— Хождение! — фыркнул Гришко. — На цыпочках!
Обрадованные новизной да интригой, юнцы и юницы повалили из класса, устроив в дверях веселый затор. Глухо донеслось строгое: «Ти-хо!»
— Ой, Василий Иваныч! — громким шепотом прожурчала Альбина, явно подлащиваясь.
— Что, Анка?
— А куда мы?
— На Кудыкину гору.
— Ну, Василий Ива-аныч…
— К гаражам! — туманно намекнул учитель.
Мы дисциплинированно пересекли пустынный вестибюль, утеплились в раздевалке и высыпали на улицу. Выси хмурились, обещая непогоду, а ветерок, что метался по двору, втягивая в хлопотливое кружение желтые листья, доносил тревожный запах небесной влаги.
Одноклассники растянулись цепочкой, чинно топая по асфальтированной дорожке. Влекомые таинственными законами человечьего притяжения, мальчишки и девчонки отталкивались или цеплялись незримыми ниточками дружеских связей, сбиваясь в пары.
Я, будто винясь за недозволенные речи, взял Инну за руку. Девушка сперва напряглась, оглянулась, увидала, как Жека с Машей сплели пальцы, и угомонилась. Прижалась на мгновенье плечом, будто случайно, а чтобы я всё правильно понял, ласково пощекотала пальчиками мою ладонь.
И всё в мире сразу стало другим, чудным и совершенным, исполненным лада и драгоценной гармонии. Даже скучные, смурые тучи, что конопатили небеса грязно-дымчатой ватой, обрели вдруг высшую целесообразность, заиграв всеми оттенками серого — от непроглядного пепельно-седого до тяжкого свинцового и тускло-стального. А как величаво клубилась нависшая хмарь, пугая снегом — и рождая чисто ребячий восторг!
Я посмотрел на Инну, и невинный васильковый взгляд навстречу, брошенный из-за трепетавшей на ветру пшеничной челки, согрел меня и помиловал.
— Что? — неуверенно спросила девушка, отмахивая прядь. — Растрепа, да?
Утопая в приливе нежности, я пришатнулся к ней, касаясь губами мягонького ушка:
— Люблю тебя!
— Тише, ты! — шикнула Хорошистка, заметываясь румянцем. Покосилась вокруг, и ответно качнулась ко мне, опаляя ухо шепотом: — И я тебя!
К гаражам мы выбрались по короткой дороге — через футбольное поле, и всю натоптанную диагональ я не шел, а плыл. Что со мной? Почему меня то сомнения морозят, то я снова температурю — и грежу в амурной горячке?
Для третьей стороны любовный треугольник — это угол. Я сам себя туда загнал, по собственному желанию, и вот, мечусь между Инной и Ритой. А тянет к обеим… Или к одной? К какой из?..
— Ну, ничё себе! — заголосил Изя, обрывая мои покаянные думки.
У школьных гаражей выстроились в ряд четыре легковушки нездешних форм. На левом фланге переливался мой зеленый «Иж», справа пластался еще один пикап, салатового цвета «Волга», посередке красовались ярко-красные «Жигули» странного вида, обвешанные противотуманками, затейливыми зеркалами, даже лебедкой, а с краю блестел черным лаком «Запорожец» с небывалым кузовом «универсал».
Ромуальдыч, Эдик и Володя Кирш суетились вокруг машин, то в салон просовываясь, то под капот руки запуская, то громыхая приспособами в багажниках.
— Арсений, наш пламенный! — бодро поздоровался Иван Васильевич, бестрепетно впечатывая розовую, как у младенца, ладонь в мощную пятерню Вайткуса, вымазанную солидолом. — Готовность номер один?
— Да куда там! — махнул рукой Ромуальдыч. — Работы — море! Привет, Миша. Всем привет!
— Здрасте, Арсений Ромуальдович! — ответил класс вразнобой.
— Вот! — Гришко встрепенулся и жестом экскурсовода обвел линейку машин. — До чего не допер автопром, а народ довел до ума! «Иж» и «Волга» — пикапы с двойными кабинами. «Жигули» вагонной компоновки… Видите? Салон как бы съехал до середины капота… Володя, удиви меня. Скажи, что движок вы поставили поперек!
— Так точно, Василий Иваныч! — рассмеялся Кирш. — Тут главное — передний привод. Мучаемся с ним…
— И салон как бы вырос, — примерился Зенков, склоняясь. — Нет, правда! Можно спокойно ноги вытянуть!
— Можно, можно! — поддакнула Маша, приседая, чтобы лучше видеть.
