- Прошу к столу, уважаемый господин Сократов, - пригласил Катерпиллер.
Естественно, никакого стола здесь не было и в помине. Поднос Золя поставила прямо на мокрый пол пред хозяйским грибом.
- Да вы не стесняйтесь, присаживайтесь, - Семен Обусловович подвинулся, освобождая мне место рядом с собой, - в лапах правды нет. А разговор, я так чувствую, нам предстоит долгий. Я угадал?
Что мне оставалось ответить? Пришлось кивнуть:
- Вы, как всегда, правы, господин...
- ... давайте на равных, зовите меня Семеном, хорошо?
- Хорошо, Семен Обу...
- Семен.
- Хорошо, Семен.
- Вот и славно, Агам. Наливайте кофе, он у нас отменный. Желуди над плитой сушим, на кухне. Там влажности - двадцать семь процентов. Самое то, что надо. Лосьон из ванной комнаты во второй квартире...
Я наполнил обе чашечки, взял одну в средние лапы и осторожно отхлебнул. Божественно! И алкоголя сколько надо. А то многие обычно недоливают, или, наоборот, лишнего добавляют. Вкус портят в угоду желанию. А тут...
- М-м-м... - только и произнес я.
- Согласен, - кивнул Катерпиллер, - Изольда кофе варит отменный. За то и держу при себе, плесень собирать запрещаю. Как, по-вашему, Агам, прав я?
- Естественно, - блаженно подняв усы, ответил я, - ваша мудрость с первого взгляду бросается в глаза. Таких как вы, редко...
- Да бросьте вы, Агамемнон, - скромно отмахнулся Семен Обусловович, хотя я заметил, что он от лести просто млеет, - я цену себе знаю. Меня комплиментами не проберешь ("ха-ха", - только и подумал я). Скажите лучше, как вы относитесь к глобальному потеплению в отдельно взятой жилой квадратуре.
- Положительно, - отвечаю, - отношусь. У нас на Зине Портновой, Сократ рассказывал, в прошлом году отвратительно топили. Многие тогда в уличную канализацию перебрались, поближе к трубам, дома выдержали только самые морозоустойчивые. А в канализации разве жизнь? Нет, без сомнения, там тепло, но питаться экскриментальной пищей, простите... Мы ж не мухи!
- Верно говорите, Агам, - согласился Катерпиллер, - мы не мухи, чтоб крысиный помет жрать. Нам самой матушкой природой иной стол предназначен...
- Да, да... - кивнул я и зачем-то ляпнул: - И стул.
- И стул, - автоматически согласился Семен Обусловович, а потом, когда уже произнес, с удивлением на меня уставился. - Постойте, при чем же здесь стул?
- Да так, юморю, - улыбнулся я, - люблю, знаете ли, Семен, каламбуры выкобенивать.
Катерпиллер громко рассмеялся и мягко похлопал меня по спине.
- Уважаю, Агамемнон! Юмор - дело хорошее. Причем, что занимательно, и к месту, и не к месту. На юморных тараканов обижаться грех. Уважил старика, Сократов. Молодец!
- Стараюсь, Семен, - ухмыльнулся я, - это у меня наследственно, от предков. Кстати, давно вы с Сократом знакомы?
- А мы и не знакомы, - перестал смеяться Катерпиллер, - я сказал: слухами земля полнится. Мы ж тут не только в норе сидим, а еще общаемся, торговлю ведем, культурным обменом в полный рост занимаемся, сельским хозяйством... Вон, плесень какую вывели. Такую поищи на всей Петроградской... А кофий?
- Кофе знатный, - поддакнул я.
- Вот... А про ваш Сократов клан мне от Правопушкарских известно, от родни. У них там с вами какие-то семейные связи... Кто-то то ли от них к вам, то ли от вас к ним перебрался... Миграция, понимаешь... Я, от кого точно не помню, но про Сократа не раз слыхал. Говорят, второго такого интеллектуала во всем Петербурге днем с огнем не сыскать... Я скептик. Не особо верил, а вот тебя, Агам, увидел, пообщался чуток, и сомнения мои рассеялись. Уж коль ты, молодой таракан, такой ничего себе не глупый, то каковы ваши старшие-то, а? Логично?
- Логично, Семен, - кивнул я и решил тоже перейти на "ты". Тем более что каждая выпитая капля амброзии все сильнее растормаживала мое сознание.
- Что ж, пора вернуться к нашим клопам, - выпустил Катерпиллер очередную струю ароматного дыма. - Расскажи старику, Агамемнон, каким ветром тебя в наши края занесло...
И я рассказал. И про "Abibas", и про обморок, и про долгое путешествие с Анной Андреевной. О том, как оказался в бутылке и как из нее с помощью Муши Чкаловской выбрался. Умолчал только о мечтах...
- Добрая муха, - кивнул Катерпиллер, когда я закончил свое длинное повествование, - у нас с ней пакт.
