Кругом громыхали автобусы, красные и блестящие, проносились открытые автомобили. Кто-то смеялся, кто-то шел без шляпы.
– Да что же это такое? – спросила она с улыбкой. – Сегодня все просто с ума посходили. Ни у кого никаких забот. Ну разве это не прекрасно?
Он поневоле заразился ее настроением. Настроением этой минуты, этого дня. А может быть, он слишком серьезно ко всему отнесся и все не так уж страшно? Нельзя чересчур мрачно смотреть на вещи. Лучше и в самом деле рисовать себе такие картины, которые рисует она, мечтать наяву, как она мечтает, о голубом небе и ярком солнце.
Вдруг он увидел на краю тротуара человека – скорченную фигуру, сидевшую на табурете, прислонясь спиной к стене здания. Ноги у калеки были как будто скручены, руки сложены неестественным образом на коленях, и неподвижные пальцы каких-то слишком белых рук бессильно свисали вниз. Голова оставалась непокрытой, а безжизненные глаза – глаза слабоумного – безразлично смотрели прямо перед собой, в одну точку.
На земле рядом с ним лежала кепка, куда кое-кто из прохожих бросал мелочь. Возле кепки высилась горка спичечных коробков, а позади стояла маленькая грифельная доска, на которой мелом было написано: «ПОЛНОСТЬЮ ПАРАЛИЗОВАН».
Губы паралитика двигались, с них слетали слова – странные, совершенно невнятные. Вероятно, он просил прохожих купить спички.
Они на несколько секунд застряли возле калеки: толпа впереди образовала затор, было не пройти.
Увлеченная своим букетом, она поначалу даже не заметила, как его лицо побелело, сделалось суровым и строгим, как его рука непроизвольно нырнула в карман в поисках шестипенсовика.
– Пожалуйста, не смотри на этого противного человека! – воскликнула она. – Пойдем скорее, пойдем! Он испортит нам весь день, мы потом ни о чем другом не сможем думать. Таких людей вообще нельзя оставлять в живых, это преступление!
Он замер и поглядел ей в лицо. Она раскраснелась, из-под меховой шапочки выбилась темная прядь. Странно, сейчас она была очень похожа на девочку с картины.
Затем она улыбнулась, притянула его к себе за руку и ткнулась лицом ему в плечо.
– Милый, ведь правда здорово жить на свете, да? Мы будем счастливы с тобой. Счастливы, счастливы!
Оплошность
Временами я задумываюсь над тем, много ли на свете людей, чью жизнь перевернуло одно неосторожно брошенное слово. Минутная оплошность – и всем твоим мечтам конец. И продолжаешь жить, кляня себя за то, что не сумел вовремя придержать язык. Слово сказано, назад не возьмешь, обмолвки не исправишь.
Мне известны по меньшей мере три человека, судьбу которых поломал их собственный длинный язык. Один – это я сам: я потерял место. Второй навсегда потерял свои иллюзии. А женщина… ей вряд ли было что терять. Впрочем, она, пожалуй, лишилась последнего шанса благополучно устроить свою жизнь.
Ни его, ни ее я с тех пор больше не видел. От него пришло через неделю короткое, сухое, напечатанное на машинке письмо. Я немедленно уложил вещи и уехал из Лондона, бросив в мусорную корзину ошметки своей служебной карьеры. Месяца через три в газетной хронике я прочел, что мой бывший шеф подал иск о разводе. До чего обидно и бессмысленно! Что-то не подумавши брякнул я, что-то сдуру сболтнула она… И не было бы всей этой истории, когда бы не злополучная улица в Вест-Энде, поблизости от Шафтсбери-авеню и Лестер-сквер.
В тот день мой начальник окликнул меня у выхода из конторы, где мы оба работали. На улице была холодина – конец декабря. Близилось Рождество, о котором даже думать не хотелось, тем более что я умудрился подхватить простуду. Он вышел из своего кабинета и покровительственно похлопал меня по плечу.
– Для рекламы рождественских каникул вы явно не годитесь, – заметил он. – Пойдемте перекусим, я угощаю.
Я поблагодарил. Не каждый день – да, собственно, и не каждое Рождество – рядовой служащий удостаивается такого приглашения от шефа. Он повел меня в свой любимый ресторанчик на Стрэнде. Когда передо мной поставили тарелку с дымящимся бифштексом, настроение у меня исправилось; я слушал, как он непринужденно смеется, как по-свойски говорит с официантом. В предвкушении праздника он даже продел в петлицу веточку остролиста.
– Послушайте, шеф, – сказал я. – Что вы задумали? Готовитесь изображать Санта-Клауса на детском празднике?
Он громко расхохотался. В уголке рта у него темнела капелька подливки.
– Нет, – ответил он, – я готовлюсь жениться.
Я недоверчиво хмыкнул.
