— Я тоже, — отрезала она.
И круто пошла вверх от набережной, ругая и себя и бомжа этого. И всю свою непонятную тоску и недоброжелательность свою к этому миру, к этим ханжам узнающим приезжих издалека, поглазеть на местные красоты.
А ей было пора домой. Она насмотрелась.
Но странно, на душе полегчало, посветлело, подрасцвело.
Она не стала анализировать почему, боялась спугнуть что-то очень маленькое новорожденное и глухое пока и глупое, пусть живет.
А Галина просто глянула на небо. Просторное и чистое. И с первой уже звездой.
22 августа 2019, Чёрная тетрадь.
Вне тональности
Она физически ощущала прохладу костяшек,
