[3]Guarisci presto (итал.) — Выздоравливай скорее.
[4]Psja krew, niech cie djabel porwie (польск.) — Песья кровь, чтоб тебя черт побрал!
[5] Католические практики умерщвления плоти широко распространены в «Опус Деи». Для нумерариев самобичевание обязательно и регулярно — через истязание плетью и шипами они идут к «необходимому совершенству», выбивая скверну.
[6] Реальный случай.
Глава 4
Глава 7.
Суббота 8 ноября 1975 года, поздно вечером
Рига, борт БПК «Сторожевой»
Валерий Саблин прерывисто вздохнул, и рукою отер лицо. Пальцы ощутимо дрожали, но в темном кинозале не разглядишь слабину. Глядя на экран, где усатый боцман с броненосца «Потемкин» грозил «ахвицерам»,[1] Валерий неслышно выдохнул:
— Пора!
Оставив за спиной тихо стрекочущую черноту, пронизанную лучом киноустановки, и матросским говором, он выскользнул за дверь.
Увалень вахтенный потянулся во фрунт и гаркнул:
— Товарищ капитан третьего ранга!..
— Тише ты! — цыкнул на него Саблин. — Ну и глотка у тебя, Сивков.
Матрос гордо улыбнулся, загудев:
— Так точно!
Замполит не особо углублялся в стальные недра корабля, соратник скучал рядом — старший матрос Шеин, библиотекарь, художник-оформитель и киномеханик в одном лице.
— Саня, привет, — бросил Валерий, пригибаясь под гудящей трубой.
— Здравия желаю! — живо отозвался Шеин. Оставаясь в душе человеком глубоко штатским, он находил особое очарование в уставных фразочках.
— Сегодня, Саня! — выговорил Саблин непослушными губами. — Сегодня! Промедление смерти подобно. И день, день какой!
«Очень удачно наметилось докование в Лиепае, — запульсировала юркая мыслишка, — половина офицеров в отпуске! Ни старпома нету, ни парторга…»
— Ну-у… да, прям «Аврора» в октябре, — согласился киномеханик, нервно барабаня по жестяной банке с пленкой. Одно дело — болтать о революции, и совсем другое — быть революционером. — С-слушайте… Я только с-сейчас понял… Так вы специально, что ли, из командиров в замполиты подались?
— Что ли, — кивнул Валерий. Глаза его возбужденно блестели, а кончики губ то и дело вздрагивали, словно не решаясь улыбнуться. — Надо было кончать с теорией и становиться практиком. А лучше корабля, думаю, трибуны не найдешь! Да и Балтийское самое подходящее из морей — оно же в центре Европы… Ты готов?
— Так точно! — с удовольствием отчеканил Шеин.
— Тогда ступай на пост гидроакустиков. План действий: идем на Кронштадт, а потом в Ленинград — город трех революций. Пора нам, Саня, четвертую затеять!
Печатая шаг, лишь бы сбить противную дрожь, Саблин промаршировал к каюте командира корабля и постучался. Глухо донеслось приглашение войти.
— Товарищ капитан второго ранга! — четко обратился замполит, переступив высокий комингс. — Разрешите доложить!
Анатолий Потульный посмотрел на него с легким удивлением.
— Отчего вдруг такая армейщина, Валерий Михалыч? — добродушно проворчал он, накидывая китель. — Ладно, докладывай.
— В помещении поста гидроакустиков мною замечены страшные беспорядки!
— Что именно? — зарычал кавторанг.
— Я прошу вас пройти и посмотреть. Словами это не передать!
— Ч-черт бы их… — командир корабля, на ходу застегивая китель, ринулся вон, на нижнюю палубу, к носовой выгородке.
Не замечая бледного Шеина, Потульный ссыпался по трапу на пост, и библиотекарь тут же захлопнул дверь.
— Молодец! — замполит протянул Сане пистолет. — Держи. Никого не впускать, никого не выпускать.
— Есть!
Разгоряченный первым успехом, Саблин взлетел по трапу на верхнюю палубу. Ночь опустилась глухая и беззвездная, придавливая Ригу и Балтику ватным одеялом туч. Тусклые россыпи городских огней двоились, отражаясь в мутном зеркале Даугавы. Мелкие речные волнишки бессильно плескали о борт корабля, тужась раскачать его, но «Сторожевой» чернел недвижной твердыней, как скалистый остров.
