– Глупенький, ты забываешь, что ты и я – это «мы», а не два разных человека. Когда люди любят друг друга, как мы с тобой, такие вещи воспринимаются просто и естественно. Сам посуди: если бы мы поменялись местами, ты ведь сделал бы для меня то же самое. И потом, мне так приятно тебе помогать.
– Правда? Если бы не моя проклятая гордость!
– Но ты же гений! Тебе не пристало думать о деньгах. Ты выше корысти, выше грубой, материальной стороны жизни.
– Гм, пожалуй, ты права.
Нахмурившись, он барабанил пальцами по столу.
«Бедненький, – думала она, – такой талантливый и такой ранимый!»
– Ты разрешишь мне тебе помогать? – умоляюще произнесла она.
Пожав плечами, он отодвинул тарелку.
– Если тебе так хочется, – угрюмо ответил он и решил, что пора сменить тон беседы. – Забудем о деньгах, о работе, обо всем на свете и будем радоваться, что мы вместе, – проговорил он с улыбкой. – Это главное, все остальное – ничто, правда?
– Ничто, – согласилась она.
– Вот бы сейчас все разошлись, и мы оказались одни, как вчера. Помнишь, что было вчера?
– Помню ли? А ты как думаешь?
Она снова пожала под столом его руку.
– Скажи, та женщина, о которой ты говорил, вы с ней до сих пор встречаетесь?
– Боже правый, нет, конечно! Да у нас с ней ничего и не было, совсем ничего. Она всегда оставалась для меня лишь другом. Кажется, уехала за границу вместе с детьми. – Он чиркнул спичкой, наклонился прикурить, потом закрыл глаза и отогнал дым. – Я готов целовать тебя сутки напролет, не переставая.
Какое счастье доставляли ей эти старые как мир, истертые слова!
– Пойдем? – прошептала она.
Когда принесли счет, возникла некоторая неловкость. Она настаивала, что сама все оплатит, он протестовал. Но, стоило ему на секунду отвернуться, как неприятная ситуация тут же удачно разрешилась.
В порядке компенсации он остановил такси, выразительно гремя мелочью в кармане.
– Нет-нет, я провожу тебя до дома, – с укором сказал он, когда на прощанье она протянула ему руку.
Такси лавировало в потоке машин, и их поцелуи, хоть и страстные, не особенно удавались.
– Если бы так было всегда, – солгал он.
Она мечтательно улыбнулась и полезла за пудреницей.
Он откинулся на спинку, положил ноги на сиденье напротив и постучал в пол тростью.
– Кстати, – начал он, – по поводу авто, о котором ты говорила. Я тут подумал…
Прием был невыносимо скучный, и обещанный ему нужный человек так и не появился. Пришла, правда, его дочь, молоденькая простушка, – с красными локтями, в вечернем платье. В профиль даже симпатичная, но слишком уж молоденькая, слишком. И все же он времени зря не терял. Папаша как-никак важная шишка. Никогда не следует упускать подвернувшейся возможности.
Он заговорил с ней в начале вечера и просидел рядом до конца.
– Знаете ли – клянусь, я вам не льщу, – в тот момент, когда я вас увидел, я сказал себе: «Вот кто меня поймет». Что-то было такое в ваших глазах.
Девушка, покраснев, с интересом на него посмотрела.
– Надо же, со мной раньше так никто не разговаривал. Поскольку я дочь своего отца, от меня ждут, что я буду повторять его суждения, и, кажется, никому не приходит в голову, что у меня есть собственные мысли.
Он презрительно рассмеялся:
– Абсурд! Поговорив с вами пять минут, понимаешь, что вы человек отнюдь не ординарный. Признаюсь, я огорчен, что не познакомился сегодня с вашим батюшкой, но вы возместили это упущение – более чем возместили.
– Вам просто необходимо с ним встретиться! – воскликнула она. – Не сомневаюсь, что вы с ним быстро найдете общий язык.
– Как мило, что вы так думаете, дорогая моя. Однако сейчас расскажите мне лучше о себе.
Девушка вцепилась в свой ридикюль горячими липкими пальчиками.
– Да мне нечего рассказывать, совсем нечего.
– Это неправда. Но ничего, я чувствую, что мы станем настоящими друзьями. – С улыбкой он протянул ей портсигар. – Вы не курите? Какое приятное разнообразие! Теперь повсюду встречаешь женщин с сигаретами, это так утомительно.
Взгляд девушки скользнул к хозяйке дома в окружении гостей.
– Она мила. Вы хорошо ее знаете?
– Я бы сказал, наши дороги иногда пересекаются, – небрежно бросил он. – Но меня никогда не привлекала роскошь. Мне по душе простые вещи, книги, одиночество или общение с теми, кто меня понимает.
– Мне тоже.
Они улыбнулись друг другу.