- Пакт? - удивился я.
- Ага, - кивнул Семен Обусловович, - она нам на кофе во время просушки оного не гадит, а мы плесень в кухню не тащим. Они, мухи, грибка не выносят.
- Я заметил, - кивнул, скорее для поддержания разговора. Потому что ничего подобного я ровным счетом заметить не мог. - Прости, Семен, Муша мне сказала, что Катерпиллер - это твой творческий псевдоним...
- Да, да, да... - задумался хозяин. - Это ты точно выразился. Именно псевдоним. И именно творческий. Красиво звучит, правда? Но, главное, очень прогрессивно.
- Ага, - осторожно согласился я, - но только малость непонятно.
- Что ж, непонятно - разъясним. Ты только не перебивай. Дело в том, Агамемнон, что сам я нездешний, как и ты. Правда, молодость свою буйную провел не так далеко, не на Зине Портновой. У меня все проще, родился я на той стороне улицы...
- А-а... - хотел я вставить что-то свое. Что, сейчас уж не припомнить, но Катерпиллер посмотрел на меня так сурово, что я аж усы в кофейник опустил.
- Не перебивай, - твердо попросил он, - не терплю. Спросил, дай расскажу. А не интересно, можешь идти на все четыре стороны.
- Простите, - тихонько извинился я, - вовсе я не хотел вас обидеть.
- Ладно уж, - смягчился хозяин, - слушай.
И вот что Семен Обусловович мне поведал:
"Явился я на свет в подвале обычного старого дома на улице Большая Пушкарская, в кухонной стене одного известного ресторанчика. Отсюда, Агам, у меня и природная склонность к предпринимательству, а также искренняя любовь к доброй пище.
Мать моя, коренная уроженка здешних мест, с ранней юности питала слабость ко всему заграничному, а когда в ресторане вместе с ящиком замороженных куриных окорочков непостижимым образом появился большой черный эмигрант из Штатов, афроамериканец со странным именем Обуслов Гарлемский, она тут же выскочила за него замуж. Тот и усом пошевелить не успел.
Вопреки ожиданиям, Пушкарская колония ресторанных, за исключением моей мамаши, приняла эмигранта достаточно прохладно, но связываться с ним боялась, уж больно он был велик и даже страшен, когда налижется пролитого бурбону.
Против воли населения и благодаря одной лишь грубой физической силе, стал со временем мой папаша главой семейства, а так как у них там, в американских традициях, полигамия не поощряется, то мама заняла единственное место рядом с самодержавным троном.
А вскоре родился я и еще сотни две моих сестер. Но вот что странно, братьев у меня не было, поэтому как-то сразу, еще не достигнув совершеннолетия, начали прочить нынешнего твоего собеседника в наследники.
Рос я ребенком крайне любознательным, лез везде, поэтому с первого дня своего получил ужасное прозвище - Суеус. Посуди сам, Агамемнон, можно жить с таким именем - Суеус Обусловович Гарлемский? Я, конечно, понимаю, что родители имели лишь благие намерения касательно моей судьбы, но ты ведь и сам знаешь, куда ими, этими намерениями, выстлана дорога.
Долго ли, коротко ли продолжалось мое воспитание, но в конце концов облазил я все ресторанные помещения, изучил там все ходы и выходы, отведал разных напитков и кушаний... А потом загрустил.
Сам подумай, когда в таракане живет вечная жажда познания, может он долго существовать в знакомой как шесть лап обстановке? Эх, то-то и оно.
В общем, в один прекрасный день, не поставив в известность ни родителей, ни соплеменников, выбрался я из нашего душного помещения и решил посмотреть на белый свет. Достиг ресторанного зала, залез в карман пальто какого-то жлоба, который планомерно накачивался горячительными, при этом совершенно не закусывая, и замер в сладостном предвкушении предстоящих приключений.
Они, приключения, ждать себя долго не заставили, потому что жлоб мой через каких-то пять минут начал пьяно и ужасно скандалить. Охранники усмирили его чем-то тяжелым, взяли подмышки, и вышвырнули вон, предварительно очистив карман, в котором я сидел, от мятых пропахших тухлым салом бумажек (как я потом узнал - денег). Пальто упало на тротуар рядом с моим горемыкой.
Подождал я для проформы, собираются меня куда-то нести или нет, и, так и не дождавшись, выполз на белый свет. Это я так говорю - белый, чтобы рассказ красивее получался, на самом деле шел дождь, и я тут же оказался в луже. Слава Богу, та была ни широка и ни глубока, поэтому остался отпрыск королевского семейства в живых.
Решил я, коль дело приняло такой оборот, путешествовать пешим ходом. Можно было, конечно, вернуться в свой подвал, а своим наврать с три короба, что облазил весь мир, но мы, Гарлемские, не такие. В нас природная честность вместе с генами заложена. А может, и с инстинктами. Кто разницу знает?