— Законно… — заценила Светлана. — Вельми понеже…
— Эдик, твой «Зэп»? — прищурился я в наклоне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Мой! — горделиво расплылся Привалов. — Дедушкино наследство. Присобачил фрагмент крыши от точно такого же «ушастого», и — вот. Зато теперь аж два багажника!
— Законно! — выдохнула Света. — А можно посидеть?
— Залезай!
— Житие мое… — закряхтела девушка, тискаясь в малолитражке.
Весь наш класс облепил тюнингованные авто, как пчелы — подтаявшие карамельки, гудя и жужжа любопытным роем. Девчонки оживленно пошушукались, а затем взяли меня в окружение.
— Мы тоже хотим! — решительно заявила Зиночка, не соблюдая «пионерскую дистанцию». Близняшки напирали с флангов.
— Ладно, не понимаем мы ничего в ваших железяках, — призналась Светлана, нескромно тулясь слева. — А кто тебе всякие транзисторы распаивал? А? Я!
— А я, между прочим, всему подъезду утюги починяю! — подлащивалась Маша справа. — И швейные машинки!
— Да я даже лучше Ритки паяю, — прижалась Инна к моей спине.
— Я тоже умею, меня дед научил! — встрепенулась Ирма. — А Дэн хорошо в радио разбирается.
Уши у Даньки полыхнули красными светофорами.
— Правда? — поинтересовался я небрежным тоном.
— Ну-у… шарю маленько, — изобразил Корнеев великого скромника, но не удержался, похвастался: — Приемник в том году собрал для Вована!
— Транзистор? — задрал я бровь.
— Не-е! Трансивер. Кирш на коротких волнах полмира ловит! А ему потом такие… открытки специальные шлют. В семидесятом даже с «Ра-2» связывался, с самим Туром Хейердалом!
Я пристыженно молчал, думая, как часто мы ошибаемся в ближних. Цепляемся за внешнее, а копнуть поглубже лень. Я ведь реально почитал Даньку за пустого нищедуха — без особых интересов, без желаний странного, без большой мечты. Вот только человеку-пустышке трансивер вовек не собрать. Да он и слов таких не знает…
— Ой, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — завела Альбина, молитвенно складывая ладони.
— Ну, Ми-иша! — Инна сильней надавила мне на лопатки, а кончиком косы щекотно погладила щеку. — Мы же тоже хотим!
— Тоже же ж! — хихикнул Андрей.
— Хотим влиться в коллектив! — дополнила подругу Тимоша, испепеляя Дюху взглядом.
— Ладно, — ухмыльнулся я, — вливайтесь.
Девчонки запрыгали, захлопали в ладоши, и набросились на меня, как фанатки на мегазвезду.
Тот же день, позже
Вашингтон, Пенсильвания-авеню
К Белому дому «Линкольн» подкатил через «дипломатический вход», недоступный для простых смертных, даже для пронырливых журналюг.
— Каждое утро в половине седьмого сюда наведывается неприметный серый седан, — с тихой гордостью заговорил Даунинг. — Машину покидает столь же незаметный человек в штатском, с черным кожаным портфельчиком, и проходит в президентское крыло. Там он скромно присаживается, ждет, пока стюарды закончат сервировку завтрака для Первого Джентльмена, и кладет на край подноса пакет, окрученный манильской пенькой…
— А что в пакете? — поинтересовался Степан, догадываясь, но поддерживая в кураторе высокий штиль.
— Президентская сводка! — Даунинг торжественно поднял палец. — Восемь страниц, выжимка разведданных. Между четырьмя и пятью часами утра их печатают в Лэнгли, на седьмом этаже. Каждый день, год за годом… Однажды президент Рузвельт не ознакомился со сводкой — и японцы напали на Пёрл-Харбор. Хотя… — Джек пожал плечами. — Может, он специально пропустил удар по Седьмому флоту, чтобы склонить Конгресс к объявлению войны? — и заторопился: — Выходим!
Предъявив охране пластиковую карточку пропуска, куратор провел своих подопечных в самый охраняемый особняк Америки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Следуйте за мной, джентльмены…
Вышколенный мордоворот из Секретной службы пригласил всю троицу наверх, в Красную комнату. Не Овальный кабинет, но все-таки…
Вакарчук, борясь с робостью, переступил порог.
«Ничего себе — комнатка!»
Стены обширного зала, обитые алым шелком, ладно сочетались с вишневой обшивкой вычурной мебели — и просто изобиловали дверями.