– С вами я могу говорить обо всем, – ласково сказал он, – не только о книгах, но и о предметах, которые действительно что-то значат. Большая редкость, когда можешь обсуждать секс с девушкой вашего возраста и не чувствовать стеснения, не быть все время начеку. К тому же вы такая хорошенькая! Да, подобный разговор – большая редкость, вы необыкновенная девушка. Но вам, наверное, говорили это сотни раз.
– Нет, никогда…
– Просто не верится!
Он придвинулся ближе и прижался ногой к ее колену.
Хозяйка оставила гостей и прямиком направилась к ним. Торопливо извинившись, он поднялся и шагнул ей навстречу.
– За последний час я чуть с ума не сошел, – быстро прошептал он. – Ты ни минуты не была одна. Все время в окружении этой проклятой толпы. А я тут сижу и болтаю с молоденькой школьницей. Но я все время следил за тобой. Как ты хороша, чертовски хороша!
– Мой бедненький! А мне показалось, тебе было совсем не скучно.
– Можно подумать, что я в состоянии хоть одно мгновение думать о ком-то, кроме тебя, – ответил он.
Она приложила палец к губам.
– Ш-ш-ш! Кто-нибудь услышит. Будь благоразумным и помни про завтра.
Он вздрогнул, изобразив изумление:
– Завтра? Завтра у меня, наверное, не получится.
– Но за обедом ты сказал…
– Да, я знаю. Только когда вернулся к себе, я вспомнил, что мне надо написать одну статью.
– Конечно, твоя работа – это святое. Тогда вечером?
– Да, безусловно. Вечером.
– Доброй ночи, любимый.
– Доброй ночи.
Он спустился в холл и увидел, как девушка садится в машину. Не успев надеть шляпу, он ринулся на мостовую. Аккуратно укутал пледом ее колени.
– Не могу выразить, что значит для меня встреча с вами, – проговорил он. – Возвращаюсь к себе работать. И буду думать о вас.
– Как… как чудесно! – прошептала девушка.
Он обернулся и взглянул на освещенные окна, потом наклонился и с нежностью взял ее за руку.
– Послушайте, что вы делаете завтра между пятью и семью?
Когда он вернулся в свой гостиничный номер, была уже полночь. Что ж, он не зря потратил время. Скинув одежду, он натянул халат. Затем приготовил комнату к работе: пять подушек на диван, рядом на табурет граммофон и коробку с пластинками. Пачку сигарет, спички, виски и сифон с содовой на пол, чтобы можно было не вставая дотянуться.
Сам лег на диван, подложил под голову подушки, завел пластинку и пристроил на колене лист писчей бумаги.
Комната заполнилась сигаретным дымом и музыкой, но лист бумаги оставался девственно-чистым.
Вдруг прямо в ухо пронзительно, истерично зазвонил телефон. С недовольным ворчанием он потянулся к трубке. Послышался женский голос – он шептал, умолял…
– Джерард, десять – пятьсот пятьдесят? Это ты? О боже! Прости, но после нашего утреннего разговора я чувствую себя такой несчастной. Я постараюсь пережить разлуку, если нам сейчас нельзя видеться, но только скажи мне, ты любишь меня? Так же, как в сентябре?
За закрытой дверью
Он уже свыкся с этой комнатой и чувствовал себя с ней одним целым. Все здесь было знакомо: мягкий тяжелый ковер, глубокие кожаные кресла, даже складки занавесок, тактично скрывающих дневной свет. Не исключено, что комната и должна была напоминать входящим сюда: жизнь почти закончилась, пора послать прощальный привет всему живому и закрыть за собой дверь. Мебель была тщательно подобрана: она успокаивала изнуренное тело и отвлекала от назойливых мыслей.
Он погрузился в одно из глубоких кресел и замер, глядя на электрический камин. Стоило только закрыть глаза, и сон, несомненно, охватил бы его, унес бы куда-то далеко в дремотную область, где нет ни мыслей, ни труда, ни любви. Он молчал, и молчала комната. За окном, на Харли-стрит[34], гудели таксомоторы, доносился отдаленный шум транспорта с Мэрилебон-роуд: все это теперь принадлежало другой эре, другому миру.
Над камином помещался написанный маслом портрет девочки в розовом платье, с рассыпанными по плечам черными кудрями. Ее шляпка была отброшена за спину и висела на короткой ленточке. Куда бы он ни садился, повсюду за ним с вызовом следили глаза этой девочки, преследовала ее веселая неестественная улыбка.
Он ненавидел эту картину, эту неотрывно смотрящую на него девочку, хотя и знал, что, в сущности, она его подруга, давняя подруга, что все они тут связаны – и девочка, и кресла, и комната, и никому из них отсюда не убежать. Привычным движением протянув руку, он взял со столика номер «Панча». Было как-то страшно осознавать, что «Панч» лежит и всегда лежал именно тут. «Панч» пребудет здесь вовеки. И комната это понимала, она даже подтрунивала над ним – наконец-то он все понял! – но в то же время разделяла его страх, была с ним заодно.