– Я не шучу, – продолжал он. – Это чистая правда. Сослуживцы уже знают. Я им сказал, перед тем как уйти на перерыв. Старался как можно дольше держать все в секрете, не люблю лишнего шума. Ну так как, не собираетесь меня поздравить?
С его лица не сходила самодовольная улыбка.
– Черт побери! – вырвалось у меня. – Вряд ли вы захотите услышать мое мнение о женщинах.
Он снова рассмеялся – сегодня он был на редкость смешлив.
– Мой случай – исключение, – заявил он, – на сей раз все по-настоящему. Я наконец нашел ее – свою единственную. Вы мне симпатичны, дорогой коллега, я рад, что вы согласились составить мне компанию.
Я промычал нечто неопределенное, давая понять, что польщен.
– Все решилось, по правде говоря, весьма скоропалительно, – продолжал он, – но я приверженец быстрых решений. Задумал – сделал, нечего тянуть и рассусоливать. Вечером мы уезжаем в Париж, а перед этим официально зарегистрируем брак в муниципалитете. – Он вытащил карманные часы. – Ровно через час я буду законно женат!
– Где же невеста? – поинтересовался я.
– Пакует чемоданы, – отвечал он с дурацкой ухмылкой. – План поездки возник только вчера под вечер. Боюсь, мой друг, со всей этой рождественской суетой на вас свалится масса дополнительной работы. – Он перегнулся через стол и продолжал доверительным, вкрадчивым тоном: – Я целиком и полностью полагаюсь на вас. Все последние месяцы я внимательно за вами наблюдал. Вам по плечу серьезные дела. Не побоюсь признаться… – тут он понизил голос, словно опасаясь, что кто-нибудь за соседним столиком услышит его слова, – не побоюсь признаться, что я самым недвусмысленным образом на вас рассчитываю. В ближайшем будущем вам придется работать за двоих. Вы ведь не против повышения по службе? Прибавка к жалованью не помешает? Может быть, тоже надумаете жениться?
Я глядел на его лицо, сиявшее благодушной улыбкой, и не находил что ответить. На ум мне пришла только расхожая цитата: «Весь мир роднит единая черта…»[35] С трудом я выдавил из себя положенные слова признательности, добавив, что жениться не намерен.
– Вы циник! – возмутился он. – У вас нет никаких иллюзий. Вы видите всех женщин в одном свете. Я вдвое старше вас, но поглядите на меня – перед вами счастливейший из смертных!
– Возможно, мне просто не везло, – сказал я. – Не те женщины попадались.
– Ага! – воскликнул он. – Вот в чем ваша беда: вы плохо разбираетесь в женщинах. А я, – он сделал паузу, чтобы отправить в рот очередной кусок бифштекса, – я в своем выборе не сомневаюсь. Нынешние молодые люди вообще поражают меня своей черствостью, своим циническим подходом к жизни. Куда подевалась романтика?!
Романтика! Это слово вызвало у меня в памяти дождливый поздний вечер, заплаканное юное личико, робкий взгляд из-под низко надвинутой на лоб промокшей шляпки… Последнее такси отъезжает от кинотеатра «Ампир», расходится по домам театральная публика – мужчины во фраках, дамы в вечерних туалетах, люди торопливо раскрывают над собой зонтики…
– Романтика! – повторил я. – Забавно…
Еще забавнее было то, как я зацепился за это мимоходом сказанное слово. Что мне стоило пропустить его мимо ушей…
Я на секунду задумался; злополучное слово продолжало вертеться у меня в голове.
– В последний раз я слышал слово «романтика» из уст одной девушки, – наконец выговорил я. – И забыть до сих пор не могу.
– Очередное разочарование? – отозвался мой шеф. – Ну-ка, ну-ка, расскажите. Вечно вы скрытничаете! Боитесь себя выдать?
– История довольно банальная, вряд ли стоит занимать ваше внимание, – отвечал я. – Ведь через час вам предстоит свадебная церемония.
– Ладно уж, – засмеялся он, – давайте выкладывайте.
Я пожал плечами, слегка зевнул и взял сигарету.
– Я столкнулся с этой девушкой на Уордор-стрит, – начал я. – Странноватое место для приключений. Хотя кто-то скажет, что вполне подходящее. Но от моих обычных маршрутов далекое. Я, как вы знаете, человек необщительный, можно сказать, домосед. Новых знакомств заводить не люблю и так далее. По театрам не хожу, на вечеринках не бываю. Помимо всего прочего, подобные развлечения мне не по карману. В общем, если я не на работе, то дома – снимаю квартирку в Кенсингтоне. Довольно много читаю, по субботам посещаю какой-нибудь музей. Короче говоря, жизнь у меня однообразная и скучная, да и сам я изрядный зануда. Я это все к тому, что Вест-Энд для меня территория малознакомая и на Уордор-стрит я тогда попал впервые.
