Короче, пошел я в сторону от дома. Там, на широком пространстве прямо под дождем какие-то странные люди дорогу ковыряли. И повсюду стояли желтые машины устрашающего вида, на которых по-американски (меня отец-то кой-чему из их грамоты к тому времени обучил) было написано - "CATERPILLAR". И мне это слово так понравилось, что решил я сразу себе такой же точно творческий псевдоним взять. Чтоб как у всех знаменитых тараканов-путешественников.
А, придумав псевдоним, спустился с бордюрного камня к людям в оранжевых жилетах и решил меж них прошмыгнуть... Но не тут-то было! Желтая машина, чье тяжелое черное колесо нависало прямо над моей спиной, неожиданно покатилось прямо на меня и впечатала в землю. Одна голова снаружи торчать осталась. Взвыл я от боли, но никто, естественно, того не услышал. Наших поблизости не было, а люди тараканьей речи, как известно, не знают. Слабоваты они в межвидовом общении.
Но все обошлось. Земля мягкой оказалась. Жив я остался, только чуть сплюснулся. На здоровье этот прискорбный факт моей внешности почти не отразился, но тогда такое впечатление сложилось, что часть спинного мозга в головной по тонкой внутренней трубочке подалась. Отсюда, я так думаю, и ум мой недюжинный, и организаторские способности. Хотя, доподлинно наша медицина сей факт установить не смогла.
Продолжу, в общем.
Когда я из-под колеса выбрался, то тут же устремился к противоположной стороне, но теперь осторожным стал. Вверх смотрел, чтоб под сапог или иной тяжелый предмет не попасть. И так разосторожничался, что не заметил, как неслышно подъехала ко мне с обратной стороны другая желтая машина и вновь впечатала в рыхлую землю, оставив снаружи опять одну лишь голову.
Второго такого удара за какие-то жалкие полчаса мой чуткий организм выдержать не смог. Расплющился я еще сильнее, даже задние лапы поломал. Вот, думаю, непруха. Надо домой возвращаться. А как? Выбраться-то из-под колеса я выбрался, а единственно, до чего доползти смог на четырех оставшихся лапах, до бордюрного камня, возле которого забился в щелочку и решил залечь, сил набраться для обратной дороги.
Люди в жилетах скоро ушли, оставив свои желтые машины с написанным на бортах моим новым псевдонимом прямо на улице. Дождь тоже перестал, словно ждал, пока все по домам разойдутся.
Попытался я наружу вылезть. Не тут-то было! Все тело затекло, при малейшем шевелении - боли адские, а я ведь еще подросток! Детский травматизм, Агам, самая противная на свете штука. К старости, если доживешь конечно, все переломы и вывихи болеть начинают. Сил нет, вот грибачком только и спасаюсь. Пенициллин, понимаешь, великое изобретение нашего народа. Люди до него, если знать хочешь, гораздо позже тараканов дотумкали. Но вернемся к интереснейшим фактам ранней моей автобиографии.
В общем, сколько я пролежал в щели, не знаю. Потерял, наконец, ослабленное борьбой за существование, свое, как я думал тогда, никчемное сознание. А очнулся от того, что почувствовал легкую тряску. Усами пошевелил, глаза разлепил и вижу, что несут меня куда-то четверо тараканов. Принюхался - не наши, ресторанной кухней не пахнут. Хотел спросить - кто они, мои спасители, да вновь сознания лишился.
А когда снова в себя пришел, уже здесь, на грибе и лежал. Оказывается, нашли меня Левопушкарские, те, что в доме напротив моего родного живут. Подивились они моей окраске, несвойственной для здешних мест, а также совсем недетской для моего возраста, хоть и искалеченной стати, пожалели, и к себе на лечение с воспитанием взяли. Может, сгожусь на что.
Про перенесенные операции умолчу, вспоминать и то больно...
Со временем я не только на труд сгодился, но и организовал их общежитие так, что избрали меня тутошние тараканы главой своей семьи, даже, вон секретаршу приставили (теперь на этой должности трудится Изольда Плинтусова; вы уже знакомы), чтоб кофе варила и мудрые мысли мои записывала, а также для иных нужд. Ну, ты юноша взрослый. Все, надеюсь, понимаешь.
Имя я взял поскромнее - Семен, чтобы особо не выделяться из народа. Отчество, правда, оставил. Это святое. А заморскую фамилию красивым псевдонимом заменил, который, как ты теперь знаешь, судьбоносным в моей жизни стал.
Наладили мы деловые и дружеские отношения с соседними семьями и даже с иными колониями, с отцовской, например. Он, старик мой, не поверишь - до сих пор жив, даже порой в гости ко мне наведывается. Жаль, что я не могу ответных визитов делать. Паралич проклятый разбил. Задние лапы так и не ходят.