Рядом с БПК грузно качалась швартовая бочка, а чуть дальше вытягивалась длиннотелая подлодка Б-49. И будто еще что-то застит блеклые искры на гребешках волн… Рыбачий баркас?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Валерий коротко засмеялся. Какие только глупости не лезут в голову! «Это все от нервов!» — любимый диагноз женушки.
— Все будет хорошо, Ниночка, — прошептал замполит.
Недаром же Ленин одно время носил псевдоним «Саблин». Это ли не провозвестие удачи?
Торопливо поднявшись на ходовой мостик, словно обгоняя тревоги и сомнения, Валерий врубил внутрикорабельную трансляцию. Через секунду по отсекам разнесся его голос, порченый помехами:
— Офицерскому и мичманскому составу собраться в кают-компании!
Взбудораженные срочным сбором, офицеры гомонили, делясь сомнениями и догадками. Саблин вошел, и все стихли, будто ученики при виде строгого учителя.
— А где командир? — поднял брови старлей Фирсов, недавно избранный комсоргом.
— Командир приболел, лежит в своей каюте, и… Он нас поддерживает! Вот, поручил выступить перед вами, — внешне замполит сохранял спокойствие, лишь голос подрагивал, грозя сорваться в крик: — Я собрал вас, чтобы сообщить: наш корабль поднимет сегодня флаг грядущей коммунистической революции! Мы пойдем в Кронштадт, где выступим по Центральному телевидению. Нас должна услышать вся страна! Я тут набросал… — он развернул исчерканный листок, и зачитал в позванивавшей тишине: — «Руководство партии и советского правительства изменило принципам революции. Нет свободы и справедливости. Единственный выход — новая коммунистическая революция. Какой класс будет гегемоном коммунистической революции? Это будет класс трудовой рабоче-крестьянской интеллигенции…»
Ошеломленные, совершенно сбитые с толку офицеры и мичманы молчали, слушая и не веря. Первым выступил лейтенант Дудник.
— Правильно! — вылетело из него, брызжа восторгом. — На свалку истории ихний госаппарат! И выборы на помойку!
— Горячо поддерживаю и одобряю, — ухмыльнулся лейтенант Вавилкин.
Фирсов мрачно покосился на лейтенантскую фронду, и выговорил, цедя слова:
— Это не наш метод, товарищ замполит. Я тоже вижу казнокрадство, ложь и лицемерие, но… бунт на корабле?! До вас хоть доходит, на что обрекаете экипаж? Весь штатный боекомплект сдан на берег!
— Мы не собираемся ни с кем воевать, комсорг! — резко ответил Саблин.
— Так с вами соберутся! — перекосился в запале старлей. — Или вы думаете, что «Сторожевой» действительно оставят в покое? Да разбомбят к чертовой бабушке, стоит только в море выйти!
— Кто-то еще желает высказаться? — замполит чуточку надменно вскинул подбородок.
— Толковали о коммунизме, каптри, а сами идете на измену, как Власов? — враждебно загнул командир БЧ-1 Банев, в упор глядя на Валерия. — Никакая это не революция, а обыкновенная измена Родине!
— Наше выступление не есть предательство, — экспрессивно затараторил Саблин, — а чисто политическое, прогрессивное выступление! Родину предадут те, кто будет против нас!
— Бей власовца! — вынесся крик из толпы, и несколько офицеров качнулись в сторону замполита.
— Стоять! — Валерий проворно отступил, выхватывая табельный «Макаров» и паля в подволок. Сухой хлопок выстрела откачнул людей. — Назад! Все матросы — со мной, а кто из вас готов послужить делу революции? Проголосуем! Нас тут двадцать шесть человек. Вон шашки на столе! — мотнул он стволом. — Выбравший белую — пойдет с нами до кронштадтского рейда. Тех, кто с черной — запрем. Голосуйте!
Момент истины испортил Саня Шеин. Он ворвался в кают-компанию, размахивая «Стечкиным», и завопил:
— Товарищ замполит! Там…
— Что? — каркнул Саблин.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Старшина Поспелов и матрос Нобиев…
— Ну?!
— Они командира выпускают! — заблажил библиотекарь.
Два выстрела в пол задержали порыв офицеров с черными шашками.
— Ты зачем ему пистолет дал? — заорал Банев, отступая. — Это же преступление!
— Он без патронов! — отрезал Саблин, и на битом лице Шеина, поверх зреющих синяков, проступила обида. — Товарищи, да поймите же! На кронштадтском рейде мы будем не одни, выступление поддержат простые ленинградцы и моряки военно-морской базы! А за Ленинградом — и вся страна!