Но ничего, я привык. И жалеть меня не надо. Не люблю я этого пуще, чем когда речи перебивают".
- Вот, Агамемнон, пожалуй и знаешь ты теперь мою историю за исключением мелких и мало кому нужных подробностей. Интересно было слушать?
- Конечно, - кивнул я. - Ты, Семен, личность в натуре героическая. Я это сразу, лишь тебя увидел, понял... А кофий еще остался?
- Глянь в кофейничке, чай, не маленький.
Я открыл крышечку. Напиток на дне блестел, остыл, правда. Но ничего, мы, Сократовы, из стоиков. Нам к холодной выпивке разве привыкать?
Глава четвертая. Наглядный пример проявления эмоций в насекомой среде
Многие из вас ошибочно полагают, что эмоциональные проявления не только отличают людей от других представителей фауны, но и ставят их выше всех остальных. Господи, какая ерунда! Вы уж простите меня, глупого таракана, за недостойное истинного интеллигента выражение собственных чувств.
Сейчас попытаюсь изложить вам собственную точку зрения.
Итак, люди гордятся тем, что им присущи эмоции и чувства и наивно полагают, что нам они неведомы. Чушь. Просто мы, насекомые, я уж молчу о членистоногих и прочих яйцекладущих млекопитающих, умеем их, эти чувства и эмоции, жестко контролировать. В отличие от вас... но, к сожалению, не всегда.
Думаете, мы никогда и ничего не боимся? Считаете, что таракан не способен на любовные переживания? Полагаете, будто нами руководят одни инстинкты? Как бы ни так!
Знаете, как трясся я от страха, когда Анна Андреевна Ферзикова тащила меня в сумке на Петроградскую?! А кем я себя ощущал, оказавшись в бутылке?! И Золя...
Кстати, о чувственной стороне насекомой натуры я и начал-то рассуждать из-за нее, из-за Изольды Шестиаховны Плинтусовой, секретарши многоуважаемого господина Катерпиллера.
Когда я покинул кабинет Семена Обуслововича, она, то есть Золя, меня уже поджидала в коридоре. Не говоря ни слова и обменявшись только многозначительными взглядами, мы двинулись по низкому и узкому тоннелю направо. Шли недолго, думаю, минуты две, не больше.
Проход завершился крохотной комнатухой, куда проникал легкий поток сухого теплого воздуха. Здорово! Я до сих пор еще не встречал вентилируемых жилых помещений, устроенных прямо в стенах. Если не считать вытяжных ходов, но там, как вы понимаете, никаких условий для романтики. Холодно, голодно, скользко и безполо. То есть, я хотел сказать - пола нет. Не станешь же вечно обитать в вертикальном положении собственного тела!
- Располагайтесь, Агам, - улыбнулась Золя, примостившись на одной из трех войлочных подушечек, скатанных из кошачьих волос заботливыми лапками хозяйки (это она потом рассказала о своем хобби), - чувствуйте себя как дома.
- Спасибо, Золя, - поблагодарил я и уселся рядом. Интересно, что мы здесь будем делать? - Простите, а у вас перекусить ничего нет?
- Яблоко есть. Не желаете? - предложила девушка.
- А мясного чего-нибудь не найдется? - мне почему-то совершенно не хотелось стесняться, тем более что она сама предложила чувствовать себя "как дома". Конечно, дома я насчет еды не справляюсь, а беру все мне причитающееся сам, но тут... кто его знает, где лежит это самое "мне причитающееся"?
- Простите, Агам? - Золя то ли не поняла, то ли не расслышала моего, я бы сказал, совершенно конкретного вопроса.
- Мясца бы, - пояснил я, - или рыбки... А то яблоком, я боюсь, наесться мне не удастся. Обед-то со мною вегетарианский приключился. С такой еды и лапы протянешь.
- Понимаю, - кивнула секретарша. - Я сейчас на квартирную кухню схожу. Вы меня подождете немного?
- Отчего не подождать? Подожду, - ответил я. Но неожиданно пришла в мою голову мысль получше: - А давайте, я вас сопровожу, может, помогу чем?!
- Что вы! - опустила взгляд скромная девушка. - Как вы только могли подумать, что наши законы гостеприимства...
- Да бросьте, Золя, - оправдательной речи я ей закончить не дал. Не люблю жеманства и кокетства, - при чем здесь законы, мы ж сейчас отдыхаем, так?!
- Ну, в принципе...
- Милая Золя, никаких принципов. Решено, я иду с вами.
- Хорошо, Агам, - она сдалась. Поняла, что меня не переспорить.
